Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

Наградив Айцзе двумя или тремя лянами серебра и захватив чистую выручку, он верхом отбыл домой, однако довольно вдаваться в мелочи.

Долгое время Цзинцзи вынашивал свой замысел. А ведь роковая встреча рано иль поздно должна произойти. Вот так и настигает человека беда.

Неожиданно до имперского двора в Восточную столицу стали доходить крайне тревожные вести. Сперва докладывали о нарушении границ Империи полчищами пехоты и конницы чжурчжэней Цзинь,[1759] потом о чинимых ими грабежах уже в Центральных землях Китая. Охваченный смятением Сын Неба Хуэй-цзун созвал совет высших сановников, на котором решено было отправить к чжурчжэням посла для переговоров о мире. Императорский двор изъявил готовность выплачивать северному соседу ежегодную дань золотом, серебром и узорной парчою стоимостью в несколько миллионов лянов. На престол был возведен наследник, принявший имя Цинь-цзун,[1760] а следующий год.[1761] был провозглашен первым годом Мира и Благополучия. Хуэй-цзун же назвал себя Великим Даосским Владыкою и удалился во Дворец Драконовой Добродетели[1762] Двор назначил Ли Гана начальником военного ведомства, вменив ему в обязанности расстановку всех боевых сил Империи. Чжун Шидао стал главнокомандующим и нес ответственность за военные действия как внутри, так за пределами Империи.

Однажды в областную управу в Цзинани пришел высочайший указ, согласно которому Чжоу Сю назначался на пост командующего десятью тысячами пехоты и конницы Шаньдуна. Его ставка переводилась в областной центр Дунчан, где он обязан был, соединившись с войсками старшего комиссара Чжан Шуе, остановить нашествие чжурчжэней и защитить рубежи Отечества. Чжоу Сю заседал в Цзинаньской управе, когда ему доложили о высочайшем указе.

— Ваше превосходительство! — обратился к Чжоу посыльный. — Извольте выслушать высочайшую волю.

Чжоу без промедления встал на колени у стола и велел одному из своих приближенных огласить императорский эдикт.

Он гласил примерно следующее:

«Государь, волею Неба наследовавший престол,

полагает нижеследующее:

Мы знаем, что чины штатские несут Отчизне порядок, чины военные даруют Отечеству покой. Три древнейших владыки[1763] правили, полагаясь на обряды и музыку. Пять древнейших правителей[1764] устроили Поднебесную, карая супостатов. Они угождали покорным и боролись с мятежниками. Ведь есть люди мудрые и глупые. Мы приняли по наследству священный и нерушимый престол Наших августейших предков.

Император-родитель уступил Нам трон, и ко всякому деянию Мы приступаем с благоговейным трепетом. Шуню приходилось бороться четырьмя злодеями, Тану — карать вождей племени мяо.[1765] Так ведется испокон веков: без борьбы невозможно одолеть врагов, без военной мощи нельзя обрести покоя. Войско — это клыки и когти Отечества. Оружие утверждает и охраняет рубежи Отчизны.

Ныне бедствие угрожает Поднебесной. Нарушают порядок псы-мятежники. Орды киданей Ляо совершают набеги с запада, полчища конницы чжурчжэней Цзинь вторгаются с юга. Мы глубоко опечалены страданиями народа.

Цзинаньский командующий Чжоу Сю — закаленный в боях талантливый военачальник, не раз свершавший поразительные подвиги на полях сражений с врагами и проявивший стойкость в обороне наших рубежей. Он служит образцом верности и мужества, превосходным полководцем и стратегом. Назначенный командующим пехоты Шаньдуна, он несет ответственность за охрану безопасности Империи с четырех направлений. Ему приказано совместно с войсками старшего комиссара Шаньдуна Чжан Шуе двинуть пехоту и конницу на защиту заставы Гаоян,[1766] где, поступив в распоряжение главнокомандующего Чжун Шидао, отрезать и разбить по частям вражьи полчища, избавить от угрозы осквернения жертвенники духам земли Отечества и очистить воздух Отчизны от зловонного духа разбойников.

Внемлите зову, мужи способные и даровитые! Послужите на благо и спасение Родины. Ведь ринуться навстречу опасности и не щадя сил своих поддержать правителя — вот в чем долг верноподданного сына Отечества. Чтить за добродетели, награждать по заслугам, воодушевлять на подвиги — вот в чем суть Великого Уложения Двора. Да явит каждый всю верность и преданность свою, дабы быть единодушным с Нами. Быть по сему!

Таков Наш указ от первого года правления Мира и Благополучия[1767] девятого, осеннего, месяца … дня»

Чжоу Сю выслушал указ, отпустил посыльного и позвал своих доверенных Чжан Шэня с Ли Анем. Им поручено было упаковать шелка и утварь и на подводах переправить домой. За год службы в Цзинани у Чжоу Сю, надобно сказать, скопилась огромная сумма золота и серебра.

