Черный нарцисс - Валерия Вербинина

Но главред улыбнулся еще шире.

– Нет, это ты, похоже, не соображаешь. Все кончено, Вероника. Tutto и finito, как написали итальянцы, вылетев на чемпионате Европы. Собирай свои вещи и уходи по-хорошему. А то ведь можно и по-плохому, знаешь ли.

Он увидел ее глаза и развеселился. В них сверкала совершенно неприкрытая злоба. Но теперь, когда Федор был уверен, что Вероника не сможет ему навредить, злоба эта его только забавляла.

– По-моему, ты окончательно обнаглел, – бросила она.

– Нет, – безмятежно ответил Федор. – Это ты обнаглела, когда учила нашу корректоршу, которая уже сорок лет в профессии, русскому языку, а сама делала кошмарные ошибки. Это ты обнаглела, когда заставляла журналистов переписывать материал раз за разом, потому что у тебя было плохое настроение. Это ты обнаглела, когда требовала у меня все статьи утверждать у тебя, притом что ни в чем ни черта не смыслишь и даже не хочешь учиться. Виктуар де Кастеллан у тебя модельер, а Оливия Джакобетти создает обувь. Только Виктуар, между прочим, ювелирный дизайнер, а Джакобетти – признанный гений парфюмерии.

– Ну хорошо, я пару раз ошиблась! – вспылила Вероника. – Какая разница, кто там парфюмер, можно подумать, этих парфюмеров вообще кто-то знает! Интересно, а ты сам что, никогда ошибок не делаешь?

– Делаю, – не стал отпираться Федор. – Но я всегда слушаю людей, которые разбираются в предмете лучше меня. И если я не знаю, то сначала спрошу, а не буду отыгрываться на всех подряд за свою некомпетентность.

– Ах, теперь, оказывается, я некомпетентна! – передразнила его Вероника. – Что ж ты столько месяцев меня терпел, а? Еще и дифирамбы мне пел, какая я молодец и как без меня плохо!

– Да, терпел. Потому что твой брат был нашим основным спонсором, и он же дал тебе должность. Исключительно по этой причине. А теперь у нас будут другие спонсоры, и я лично прослежу, чтобы они не подсовывали нам истеричек с неустроенной личной жизнью. Да еще таких, которые в журналистике разбираются, как свинья в апельсинах.

Это был конец. Он не боялся оскорблять ее в лицо, и все с такой спокойной, неприятной улыбочкой, которая лучше всяких оскорблений говорила: ничего ты мне не сделаешь. Но Вероника все еще отказывалась смириться. Она профессионал, она много лет работает в журналистике. Наверное, Федор просто ей завидует. Конечно, завидует! Он всегда боялся, что она займет его место!

– Да ладно тебе, – бросила она. – Ты же все время трясся, как бы тебя не турнули! И до сих пор трясешься!

– Никто бы меня не тронул, – ответил главред спокойно. – Потому что я умею создать интересный журнал, а ты умеешь только придираться и мотать всем нервы.

– Ты журнал создаешь? Да я всю работу за тебя делала!..

– Которую я с большим трудом переделывал так, как должно быть, – закончил за нее Федор. – Извини, душа моя, но пользы от тебя не было никакой, кроме вреда. Поэтому тебе лучше уйти.

– Я никуда не уйду! Сволочь!

Она ничего не желала слушать, ничего, и как характерна для ее узкого, мелочного ума нынешняя позиция: виноваты все вокруг, а сама она вся в белом. Пора было поставить ее на место, причем как можно жестче. И Федор заранее наслаждался. Положительно, только ради таких моментов и стоит жить.

– Вероника, – вздохнул главред, – может, хватит уже, а? Братец сдох. – Вероника побледнела и приоткрыла рот. – Он тебя больше не прикроет. Пиши заявление и не порть себе трудкнижку. Если верно то, что я слышал, новая работа тебе понадобится очень скоро.

У нее задрожали губы, но она увидела торжествующее выражение на лице Федора и сказала то, что должна была сказать в данной ситуации и что придавало ей хоть какую-то видимость независимости.

– Да пошел ты…

Она швырнула ему в лицо лист бумаги, который, не долетев до редактора, упал на стол, и быстрым шагом вышла из кабинета, не забыв на прощание как следует грохнуть дверью.

В коридоре она столкнулась с Сидихиной, корректоршей, которую главред называл «наша корректная дама». У седовласой подтянутой Сидихиной и впрямь всегда был вид аристократки, которая по совершенно непонятной причине занимается поиском ошибок и опечаток в чужих текстах.

– Здрасьте, – буркнула Вероника. Сидихина слегка повернула голову, с великосветским презрением посмотрела на нее, словно на какую-то ошибку природы, и величаво прошла – нет, прошествовала мимо.

То, что корректорша даже не пожелала с ней поздороваться, уже само по себе было плохим признаком. Однако кое-что похуже поджидало Веронику в ее собственном кабинете, и имело это худшее вид той самой веснушчатой журналистки, которая не так давно предлагала ей статью про княжну Натали, красавицу с трагической судьбой.

