Становление (СИ) - Старый Денис

— Агафьюшка, нельзя мне по-простецки нынче вести себя. Так что ставь на стол, что имеется, а на вечерю ужин должен быть богатым. Что и как стряпать ты знаешь. Нужно, так возьми в деревне какую бабу себе в помощь, также подготовь четыре комнаты, — сказал я, оглядывая место, которое условно можно было назвать кухней.

Элементарная посуда здесь была, чугунки, жаровни, две печи. Всё необходимое есть, так что справится.

— Вот же нелёгкая принесла, — пробурчала Агафья.

Я развернулся, предельно серьёзно посмотрел на девицу и с уверенностью в голосе сказал:

— Коли продолжишь так относиться к своим обязанностям, прогоню.

Я резко вышел и направился к гостям. На счёт Агафьи решение принято окончательно. Вопрос только в сроках. Как человек из будущего, я всё ещё воспринимал любую девушку, как ровню себе, если только рассматривал её для отношений. С мужчинами уже не так. Здесь сословность начинает въедаться в подкорку головного мозга. А вот с девушками пока не получается. Однако, идти на поводу лишь своим сексуальным потребностям нельзя. А если бы кто из гостей услышал мой разговор и то, как ответила Агафья? Не поняли бы.

Отставной премьер-майор Шардинский пробыл у меня со своей семьёй два дня, после чего мы вместе отправились в сторону Первопрестольной. Путь отставного военного лежал в Москву к родственникам. Ну, а мне пора было в столицу, дорога до которой также проходила через Москву.

Задел для того, чтобы поместье получило серьёзный импульс к развитию, был сделан. Надеюсь, что уже к следующему году общая концепция развития Надеждово будет отчётливо прослеживаться.

Бывшего приказчика, как и часть охраны поместья, я отправил в Белгород с полностью готовым и обоснованным обвинением, даже с указанием норм права, которые следует применить к этим дельцам. Ни грамма сомнения или жалости, даже от того, что жёны и дети проследовали за своими бандитскими главами семейств. В Сибири случится небольшой прирост населения. И там жить можно, даже нужно.

На хозяйстве оставляю Авсея. Хотя общение со старостами деревень вышло вполне продуктивным, и люди оказались вменяемыми, без особых предрассудков в голове.

Вообще, на Слабожанщине и в Новороссии селятся далеко неглупые и менее подверженные крестьянскому консерватизму люди. Не так сложно принимают новшества, чем иные, проживающие в северных районах необъятной России. Потёмкин всевозможными мерами привлекал в Новороссию и соседние территории людей с любым прошлым. До него подобным также занимались, потому в Новороссии и восточнее живёт необычайно пёстрое в этическом отношении население. А ещё здесь немало беглых крестьян, которых долгое время не подвергали преследованию, чем поощряли на активные действия крепостных, не желающих мириться со своим статусом или вовсе совершивших преступление.

Немцы, греки, армяне, русские и многие другие живущие в том числе и на моих землях, вполне воспринимают новые технологии и, главное, перспективные сельскохозяйственные культуры.

Мои выводы подтверждал и господин Шардинский, который в своём небольшом имении уже пробовал выращивать кукурузу. Вообще Матвей Егорович оказался человеком с «душой на распашку». Он сперва вёл себя жеманно, отыгрывая чужие роли. Но после устроенной мной дегустации алкогольной продукции Белокуракино, Шардинский будто махнул рукой на все манеры и стал самим собой: человеком, который привык к прямоте, сытно поесть, чуть ли не руками доставляя пищу в рот, говорить задорно, с огоньком, а не выдерживать политесы.

И даже не столько приятным собеседником оказался премьер-майор, сколько его супруга. Женщина, которой чуть за тридцать лет, представлялась мне особой, живущей в иллюзиях книг. Причём, не низкопробных любовных романчиков, а любых научных, философских трудов. Пусть поверхностно, но она разбиралась в сути многих физических и социальных процессов.

