Крепкие узы. Как жили, любили и работали крепостные крестьяне в России - Ника Марш

Варламовича носил имя Тимофей, а другой – Артемий.

Но с чем можно согласиться – имена Маланья и Анфиса, Пантелеймон или Лукьян, Никодим или Потап дворяне, находившиеся при императорском дворе, действительно носили редко. Тут сказалась и европеизация русского общества, стремление к некоему общему знаменателю. В Париже с трудом бы выговорили имя Прокофий или Порфирий. А еще со времен Петра I в России поселилось немало иностранцев: они поступали на государеву службу, работали гувернерами, скульпторами и архитекторами и безбожно коверкали традиционные имена. Поэтому для своих детей с XVIII века аристократы старались подобрать более звучные, более европейские аналоги. В некоторых семьях, правда, играли роль традиции – называть своих чад по знаменитым родственникам через одно-два поколения тоже не было редкостью. А в крестьянской среде чаще опирались на святцы. Хотя старшему сыну могли дать имя отца. Так что Иваны Ивановичи или Петры Петровичи в прошлом тоже не были редкостью.

Но самым любопытным можно, наверное, считать «феномен Клеопатры». В XVIII и в XIX веках это имя прочно вошло в обиход, при всей его совершенной нерусскости. Одна из представительниц рода Нелидовых (из которого произошли две императорские фаворитки) носила имя Клеопатра. Звали так и жену знаменитого графа Клейнмихеля, построившего железную дорогу между Санкт-Петербургом и Москвой. Княгиня Лобанова-Ростовская называлась Клеопатрой, а еще младшая дочь генерала Каблукова и жена дворянина Воина Нащокина… Клеопатра встречается и в русской литературе, и вовсе не в качестве египетской царицы. Почему-то имя представительницы рода Птолемеев весьма полюбилось на Руси.

Глава 12

Таланты и поклонники

Прасковья Жемчугова и Екатерина Семенова – безусловно, самые известные крепостные актрисы. А все потому, что они вышли за пределы своего круга, стали одна – женой графа, а другая – князя. Но талантливых крепостных актрис было немало. Одна из них – Татьяна Шлыкова-Гранатова, принадлежавшая Шереметевым.

В начале 1780-х семилетнюю Таню взяли в графский дом. Отец ее был оружейником, мать когда-то прислуживала графине Варваре Алексеевне. Из девочки решили вылепить актрису, для чего принялись учить ее танцам, пению, европейским языкам и искусству сценической речи. В театре Шереметевых требовались хорошенькие юные таланты. Изящная черноглазая девочка, умевшая делать реверансы с грацией настоящей княжны, получила свои первые роли в двенадцать лет.

Гостям графа нравилась эта миловидная актриса. Шлыкова – заурядная фамилия отца – показалась хозяевам недостаточно яркой. Добавили фруктовый псевдоним, Гранатова. Так ее и представляли на постановках в Кусково и Останкино.

Звонкий голос Татьяны звучал, словно серебряный колокольчик. А как она двигалась! Хореограф Шарль Ле Пик не зря занимался с ней столько лет, Шлыкова-Гранатова стала первой танцовщицей у Шереметевых. Как и Прасковья Жемчугова, с которой Татьяна была очень дружна, однажды удостоилась чести быть замеченной Екатериной II. Государыня дала ей поцеловать руку и вложила в ладонь актрисы золотые червонцы.

Свободу Татьяна получила в 1803 году, но ее жизнь и дальше была связана с Шереметевыми. Сначала умерла графиня Прасковья, потом не стало ее супруга. Актриса посвятила свою жизнь воспитанию маленького сына Шереметевых, а потом заботилась и об их внуке. Позже граф Сергей Шереметев напишет о ней:

