Последний ребенок в лесу - Ричард Лоув

«Это оттого, что они обладают исключительной силой», — объяснил я.

Мэтью остановился на дорожке.

«Они издалека слышат нас и чувствуют наш запах», — добавил я. Мэтью был поражен. Но ненадолго. Вокруг было так много камешков, которые можно взять для коллекции, а времени на все не хватало. Два малыша, каждый из которых старался возглавить шествие, бросились вперед. Маленькие дети не то, что взрослые: мы с Шадом, недавно познакомившись, были подчеркнуто вежливы друг с другом, Мэтью и Том сразу стали вести себя как старые приятели, обмениваясь и секретами, и дерзостями, как будто знали друг друга уже лет двадцать.

«Я хочу сделать тропу в зарослях, — объявил Том. Он исчез в кустах. — Посмотрю змей, — крикнул он. — Того и гляди, какая-нибудь высунет голову». За много лет отец Тома видел штук двести баранов-толсторогов, одну пуму и множество гремучих змей. В апреле, по словам Джерри, необходимо особенно остерегаться змей. В этом месяце он старается не сходить с тропинок и не прокладывать путь через кусты. Змеи в это время просыпаются голодными после зимней спячки и бывают очень агрессивны.

«Обычно я хожу с Томом в походы недалеко от дома, но и сюда люблю его водить, — сказал Шад. — Здесь он может себя проверить, открыть что-то новое, пойти на риск. Очень важно, чтобы у него сложилось правильное представление о походах».

Вот совет Шада родителям: берите детей в простые, короткие походы недалеко от города, потому что маленьким детям, как правило, надоедает раньше, чем они устанут.

Мэтью первым услышал водопад.

Мы пришли к дубовой роще, где заканчивалась тропинка и речка Котонвуд срывалась вниз через огромную расщелину. Мы прошли вдоль реки к первому из череды водопадов и глубоких озер, которые пополняются при таянии снегов и выходят из берегов после дождей. Мальчики карабкались на валуны и бегали по уступу, и мы с Шадом попросили их остановиться и посмотреть вниз. «Видите темные места? — спросил Шад Тома, указывая на полосы слизи, которые виднелись внизу на скале, обращенной к глубокому озеру. — Не вставайте на них. Они очень скользкие. Вы можете упасть в воду».

Мальчики как ящерицы полезли вверх по камням. Глядя на них, Шад признался с несвойственной ему дрожью в голосе: «Когда я беру с собой Тома, я вижу все по-новому, его глазами». Мы посидели какое-то время на валуне, глядя на глубокое озеро. Мальчики скатывались с валуна как с горки. У обрыва Шад, Джейсон и я встали с краю, чтобы обезопасить спуск малышей. Через какое-то время, порядком уставшие, мы направили Мэтью и Тома обратно на тропу, следуя за ними с полными карманами камешков, которые Мэтью набрал по дороге и заставил нас нести домой.

Том, как всегда, шел впереди.

Отец гордился энергией и уверенной поступью своего сына: «Том может вот так, без остановки, идти до самой вершины горы Коулее. Мы на днях туда поднимались, а потом вернулись домой, и Тому это восхождение дало такой заряд энергии, что он потом около часа бегал еще вокруг дома. Шад улыбнулся. — Я сам удивляюсь тому, что я создал».

В Джерри Шаде меня больше всего поразили не его невероятные знания, а тот энтузиазм, которым он заражает окружающих. Если в нас дремлет такая радость, то мы просто обя-заны ее пробудить. Для родителей, которые раньше упускали возможность установить связь своего ребенка с природой, это не простая задача. И все же возможность существует, и я верю, что большинство родителей ею воспользуются, когда по-настоящему поймут, что природа не относится к разряду вещей, которые «хорошо бы иметь», а является необходимой для здорового роста и развития ребенка. «Для того чтобы поддержать в ребенке прирожденное ощущение чуда, — пишет Рейчел Карсон, — ему нужна компания хотя бы одного взрослого, способного его чувства разделить, способного заново открыть для себя радость, ощутить воодушевление и застыть перед тайной мира, в котором мы живем».

Здесь главное — найти способ вновь открыть в себе радость, восторг и тайну. Андре Малро, министр культуры Франции после Второй мировой войны, когда-то написал (цитируя священника): «Взрослых людей нет». И вправду, никогда не поздно заново открыть детский восторг. Самый лучший способ привязать ребенка к природе — это привязаться к ней самому. Если мамы, папы, бабушки и дедушки проводят время на открытом воздухе, они могут это время увеличить. Они могут увлечься птицами, рыбалкой, ходить в походы, разводить сад. Если дети почувствуют подлинный энтузиазм взрослых, они захотят разделить их интерес, даже в том случае, если в подростковом возрасте они и притворяются, что им это совсем неинтересно.