Я вообще считаю, что современный мир многое недополучает из-за того, что у женщин отсутствует возможность для самореализации. Мария Ивановна, супруга Матвея Егоровича, могла бы стать последовательницей Дашковой, которая даже была Президентом Академии Наук. Но уже не суждено, так как Мария Ивановна качественно исполняла свои обязанности заботливой матери и супруги, ухаживая и за детьми, и за уже немолодым мужем.

Так что путь до Москвы прошёл нескучно. Мы дважды оставались на ночлег у своих собратьев по сословной иерархии. Алексей Куракин такого не делал, видимо, считал, что он сильно выше подобных правил в дворянстве. А мне так и понравилось, если бы только своих дочерей помещики средней руки не выставляли, словно на продажу. Хотя, несколько подобное льстило. Я уже не такой и бесперспективный жених.

Останавливаться по дороге у иных дворян было не то что неприличным, а, напротив, приветствовалось всемерно. Мало развлечений у русских помещиков, маются они от безделья, потому за любое общение готовы платить много, выставляя на стол самые дорогие продукты, даже варенье, сваренное на сахаре.

Глава 14

Глава 14

Петербург

7 июля 1796 года

В обветшалом доме, попасть в который некогда было престижно, впервые за годы собрались люди. Это были мужчины, которые некогда составляли авангард русского просвещения. Они прибыли в дом к тому, кто был тараном в становлении образования, революционером в русском издательском деле и невинно обвинённым во многом. Вина Николая Ивановича Новикова так и не была доказана, потому и потребовался отдельный указ императрицы Екатерины Алексеевны, чтобы та проявила свою монаршую волю и потребовала без суда закрыть Новикова в Шлиссельбургской крепости. В ту злосчастную камеру, где когда-то содержался Иван Антонович — более остальных имевший право на русский престол.

И теперь, когда через три года пребывания в застенках бывший некогда активнейшим человеком освобождён, Новиков являл собой лишь тень былого себя. Он осунулся и казался на воле безвольным.

— Нет, господа. Я бросил вызов злу, и оно ударило немилосердно в ответ. И этот удар пришёлся не так чтобы по мне, он убил будущее у моих детей, — сокрушался Новиков, противясь уговорам собравшихся людей [когда по приказу Екатерины Алексеевны пришли арестовывать Н. И. Новикова, у его детей случилась падучая, периодически повторяющаяся на протяжении последующей жизни].

— Ну же, Николай Иванович, прошло время губительницы вашей, нынче Павел пришёл, который радел за вас. Вот и высвободил. Давайте журнал издавать! Россия ждёт от нас Просвещения, — Николай Михайлович Карамзин продолжал уговаривать своего кумира.

Карамзин некогда восхищался Новиковым, как, впрочем, это делала вся зарождавшаяся русская интеллигенция. Как же! Столько журналов, столько свободы мысли! А потом Николай Иванович раздавал хлеб голодающим крестьянам, чем спас многих от смерти. Но такие поступки не были оценены, Новикова арестовали и долго вели следствие, пытаясь доказать его богохульство или иные преступления. Даже Степан Иванович Шешковский не смог сфабриковать дело таким образом, чтобы Новикова нельзя было обелить. Он оказывался мучеником.

— Не говорите, Николай Михайлович, о государыне худо. Почила она, — одёрнул Новиков молодого и ещё полного бунтарского духа Карамзина.

В этой компании были и другие люди, среди которых и Гаврила Романович Державин, и Семён Иванович Гамалея. Присутствовал также и Михаил Михайлович Херасков. По инициативе Николая Михайловича Карамзина в поместье Авдотьино у Новикова собрались многих из тех, с кем ранее Николаю Ивановичу Новикову приходилось сотрудничать.

Несколько выбивался из логики собрания Гаврила Романович Державин. Однако, Карамзин посчитал, что бывший статс-секретарь императрицы, а нынче всего-то сенатор, вполне уместен и нужен компании для решения издательских задач. Державин должен был, по разумению Карамзина, стать на данный момент главным покровителем группы русских просвещенцев.