«Любила она вспоминать, как Петр Борисович (граф Шереметев, свекор Прасковьи Жемчуговой. – Прим. авт.) о них заботился… приносил лекарственные порошки, когда им нездоровилось… По смерти Петра Борисовича… она уже тогда не разлучалась с дедом и бабушкой и сопровождала их в путешествиях… Смерть Прасковьи Ивановны была первым ударом… она вся предалась заботам о моем отце… Смерть деда была новым для нее ударом… В доме водворились новые порядки. Первое время отношения ее к Марье Федотовне Донауровой (жене попечителя юного графа. – Прим. авт.) были натянутые. Было желание даже удалить Татьяну Васильевну… но вследствие личного вмешательства и заступничества императрицы Марии Федоровны… она утвердилась в доме… Так жила Татьяна Васильевна в нашем доме… Держалась спокойно, была общительна, приветлива, в разговоре своеобразна и поучительна… Ее светлый ум и доброе сердце соединялись с необыкновенной выдержкой и большим запасом житейской опыт- ности».

Крепостная актриса стала настоящим добрым ангелом семьи Шереметевых! Ее портрет написал другой крепостной графской семьи – Николай Аргунов, к которому мы обратимся несколько позже.

Чуть раньше, чем Татьяна Шлыкова-Гранатова, блистала на сцене Нимфадора Семенова, родная сестра Екатерины Семеновой.

«Высокая, стройная, с необыкновенно нежным цветом лица, с синими большими глазами и как смоль черными волосами», – написала о ней А. Я. Головачева-Панаева.

А Пушкин в 1820 году посвятил ей шуточные стихи:

Желал бы быть твоим, Семенова, покровом,Или собачкою постельною твоей,Или поручиком Барковым[52],Ах он, поручик! Ах, злодей!

Целых двадцать лет Нимфадора прожила с графом Василием Мусиным-Пушкиным[53] и стала матерью трех его дочерей. Признать их официально граф не мог, но дал девочкам небольшое приданое (свое состояние Мусин-Пушкин почти полностью промотал) и фамилию Темировы. Правда, злые языки утверждали, будто благосклонностью красивой актрисы пользовался также граф Бенкендорф[54], и прижитые дети – возможно – являются его отпрысками. Но доказать это, за давностью лет, уже вряд ли возможно.

Если сестры Семеновы играли на большой, настоящей сцене: в Каменноостровском и Александринском театрах, то Прасковья Жемчугова – звезда крепостного. И такой театр имелся не только у графа Шереметева. Знатные люди Российской империи обожали заводить собственных музыкантов, актеров и приглашать большой круг гостей поглядеть на постановки. Из дневников Марты Вильмонт известно, что располагала театром и княгиня Дашкова. Правда, сведений о нем практически не сохранилось: какой репертуар там ставили? Вышла ли из домашней сцены хоть одна профессиональная актриса?

Сестра Марты, Екатерина, упоминала, что побывала однажды на постановке в усадьбе Люблино, принадлежащей богачу Николаю Дурасову. Человек это был противоречивый: его хвалили за доброту и щедрость, но при этом отмечали и такие черты:

«Позволял себе иногда нестерпимые выходки, хвастовство и глупые шутки… Он хвастал богатством, презирая всякий ум и всякие талант и ученость… жил как сатрап, имел в садках всегда готовых стерлядей, в оранжереях огромные ананасы».

Усадьбу, купленную у князя Урусова, Николай Дурасов превратил в роскошное владение. Там выстроили невероятные оранжереи, где кроме упомянутых ананасов росли финики и лимоны, мандарины и дивные экзотические цветы. Жил он холостяком, развлекался, как ему казалось правильным, и в 1806 году устроил большой прием в честь княгини Дашковой, на котором и побывала Екатерина Вильмонт.

Какую пьесу ставили, англичанка не запомнила, но упомянула, что между пьесами давали балет. Хозяин молитвенно складывал руки и извинялся перед гостями за «убожество того, что мы видим». Объяснял, что крепостные заняты сборкой урожая. И, конечно, лукавил. Представление все сочли очень профессиональным, а театр, в котором его показывали, хвалили за поразительное убранство.

Здание с ротондой, где размещался крепостной театр Дурасова, выстроили в 1805 году, и внешне оно очень напоминало храм. Для своего детища богач не поскупился – в окнах стояли венецианские стекла, стены зрительного зала были украшены причудливой росписью, а после появилась еще и театральная школа.