Чтение книг о природе вместе с ребенком — это еще один способ, с помощью которого взрослый может вернуть себе чувство естественного восторга. Конечно же, чтение — это не непосредственный опыт, однако в отличие от телевизора оно не поглощает чувства и не подчиняет разум. Чтение обеспечивает экологию воображения. Помните ощущение чуда, которое охватывало вас, когда вы впервые читали «Книгу джунглей», «Тома Сойера» или «Гекльберри Финна»? Мир в мире Киплинга, медленная река Твена, ощущение свободы и песок на тайном острове и в глубоких пещерах? Как отмечает Луиза Шаула, специалисты по охране природы и активисты движения постоянно рекомендуют книги о природе и отмечают большое влияние, которое они оказывают на детей.

Как и многие дети 1950-х годов, писательница Кэтрин Крамер выросла на «Властелине колец». Все летнее время она проводила в гостиной загородного домика на неудобной плетеной кушетке. «Мои ноги торчали как у нарисованного кем-то человечка, который не умел сгибать колени». Она перечитывала трилогию. «Может быть, время от времени я и смотрела на квадрат неба за окном, но этим и ограничивалась моя потребность в летней погоде и прогулках. В книгах Толкиена была вся погода, которая мне нужна». Кэтрин особенно ошеломляло то, как Толкиен описывает состояние природы. Вот один из таких прекрасных отрывков:

«Они были на острове среди моря деревьев, и горизонт был туманен. На юго-востоке спуск был очень крутым. Казалось, что под кронами деревьев склоны холма продолжают уходить вниз все глубже и глубже, как берега острова, которые на самом-то деле просто склоны горы, поднимающейся из глубинных вод…

В самой его середине, петляя из стороны в сторону, лениво текла темная река с коричневой водой. Она текла среди старых ив, которые склонялись над ней наподобие арки и падали в нее, образуя запруды и роняя тысячи блеклых листьев. Воздух казался густым, желтел дрожащими отблесками их ветвей, ибо легкий теплый ветерок нежно овевал долину, шуршал камышом и поскрипывал ветвями старых ив».

«Так, страница за страницей, продолжает Толкиен описывать природу, используя в этих описаниях больше английских слов, чем большинство из нас употребляют за всю свою жизнь», — говорит Крамер. Сегодня она читает трилогию своему семилетнему сыну. Она дарит ему не только содержание книги, но через него и свое восхищение миром природы.

Краткая история скуки

Летом родители чаще всего слышат жалобные причитания: «Мне ску-у-учно». Скука — неразлучная подруга страха. Пассивная, с массой оправданий, она может держать детей подальше от природы, а может и направлять их к ней.

В прошлом (по крайней мере, так видится мне сквозь дымку воспоминаний) детей летом скорее тянуло на улицу, а сила, гнавшая их туда, звалась скукой. В жаркий полдень достаточно было одной передачи «Клуб Микки-Мауса», чтобы заманить вас с улицы домой. Но большую часть дня телевидение не предлагало вам ничего, кроме мыльных опер, викторин или очередных ковбойских фильмов, от которых так и хотелось вскочить с дивана и убежать на улицу.

«Что ж, времена меняются», — говорит Тина Кафка, педагог, слова которой я уже приводил. Она мать троих детей. «Не очень-то поддавайся ностальгии, — говорит она. — Если даже все время у детей будет свободным, они не пойдут гулять. Они будут сидеть дома и играть на приставке». Она-то понимает, что распланированная нами деятельность детей не выдерживает никакого сравнения со спонтанными вещами, которые навсегда остаются в их памяти. Тина хочет внести в жизнь своих детей волшебство. И в то же время она реалист. «Сегодня дети не идут просто так на улицу и не гоняют, как раньше, на велосипедах. Их больше интересует электроника, — объясняет Кафка. — Я чувствую себя очень неуютно, когда они постоянно крутятся дома, смотрят телевизор. Но если говорить начистоту, я устала от необходимости все время их развлекать».

Слово «скука» — не из моего лексикона. Многие помнят, как говорили эту фразу их бабушки. Фактически этого слова до XIX века не было ни в чьем лексиконе. Об этом пишет Патриция Мэйер Спакс, профессор кафедры английского языка в университете Вирджинии и автор работы «Скука: литературный рассказ о состоянии ума» (Boredom: The Literary History of a State of Mind). В средние века, считает Спакс, если у кого-либо и проявлялись симптомы того, что мы называем скукой, считалось, что этот человек подвержен апатии или «опасной форме духовного умопомешательства»; в глазах такого человека обесценивается мир и его Создатель. У кого было время потакать собственным слабостям в эпоху чумы, эпидемий и борьбы за существование? Апатия, скука, вялость считались грехом. Позднее стали применять лечение трудом, которое возвращало человеку способность ценить жизнь и «искать свое счастье». Забыв о грехе апатии, мы позволяем себе поддаваться скуке. И надо сказать, пришли к этому вовремя. Профессор Спакс считает скуку вещью хорошей, по крайней мере, на какое-то время. «Если в иные времена скуки не было, — пишет она, — то ведь не было и того захватывающего дух возбуждения и интереса, которые существуют сейчас в современном нашем понимании».