В одной руке у журналистки был ноутбук, который она собиралась водрузить на стол, а другой она сдвинула в сторону личные вещи Вероники – фарфоровые фигурки, листки с записями, подставку с ручками. Тут уж Вероника не выдержала.

– Какого черта вы здесь делаете?

– Это мой кабинет, – спокойно пояснила журналистка. – Федор назначил меня новым замом. Что неясного?

– Это мой кабинет, – с нажимом заявила Вероника. – И я, между прочим, еще не ушла!

Журналистка посмотрела на нее загадочно, и по ее лицу Вероника поняла, что эта веснушчатая дрянь так и не простила ей забракованной статьи. Интересно, с какой стати Федор взял ее в замы? Спит он с ней, что ли?

– Это очень легко устроить, – ответила журналистка на слова разгневанной собеседницы, после чего одним движением скинула все ее вещи на пол. Последним упал дорогой ноутбук Вероники. Он хрустнул, крякнул и издох.

– Ах ты… – прошипела Вероника и, окончательно потеряв голову, бросилась на новую хозяйку своего кабинета.

Через несколько минут охранник Степа выволакивал упирающуюся Веронику из здания. Левая щека ее была разодрана, волосы растрепались и висели неопрятными прядями, а костюм утратил свой безупречный вид, но хуже всего было то, что всюду, куда ни кинь взгляд, она натыкалась на злорадные и насмешливые лица сотрудников. Никто не жалел ее, более того – все явно были рады ее унижению, даже подхалимка Зина из бухгалтерии, которая всегда заискивала перед ней. И Вероника с тоской поняла, что все эти люди, которые всегда улыбались ей и казались такими сердечными, дружелюбными, на самом деле ненавидели ее и не могли дождаться, когда ее съедят.

У себя в кабинете Федор потянулся и вызвал Дину.

– Ну что? Выставили стерву? Скажи в отделе кадров, чтобы готовили приказ. Увольнение за рукоприкладство, и если можно, пусть ее выкинут без выходного пособия. Отдайте ей трудовую, и пусть катится куда подальше.

– Честно говоря, – хихикнула Дина, поправляя очки, – мы не верили, что ты так просто от нее отделаешься!

Федор зевнул.

– Дама переоценила свои силы, – буркнул он. – Она пыталась строить из себя Миранду Пристли[3], но у нее не то что таланта Миранды – вообще ничего не было. Если бы не ее братец, я бы уволил эту дрянь гораздо раньше, но, сама понимаешь… Ладно. Скажи Панферову, чтобы он зашел ко мне. Надо поговорить насчет нового номера. По-моему, в Венеции намечается интересная тема. Главное, чтобы другие журналы ее у нас не перехватили.

Глава 39

Виктория закончила беседовать с адвокатом, пообещала, что подъедет как можно скорее, и отключилась.

Она по-прежнему сидела на скамейке, рассеянно глядя перед собой. Викторию охватила странная расслабленность, ей не хотелось двигаться, не хотелось никуда идти и даже думать. Дождь попытался ей досадить, уронил несколько капель на ее лицо, но понял, очевидно, что Виктории совершенно все равно, идет он или нет, и от обиды прекратился.

Мимо прошла мама с маленьким мальчиком. Мальчик нес желтый шар, но куда больше шара его привлекали лужи, и он старательно топал своими маленькими ножками по каждой, что попадалась ему по пути. Из луж летели брызги, а мама, молодая женщина со стертым лицом, очевидно, устала настолько, что у нее не было сил даже сделать ребенку замечание.

Виктория провожала их взглядом, пока они не скрылись из виду, и почему-то вспомнила, что у нее самой когда-то, в первом классе, шар был не желтый, а синий. Но она случайно выпустила нитку, и шар улетел. Виктория побежала за ним и увидела, как его поймал какой-то мальчик. Однако разговаривать с ним и требовать обратно удравший шар Виктория сочла ниже своего достоинства, а позже в классе узнала, что этого мальчика зовут Сергей Брагин.

…Почему, почему он написал это завещание?

Сознавал ли свою вину перед ней и хотел таким образом ее искупить? Или это был просто минутный порыв, потому что ни один человек, пока он жив, по-настоящему не верит в то, что когда-нибудь умрет? Или же Сергей все-таки думал о том, что будет с ней, Викторией, когда его не станет?

Так или иначе, благодаря ему она подошла к порогу своей новой жизни – ведь каждый человек за то время, что отпущено ему на земле, проживает не одну жизнь, а несколько. Жизнь первая: Виктория-ребенок, наивный и любознательный. Жизнь вторая: Виктория-подросток, не такая невыносимая, какой обычно бывают дети в ее возрасте, и уже тогда мечтающая стать писателем. Жизнь третья: Виктория, открывшая, что в жизни есть вещи куда важнее книг. Жизнь четвертая: после Веры и Вероники, после Сергея, после предательства, после всего. Жизнь пятая: ну и ладно, а мы все равно станем сочинять книги. И, наконец, жизнь шестая, по сути – мечта любой женщины. Ничего не делать, ни перед кем не отчитываться и иметь кучу денег, упавших с неба.