Поединок. Выпуск 7 - Эдуард Хруцкий

Через четверть часа танки навалились на фланг обороняющихся на высотке. Пограничники стояли насмерть. Серые мундиры фашистских солдат буквально устлала склоны высотки. Горело несколько танков с крестами на бортах. Но силы были неравны. И стрельба скоро смолкла. А танки и солдаты в серых мундирах ушли за высотку дальше.

Все это произошло так быстро и так неожиданно, что было больше похоже на страшный сон, чем на правду. Но сон этот не проходил. И Борька понял, что он остался жив чудом. Его спас тополь, надежно скрыли листья. Солдаты в серых мундирах его не заметили. Осколки не задели. Он уцелел. Уцелел один из всей деревни. Он просидел на дереве до вечера, не зная, что делать и куда идти. Его душили слезы и злоба на свою беспомощность. Но что он мог предпринять? Возможно, он все же слез бы с дерева, не дожидаясь сумерек. Но на дороге то и дело появлялись все новые и новые части врага. Двигались танки. Катили машины с прицепленными к ним орудиями. Ехали броневики. Шла кавалерия. Тарахтели мотоциклы. Горланя песни, маршировала пехота. В небе то и дело пролетали вереницы самолетов. Где–то там. впереди, вновь и вновь гремела стрельба. Но это было уже далеко.

Весь день дорога гудела, ухала, рычала. Только с наступлением темноты пыль над ней улеглась. Поредел и дым пожарищ. Но еще повсюду на пепелищах краснели угли и тлели головешки. Ночь обещала быть душной. Однако Борьку знобило. Он дрожал. От усталости руки плохо повиновались ему. Он начал медленно сползать по тополю вниз. То ли это ему показалось, то ли так было на самом деле, но, чем ниже он опускался, тем теплее было дерево. К горлу снова подкатил ком. Дыхание сдавило, на глазах выступили слезы. Он размазал их но лицу кулаком и, пригибаясь, побежал низиной в лес. И чем дальше он уходил от деревни, тем горячее слезы жгли ему глаза. Всей своей маленькой душой он чувствовал, что навсегда прощается с самым родным ему уголком земли, на котором родился и вырос. На котором жили его отец и мать и младший брат Гошка. И ему безудержно захотелось мстить за всех них проклятым фашистам.

Взошла луна. В лесу стало светло как днем. На опушке за высотой он наткнулся на сгоревшую машину. Возле нее валялся убитый гитлеровец, а рядом с ним винтовка с расщепленным прикладом. Борьке стало страшно. Но злость пересилила страх. Он пнул убитого гитлеровца ногой, схватил винтовку и снова нырнул в кусты. Он понимал, что пинать гитлеровца было глупо, тем более босой ногой. Гитлеровец даже не пошевелился. А он чуть не свихнул себе палец на ноге. Но странно, именно после этого пинка у него вдруг пропал всякий страх. И только еще сильнее закипела ненависть в его душе.

***

Пограничники даже не успели окопаться, когда немецкие танки ударили по высоте из орудий. Они били прямой наводкой. На высоте появились первые раненые и убитые. И все же немцы не рискнули атаковать высоту в лоб. Две имевшиеся в распоряжении пограничников сорокапятки с первых же выстрелов подожгли три танка. Пулеметы прижали пехоту гитлеровцев к земле. Тогда фашисты подожгли деревню и, прикрываясь дымом пожарища, обошли высоту стороной, ударив обороняющимся во фланг.

Пограничников было немного больше роты — весь резерв начальника погранотряда. Но они с честью выполнили поставленную перед ними задачу. Они заставили врага развернуться в боевой порядок, заставили его принять бой, задержали его и тем самым дали возможность занять выгодный рубеж для обороны одной из наших частей, выдвигавшейся навстречу врагу. В первые же минуты боя был тяжело ранен командир пограничников капитан Колодяжный. Командование взял на себя его заместитель старший лейтенант Сорокин. В бою погибли все командиры взводов. Таяли силы пограничников, иссякал боезапас. Замолчали одно за другим противотанковые орудия. Не осталось ни одного станкового пулемета. Очередную атаку врага бойцы отбили гранатами, огнем ручных пулеметов, автоматов и винтовок. В полдень на позицию пограничников из тыла прибыл связной. Он передал Сорокину письменный приказ отходить. Старший лейтенант, прижимаясь к земле, так как гитлеровцы вели сплошной огонь по высоте, прочитал приказ.

— Зубкова ко мне! — приказал он лежавшему рядом с ним рядовому Закурдаеву.

— Старшину!

— Старшину к командиру! — полетело по цепи. Через несколько минут старшина подполз к старшему лейтенанту.

— Приказано отходить! Мы свое дело сделали! — почти на ухо прокричал ему Сорокин.