— Все передадите по описи, — наказывал доверенным Чжоу, когда драгоценности были тщательно уложены в сундуки. — Да будьте осторожны, ночью дом караульте. А мне надо будет с комиссаром Чжаном отдать приказ войскам, и на днях я заеду в Цинхэ.

Доверенные слуги с драгоценным грузом пустились в путь. Как они добирались до дому, говорить не станем. Наконец, они прибыли с подводами в Цинхэ и вручили драгоценности хозяйке, а ночами установили караул, но не о том пойдет речь.

А пока расскажем о Чэнь Цзинцзи. Когда вернулся Чжан Шэн и со дня на день ждали назначенного командующим Чжоу, Цзинцзи загорелся желанием поведать Чуньмэй о том, что долго таил в себе. Вот тогда-то, рассуждал он, мы и выведем Чжан Шэна на чистую воду.

Как-то Гэ Цуйпин отбыла навестить родителей, и Цзинцзи оставался в кабинете один. С утра к нему незаметно проникла Чуньмэй. Служанок не было, и они, раздевшись, отдались любви. Проходивший тем временем с колотушкой Чжан Шэн завернул в калитку. Когда он очутился у кабинета, ему послышался женский голос и смех. Чжан Шэн убрал колотушку, подкрался под окно и прислушался. Там он обнаружил Чуньмэй в объятиях Цзинцзи.

— Вот проклятый Чжан Шэн! — жаловался Цзинцзи. — Как же он меня притесняет. Сам ведь меня разыскал. За это я ему благодарен. А потом в присутствии слуг унижает. Вот тут. Узнал, что я на пристани кабачок завел, так шурина своего, Лю Спрута, подослал, а тот, прикрываясь именем зятя, мужа твоего, певичек заводит, ссуды им дает. Сам Сюээ откупил, а тебе, сестрица, ни слова не говорит. Он шурина Спрута подговорил, а тот ко мне в кабачок ворвался. Всех посетителей разогнал. Я все терпел, не решался тебе сказать. А теперь решил посоветоваться. Ведь скоро зять приедет. Надо, думаю, загодя предупредить, а то так распояшется, что кабачок придется закрывать.

— Да как он смеет, паршивец! — воскликнула Чуньмэй. — Я же продала негодницу Сюээ. Как он смеет ее содержать!

— Он попирает не только меня, — продолжал Цзинцзи, — но выказывает непочтение и тебе, сестрица.

— Погоди, приедет хозяин, он с ним, негодяем, сам разделается, — заключила Чуньмэй.

Как говорится, раз и у стен есть уши, так почему же лазутчику не таиться под окном. Пока они с негодованием осуждали Чжан Шэна, он стоял под окном. Узнав весь их план до мельчайших подробностей, он промолчал, а про себя подумал: «Пусть мне капкан расставляют, я с ними раньше расправлюсь». Бросил он колотушку и направился в сторожку за кинжалом. Не так рассказ спорится, как скоро дело делается. Поточил он о камень кинжал и бросился прямо в кабинет.

Однако не суждено было Чуньмэй погибнуть от руки Чжан Шэна. Видать, само Небо послало ей служанку Ланьхуа.

— Матушка! — вбежав встревоженная в кабинет, заговорила она. — Цзиньгэ в судорогах бьется. Пойдемте скорее.

Перепуганная Чуньмэй устремилась в дальние покои.

Только она исчезла из кабинета, как туда с поднятым кинжалом ворвался Чжан Шэн. Не найдя Чуньмэй, он очутился перед лежащим под одеялом Цзинцзи.

— Ай-я! — воскликнул он, завидев Чжана. — Ты зачем пожаловал?

— Убить тебя! — отвечал рассвирепевший Чжан. — Чего ты наговаривал этой потаскухе, а? Меня погубить задумал? Я ж тебя разыскивал, а ты все забыл, мне яму роешь? Так ты, значит, за добро платишь? Верно говорится, спаси подлеца — он тебя проглотит. Ни с места! Моего кинжала отведай сначала. Ровно через год в этот самый день по тебе поминки будут править.

Цзинцзи лежал совершенно нагой. Спрятаться ему было некуда, и он закрылся было в одеяло, но Чжан Шэн сорвал его и, откинув в сторону, вонзил Цзинцзи в бок кинжал. Брызнула кровь. Цзинцзи забился в предсмертных судорогах. Тогда убийца нанес ему еще удар в грудь. Цзинцзи испустил дух. Чжан схватил его за волосы и отрезал голову.

Да,

Пока живем — потребностей немало,А смерть пришла — и все ненужным стало.

Бедный Цзинцзи! Погиб он насильственной смертью, не достигнув и двадцати семи годов.[1768] А Чжан Шэн с поднятым кинжалом обежал кровать, но и там Чуньмэй не было видно. Тогда он крупными шагами направился в дальнюю залу. У внутренних ворот ему повстречался Ли Ань с колокольцем в руке. Он совершал сторожевой обход. Бежавший с кинжалом Чжан Шэн казался свирепее злого духа.