Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий - Александр Владимирович Шувалов

папского нунция Поссеви-но, умственное ничтожество Федора граничило с идиотизмом, почти с безумием. Наследник Грозного был неспособен управлять государством. Его никогда не готовили к этой роли». (Скрынников. 1983а. с. 20.)

[Царь Федор Иванович сам исполнял обязанности звонаря] «…а так как обедню служили в одном из кремлевских храмов со всем сложным чином по обрядам греческой церкви, то эта ежедневная служба занимала царя еще часа на два… Но у государя своего мнения никогда не было; он выслушивал, блаженно улыбался и, не говоря ни слова, продолжал перебирать четки… Вот каков был новый царь всея Руси. Личность, словом сказать, довольно близкая по типу и к “идиоту”, как его изобразил в своем знаменитом романе Достоевский, и к юродивому каких еще и теперь можно встретить в русских деревнях, и к блаженным, которых набожные люди средних веков причисляли к лику святых… Лев Сапега, выдающийся государственный деятель Польско-Литовского государства, вернувшись из Москвы, куда он ездил в качестве посла, говорил: “Напрасно говорят, что у этого государя мало рассудка: я убедился, что он вовсе лишен его”». (Валишевский, 1989, с. 2–3.)

Можно предположить, что «царь Феодор Иоаннович» страдал тяжелой степенью умственной отсталости, тем, что раньше на-зывалосъ «тяжелой олигофренией» (среднее состояние между имбецильностью и идиотией).

ФЁДОРОВ НИКОЛАЙ ФЕДОРОВИЧ (1829–1903), русский мыслитель-утопист, выдвинул «проект» всеобщего воскрешения умерших («отцов»)и преодоления смерти средствами современной науки («Философия общего дела»).

[Был внебрачным сыном князя П.И. Гагарина и пленной черкешенки] «Мы сталкиваемся с обостренно невротическим случаем переживания и “стыда рождения”, и “чувства смертности”, но давшим уникально созидательный выход… Если до своего духовного переворота Федоров скорее всего ничем резко от других не отличался, линия его существования уже была предначертана на достаточно привычных путях, то тут произошло истинно второе рождение к жизни уникальной, посвященной, вначале глубоко потаенному, служению одной Идее, ее продумыванию и развитию, сердечному и умственному испытанию. Когда через тринадцать лет, в 1864 году, Петерсон37’’ впервые встречается с Федоровым — и мы получаем первое документальное, так сказать, историческое о нем свидетельство, — то Николай Федорович уже давно ведет совершенно не'обычную жизнь монаха в миру, не стесняется ходить в потрепанной одежде, будучи при этом на “приличной” службе, живет аскетом, без обеда, спит без подушки, на голом сундуке… то есть совершенно естественно утвержден в своем образе поведения, юродивом с обычной точки зрения. Но ведь был же момент выбора такой жизни… Вчитываясь в евангелия, переживая их события, Николай Федорович уносился воображением на берега Иордана, в сельскую Вифанию, в Иерусалим… Ему представали целые живые картины, они впечатывались в какой-то его внутренний экран; позднее он, будучи известной, даже легендарной личностью Москвы, в деталях описывал свои видения, приглашая знакомых художников и поэтов, кому был дан талант живописания, воплотить их в картине или поэме… Этот зов из-под каждой могилы, несомненно, слышал сам молодой Николай Федорович. В эти годы, когда его сердце и мысль повернулись целиком к умершим, к кладбищам, он должен был много бродить по этим местам последнего успокоения… Николай Федорович выбрал полный аскетизм, целомудрие (…то есть не просто девственного воздержания, а полного претворения бессознательной родотворной энергии в воскресительные и творческие мощности). Федоров всегда жил один, отдавая всего себя работе мысли и слова, ученикам, посетителям библиотеки, всем нуждающимся в нем». (Семенова, 1990, с. 22. 31. 34, 37–38. 68.)

«…Это был, несомненно, праведник и неканонизированный святой… Его пища состояла из чая с черствыми булочками, сыра или соленой рыбы. Часто месяцами Федоров не употреблял горячую пищу. Деньги были для него помехой… Он не хотел владеть каким-либо имуществом и никогда не имел даже теплого пальто. Федоров считал славу и популярность проявлением бесстыдства. Его статьи печатались под псевдонимом. Большую часть из них он не публиковал совсем… Федоров не хотел фотографироваться или оставить свой портрет… Несмотря на свою аскетическую жизнь, Федоров обладал превосходным здоровьем. Он заболел только тогда, когда по настоянию друзей отказался от своих привычек. Федоров никогда не носил шубу и всегда ходил пешком. Однако в 1903 г. в жестокий декабрьский мороз друзья уговорили его надеть шубу и поехать в экипаже. Федоров заболел воспалением легких и скончался». (Лос-ский, 1991, с. 103–105.)

Н.Ф. Федоров стал «не как все», «инакомыслящим» (в широком, а не в политическом смысле этого слова) с момента своего «духовного переворота», произошедшего предположительно в возрасте 25–30 лет. Описания его внешности, мышления и поведения позволяют предположить у него наличие шизотипического расстройства (болезни, граничащей с шизофренией). Мы встречаем у Федорова все основные проявления шизотипического расстройства: странное, чудаковатое поведение и внешний вид; тенденция к уходу от социальных контактов; странные взгляды и мировоззрение, определяющие поведение; транзиторные субпсихотические эпизоды с нарушениями восприятия; метафорическое мышление без выраженной разорванности.

ФЕДОТОВ ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ (1815–1852), русский живописец и рисовальщик. Родоначальник критического реализма в русском изобразительном искусстве. Писал стихотворения, басни, сочинил несколько романсов и музыку к ним.

Общая характеристика личности

«У него были явно незаурядные способности. Прежде всего — редкая память. “Всякая страница, прочитанная им в то время, по нескольку дней будто носилась перед глазами”, — вспоминал о нем А. Дружинин3'*’, да и сам Федотов (в передаче того же Дружинина) рассказывал так: “Если на экзамене или при повторении уроков мне случалось запамятовать ту или иную подробность, одну или две учительские фразы (в то время еще учеников не убеждали отвечать своими словами), мне стоило только закрыть глаза на минуту, и все забытое, будто откуда-то выпрыгнув, являлось передо мной как написанное на бумаге. Эта способность длилась еще несколько лет после моего выпуска; впоследствии память стала слабеть”… А зрительная память у него была замечательная: он мог, упомянув в разговоре некое, совсем случайно увиденное лицо, скажем, немецкого пастора на чьих-то похоронах, тут же, на клочке бумаги нарисовать его…» (Кузнецов, 1990, с. 31–32, 138.)

К вопросу о психическом заболевании

[Первые признаки психического заболевания стали отмечаться за несколько лет до его резкого проявления. Уже с молодого возраста] «…к головной и глазной боли часто присоединялись… некоторое нервное расстройство и бессонница». (Дружинин. 1918, с. 52.)

[П.А. Федотов страдал также] «…приливами крови к мозгу, частыми головными болями. Друзья тревожились, замечая перемену в наружности и в самом характере художника, старевшего не по летам и становившегося более задумчивым… Впрочем,