Достоевский. Энциклопедия - Николай Николаевич Наседкин

бы до отчаяния. Разве это нормально? У нас всё ненормально, оттого всё это происходит, и никто не знает, как ему поступить не только в самых трудных обстоятельствах, но и в самых простых. Я бы написал об этом. Я бы мог сказать много хорошего и скверного и для общества и для правительства, а этого нельзя. У нас о самом важном нельзя говорить.

Он долго говорил на эту тему, и говорил одушевлённо. Тут же он сказал, что напишет роман, где героем будет Алёша Карамазов. Он хотел его провести через монастырь и сделать революционером. Он совершил бы политическое преступление. Его бы казнили. Он искал бы правду и в этих поисках, естественно, стал бы революционером…» [Д. в восп., т. 2, с. 390–391]

После смерти Достоевского Суворин опубликовал в НВр (1881, 1 /13/ фев.) некролог-воспоминания «О покойном», где среди прочего повторил, что Алексей Карамазов, по замыслу автора, должен был стать «русским социалистом».

Вторая жена издателя НВр — писательница Суворина (урожд. Орфанова) Анна Ивановна (1858–1936), тоже оставила воспоминания о Достоевском, о встречах с ним на Пушкинских торжествах в Москве 1880 г. и у себя дома: «В Петербурге у нас были еженедельные собрания по воскресеньям. Приезжали к чаю к девяти часам, к ужину, к двенадцати приезжали обыкновенно из театра и артисты. <…> Любил посещать наши воскресенья и Фёдор Михайлович, часто оставался ужинать, чтобы послушать за ужином незабвенного и незаменимого моего дорогого кума Ив. Фед. Горбунова… Особенно любил Фёдор Михайлович слушать роль генерала Дитятина и смеялся, как ребёнок…» [Там же, с. 429]

Сулоцкий Александр Иванович

(1812–1884)

Законоучитель кадетского корпуса в Омске, настоятель корпусной церкви, историк, краевед. По просьбе Н. Д. Фонвизиной, всячески помогал арестантам Достоевскому и С. Ф. Дурову. В своих письмах того периода к Фонвизиной и её мужу декабристу М. А. Фонвизину Сулоцкий сообщал подробности того, что удаётся сделать для облегчения участи арестантов-петрашевцев.

Суслова Аполлинария Прокофьевна

(1839–1918)

Сестра Н. П. Сусловой, возлюбленная Достоевского, впоследствии — жена философа и писателя В. В. Розанова; писательница, автор книги «Годы близости с Достоевским» (1928). Родилась в семье крестьянина, который выкупил себя и свою семью у помещика, перебрался в Петербург, дал дочерям образование. Достоевский познакомился с Аполлинарией, вероятно, в начале 1861 г.: девушка подошла к писателю после его выступления перед студентами на одном из благотворительных вечеров. Красота, гордый независимый характер, ум юной вольнослушательницы Петербургского университета, почитательницы его творчества не могли не поразить Достоевского. Притом, по утверждению дочери писателя Л. Ф. Достоевской, Суслова первая и письменно объяснилась Фёдору Михайловичу в любви (письмо, правда, не сохранилось). К тому же у девушки обнаружились литературные способности и вскоре, в октябрьском номере «Времени» за 1961 г., Достоевский напечатал её повесть «Покуда», затем рассказ «До свадьбы. Из дневника одной девушки» (Вр, 1863, № 3), повесть «Своей дорогой» (Э, 1864, № 6). В художественном отношении произведения Сусловой событиями в литературной жизни тех лет не стали, но подкупали злободневностью (эмансипация женщин), искренностью.

А. П. Суслова

Бурный роман Сусловой и Достоевского, быстро миновав краткий период любви-страсти и полного взаимопонимания, вступил в затяжную стадию выяснения отношений, мучительства, измен. Перипетии этой любви Суслова воссоздала позже в повести «Чужая и свой», а Достоевский — в «Игроке». Но за рамками этого романа остались две главные причины, оттолкнувшие Суслову от Достоевского: вместо романтической возвышенной «поэтической» любви она встретила приземлённую страсть пожилого мужчины, который, к тому же, не собирался ради неё не только бросить жену (как будто он мог оставить умирающую Марию Дмитриевну!), но даже забыть хоть на время о своих журнально-литературных делах, насущных бытовых проблемах.

Весной 1863 г. они вдвоём должны были ехать за границу, но писатель задержался из-за запрещения журнала Вр. Суслова поехала одна, а когда через некоторое время Достоевский приехал к ней в Париж, выяснилось, что катастрофа уже случилась. Аполлинария встретила там некоего молодого студента-испанца Сальвадора, влюбилась и пыталась предупредить-остановить Достоевского от приезда письмом-признанием: «Ты едешь немного поздно…» Фёдор Михайлович не успел получить ошеломительное письмо-известие и вынужден был пережить потрясение в непосредственном разговоре-объяснении с любимой. Вот как по горячим следам изобразила мелодраматично эту доподлинно драматическую сцену сама Суслова в своём дневнике. Она сообщила ему, что уже «поздно»:

«Он опустил голову.

— Я должен всё знать, пойдём куда-нибудь и скажи мне, или я умру…

<…> Когда мы вошли в его комнату, он упал к моим ногам и, сжимая, обняв, с рыданием мои колени, громко зарыдал: “Я потерял тебя, я это знал!..”»

Можно простить третьестепенной писательнице Сусловой это «с рыданием… зарыдал», но предельное отчаяние Фёдора Михайловича она передать сумела. И дальше в дневнике — поразительная подробность, совершенно точно и знаменательно характеризующая автора «Белых ночей», «Униженных и оскорблённых» и повторяющая-копирующая, опять же, сибирский период жениховства Достоевского, когда он, узнав о Н. Б. Вергунове, появившемся в жизни М. Д. Исаевой, соглашался уже хотя бы на роль друга и брата. Он выпытывает у Сусловой, кто же такой его счастливый соперник и, узнав подробности, ощущает «гадкое», но даже в чём-то и утешительное чувство: «…ему стало легче, что это не серьёзный человек, не Лермонтов», и он, совершенно в духе и стиле своих героев, уговаривает Аполлинарию не порывать до конца отношений с ним, он согласен оставаться-быть всего лишь другом, братом — кем угодно, лишь бы находиться рядом, сохранять хоть какие-то надежды на возвращение её любви и совершить вместе, как они и мечтали, путешествие по Европе. И, как ни поразительно, именно так всё и случилось-произошло: они действительно путешествовали вместе (испанец вскоре Суслову бросил), останавливались в гостиницах в одном номере, правда, двухкомнатном, но всё время находились вдвоём, наедине, и отношения между ними установились совершенно фантасмагорические. Вот ещё характерные фрагменты дневника Аполлинарии:

«…Часов в десять [вечера] мы пили чай. Кончив его, я, так как в этот день устала, легла на постель и попросила Фёдора Михайловича сесть ко мне ближе. Мне было хорошо. Я взяла его руку и долго держала в своей. Он сказал, что ему так очень хорошо сидеть. <…> Вдруг он внезапно встал, хотел идти, но запнулся за башмаки, лежавшие подле кровати, и так же поспешно воротился и сел.

– <…> Ты не знаешь, что сейчас со мной было! — сказал он с странным выражением.

— Что такое? — Я посмотрела на его лицо, оно было очень взволнованно.

— Я сейчас хотел поцеловать твою ногу.

— Ах, зачем это? — сказала я в сильном смущении, почти испуге и подобрав ноги.

— Так мне захотелось, и