Охота за слоновой костью. Когда пируют львы. Голубой горизонт. Стервятники - Уилбур Смит

Кадем закрыл глаза, чтобы не видеть лицо Батулы.

– Кто ты? Кто тебя послал? – Батула подошел ближе и шептал в открытое ухо. – Быстрей, Кадем, или боль превзойдет даже твое безумное воображение.

Но вот в глубине уха муравей изогнул спину, и между его жвалами показалась свежая капля яда. Он вонзил заостренные концы в мягкую плоть в том месте, где слуховой нерв ближе всего подходит к поверхности.

Волны боли обрушились на Кадема, гораздо более сильной боли, чем предупреждал Батула. Кадем закричал – это не был крик человека, кричало существо из ночного кошмара. От боли мышцы его горла и голосовые связки оцепенели; он так сильно стиснул челюсти, что один из гнилых зубов в глубине рта лопнул, заполнив рот осколками и гноем. Глаза закатились под лоб, как у слепца. Спина так изогнулась, что Мансур испугался, как бы не сломался позвоночник: тело Кадема так напряглось, что узы глубоко врезались в него.

– Он умрет, – с тревогой сказал Мансур.

– Шайтана убить трудно, – ответил Батула. Все трое сидели перед Кадемом на корточках и смотрели на его страдания. И хотя видеть это было трудно, сочувствия никто не испытывал.

– Смотри, господин, – сказал Кумра. – Первая спазма прошла.

Он был прав. Спина Кадема расслабилась, и хотя конвульсии продолжались, каждая последующая была слабее предыдущей.

– Все кончено, – сказал Мансур.

– Нет, господин. Если Бог справедлив, муравей скоро ужалит снова, – негромко ответил Батула. – Так быстро это не кончается.

Он не ошибся: маленькое насекомое ужалило снова.

На этот раз, когда челюсти Кадема сомкнулись, между ними оказался его язык. Кадем прокусил его, и кровь полилась по подбородку. Он содрогнулся и натянул цепь. Внутренности расслабились, хлынула зловонная жижа. Даже стремление Мансура к мести ослабло, темная завеса ненависти и горя разошлась, и сквозь нее проглянуло невольное стремление к человечности.

– Хватит, Батула. Кончим на этом. Убери муравья.

Батула достал земляную пробку из конца тростинки и набрал в рот воды. Через тростинку он впрыснул воду в ухо Кадема; вода вынесла муравья и потекла вместе с насекомым по напряженной шее.

Измученное тело Кадема постепенно расслабилось, и он повис на своих путах. Дыхание его было быстрым и мелким, и каждые несколько минут он делал хриплый выдох – полувздох, полустон.

Все снова полукругом присели на корточки и внимательно наблюдали за ним. Позже, когда солнце уже коснулось вершин деревьев, Кадем снова застонал. Он открыл глаза, и его взгляд медленно сфокусировался на Мансуре.

– Батула, дай ему воды, – приказал Мансур.

Рот Кадема почернел и покрылся запекшейся кровью. Рваный язык торчал из зубов, как кусок гнилой печени. Батула поднес ко рту убийцы горлышко фляги, и Кадем, захлебываясь, начал пить. Его вырвало черно-желтой смесью желчи с проглоченной кровью, но потом он снова стал пить.

Мансур позволил ему отдохнуть до заката, потом приказал Батуле дать ему еще воды. Теперь силы отчасти вернулись к Кадему, и он следил за их движениями. Мансур велел расслабить путы, чтобы восстановилось кровообращение, иначе гангрена уничтожит плоть. Боль, вызванная притоком крови, должна быть чудовищной, но Кадем стоически перенес ее. Немного погодя кожаные ремни затянули снова.

Мансур подошел и остановился над ним.

– Ты хорошо знаешь, что я сын убитой тобой принцессы Ясмини, – сказал он. – В глазах Бога и людей моя месть справедлива. Твоя жизнь принадлежит мне.

Кадем смотрел на него.

– Если ты мне не ответишь, я прикажу Батуле поместить другого муравья в твое здоровое ухо.

Кадем моргнул, но лицо его оставалось бесстрастным.

– Ответь на мои вопросы, – требовал Мансур. – Кто ты и кто послал тебя в наш дом?

Разбухший язык заполнял рот Кадема, поэтому его ответ почти нельзя было разобрать.

– Я правоверный последователь пророка, – сказал он, – и послан Богом исполнять Его божественное решение.

– Ответ прежний, но не тот, что нужен мне, – сказал Мансур. – Батула, возьми другого муравья. Кумра, помести тростинку ему в ухо.

Когда все было сделано, Мансур сказал Кадему:

– На этот раз боль убьет тебя. Ты готов к смерти?

– Благословен мученик, – ответил Кадем. – Всем сердцем жажду быть принятым в рай Аллахом.

Мансур отвел Батулу в сторону.

– Он не сдастся, – сказал он.

Батула колебался. И неуверенно ответил:

– Господин, другого способа нет.

– Думаю, есть. – Мансур повернулся к Кумре. – Тростник нам больше не понадобится. – Потом обоим: – Оставайтесь с ним. Я скоро вернусь.

И он погреб назад по ручью. Когда он достиг лагеря, было почти темно, но полная луна, показавшись над вершинами деревьев, уже залила восточную часть неба великолепным золотым сиянием.

– Даже луна спешит нам на помощь, – прошептал Мансур, выходя на берег ниже лагеря. Он увидел свет в хижине отца и пошел туда.

Дядя Том и тетя Сара сидели у тюфяка, на котором лежал Дориан. Мансур наклонился к отцу и поцеловал его в лоб. Тот шевельнулся, но не открыл глаза.

Мансур наклонился к Тому и совсем тихо прошептал:

– Дядя, убийца ничего не сказал. Нужна твоя помощь.

Том встал и кивком позвал Мансура за собой. Снаружи Мансур быстро объяснил, что ему нужно, а в конце просто сказал:

– Я бы сделал это сам, но ислам запрещает.

– Понимаю. – Том кивнул и посмотрел на луну. – Это благоприятное обстоятельство. Я видел недалеко в лесу место, где они каждую ночь едят клубни аронника. Расскажи тете Саре, зачем я пошел, и пусть не беспокоится. Я ухожу ненадолго.

Том направился в арсенал и взял большое двуствольное немецкое ружье. Извлек заряд и перезарядил ружье горстью очень крупной дроби для охоты на львов. Потом проверил кремень и кресало, убедился, что на поясе висит нож, и высвободил его в ножнах.

Выбрав десять человек, он велел им ждать приказа, но из лагеря вышел один: ему нужно было идти в тишине, крадучись. Перейдя вброд ручей, он наклонился, подобрал горсть черной глины и вымазал лицо: белая кожа видна в лунном свете, а его добыча осторожна и хитра. Хотя он охотится на крупное животное, по своим привычкам и образу жизни оно ночное, и потому мало кто из людей его видел.

Том прошел по противоположному берегу ручья с милю. У болота, в котором рос аронник, он пошел медленнее и каждые пятьдесят шагов останавливался и внимательно прислушивался. На краю болота он присел, держа тяжелое ружье на коленях. Том терпеливо ждал, ни разу не шевельнувшись чтобы прогнать москитов, жужжавших над головой. Луна поднялась выше, свет ее стал ярче, а тени у деревьев и кустов резче.