— Понял! — ответил старшина.

— Сколько у нас раненых?

— Тяжелых трое. Остальные сами могут передвигаться.

— Переводи всех на правый фланг, ближе к лесу!

— Понял!

— Подготовь заслон из пяти человек!

— Понял!

— Оставь им один ручной пулемет! Отходить будут через тридцать минут за нами!

— Понял!

— Даю тебе на все десять минут. Через десять минут вызываю огонь артиллерии.

Зубков, вдавливая свои богатырские плечи в наспех отрытый окоп, проворно пополз выполнять приказание старшего лейтенанта. А Сорокин, и не помышлявший до сей поры ни о каком отходе, впервые попытался наметить наилучший путь к лесу.

Он начинался прямо за высотой довольно редким кустарником и постепенно переходил в густой дубняк. По этому дубняку танки врага, конечно, пройти бы не смогли. Но тем не менее не на дубняк следовало надеяться пограничникам. Полоса могучих дубов неожиданно обрывалась на краю топкого, заросшего камышом болота. Вот в нем–то и могли укрыться те, кому суждено было уйти с высоты.

Сорокин взглянул на часы. Он дал старшине всего десять минут. Больше не мог. Сейчас немцы обстреливали высоту и подтягивали силы. Через десять минут — Сорокин понимал это — они снова будут штурмовать позицию пограничников. И тогда вряд ли удастся кого–то куда–то перетаскивать и где–то сосредоточиваться.

Прошло три минуты. Сорокин увидел, как по траншее на правый фланг потянулись раненые. Потом потащили, где волоком, где на руках, тех, кто сам передвигаться уже не мог. Сорокин снова посмотрел на часы. Отведенное им для этой операции время истекало. А по склону высоты густой цепью следом за танками шли немцы.

«Ничего. Мы успели», — подумал Сорокин и вложил в ствол ракетницы красную ракету. Высота молчала. Экономя патроны, бойцы без команды не стреляли. И немцы шли в полный рост.

Когда осталось метров сто, Сорокин громко скомандовал:

— Огонь! — и выстрелил из ракетницы в небо.

Пограничники ударили по врагу. Немцы падали. Но цепь их не дрогнула. Огонь обороняющихся был слаб и редок.

К Сорокину снова подполз Зубков. Он тяжело отдувался. На голове у него появилась повязка.

— Раненые все до одного собраны на правом фланге, — доложил он.

— Отправляйте их немедленно в лес! — приказал Сорокин.

Всегда расторопный Зубков на сей раз даже не пошевелился. Сорокина это немало удивило.

— Чего же ты ждешь? — нетерпеливо спросил он.

— Я думаю, не успеем мы уже, — ответил Зубков. — Может, пока еще в окопе сидим, вдарить из последнего всем разом…

— Выполняйте, старшина, приказ, — сердито прервал его Сорокин. — Я же сказал, нас поддержат!

Он послал в небо вторую ракету. И, уже провожая Зубкова взглядом, поднял ракетницу и выстрелил в третий раз. Над высотой стоял неимоверный грохот. И, естественно, старший лейтенант не мог слышать, как где–то, за несколько километров от высоты, в тылу, приняв этот сигнал, в помощь пограничникам открыл огонь гаубичный дивизион. Но ему показалось, что он все же уловил сквозь треск автоматной стрельбы отзвук далекой канонады. Во всяком случае, он очень хотел этого. Очень. Потому что немцы были уже совсем близко. И было ясно, что на сей раз, своими силами, пограничникам их не остановить, от танков не отсечь и к земле не прижать. Сорокин взял винтовку и, тщательно прицелившись, выстрелил. Шагавший в цепи высокий гитлеровец будто переломился пополам. Сорокин стал целиться снова. Уложил еще одного. Для него, «ворошиловского стрелка», промазать с такого расстояния было просто невозможно. Руки привычно перезаряжали оружие, глаз наметанно совмещал мушку с очередной целью, а в голове неустанно билась одна и та же мысль: сбиты заставы, уже больше часа ведет жестокий, кровавый бой последний резерв их погранотряда. В действие вступают регулярные войска Красной Армии. Вот связной, он же из стрелковой дивизии военного округа. Значит, война? Конечно, для них, для пограничников, она началась уже давно: необъявленная, скрытая, но самая настоящая — беспощадная и коварная. Шпионы, диверсанты лезли на нашу землю чуть ли не каждую ночь. Их ловили. Они лезли снова. Пуля, нож врага на каждом шагу поджидали пограничников. Такова уж специфика службы на границе. Но сейчас перед ним на высоте были не шпионы и не диверсанты. Судя по всему, это были регулярные войска вермахта, с артиллерией, танками, авиацией.