Уроки переносятся на завтра - Сергей Боровский

- С того самого момента, как вы устроили концерт в ресторане «Железнодорожный», подсунув ансамблю переделанные слова Французского гимна. Нам также известно, кто выступил зачинщиком смуты. Продолжать?

- Если вы имеете в виду мою речь на собрании, - попытался оправдаться Шнырь. - То её текст был согласован.

- Неужели? С кем?

- С ним. - Шнырь простонародным жестом ткнул в Атиллу.

Майор проигнорировал и это хамское заявление.

- Затем вы надоумили некоего Жилкина возглавить импровизированный отряд, идея создания которого тоже, безусловно, принадлежит вам. Вы организовали и доставили оружие...

- Позвольте! - вскричал Атилла. - Это какое-то недоразумение!

- Вы вели сомнительные беседы среди студентов советского общежития. И, кстати, паспорта эти никто и никогда не выдавал.

Майор сделал паузу, а Шнырь тяжело вздохнул и поскрёб пальцами за ушами.

- Эх, гражданин начальник!

Он повернулся к дружку, всё так же невинно сидевшему, сложа руки на коленках.

- Раскусили нас с тобой, Атилла, как последних первоклассников.

- Да уж.

- Придётся им все рассказать.

- Другого выхода я не вижу.

Секретарь в углу так и замер с занесёнными над пишущей машинкой пальцами.

- В общем, так, - с трудом выдавил из себя Шнырь. - Мы прилетели на Землю с другой планеты.

Писарь отчётливо икнул, а конвойные покрепче сжали челюсти. Но ни один мускул не дрогнул на лице майора.

- И каковы же цели вашего визита? - вежливо осведомился он.

- Чистой воды любопытство, - заверил его Шнырь. - У нас там на этой… Да вы всё равно не знаете… Короче, мы достигли предела совершенства и теперь пожинаем плоды, так сказать. Всю работу за нас выполняют машины, всего в достатке и бесплатно. Войн нет, природных катаклизмов тоже.

- Коммунизм?

- Почти, хотя мы и называем его по-другому. В общем, все замечательно, но иногда, знаете ли, скучновато. Хочется чего-нибудь эдакого...

- Импозантного, - подсказал Атилла.

- Во-во! А то порой такая тоска наваливается…

- Аж тошнит!

- Но, слава Всевышнему, - продолжил Шнырь, - остались ещё отдельные уголки в природе, наподобие вашего, куда мы отправляемся отдыхать душой.

Майор с улыбкой откинулся на спинку кресла.

- Предел совершенства, говорите? По мне, так вы нарисовали картину самого что ни на есть застоя. Гниёте заживо, господа.

- Тут вы совершенно правы! - легко согласился с ним Шнырь. - Но диалектический материализм открыл нам глаза.

- Дал новое дыхание! - опять вмешался Атилла. - Это бесконечное развитие по спирали, эта неуспокоенность, этот животворящий энтузиазм! Вот что мы собираемся позаимствовать у землян... - Он как бы осёкся. - Если, конечно, вы нас отпустите.

Майор молчал.

- Нипочём не отпустят, - усомнился Шнырь, глядя на него. - А жаль.

- Мы могли бы договориться, - понизил голос Атилла. - Новые технологии в обмен на нашу свободу. А?

- Наличные? - предложил Шнырь.

Писарь уже давно ничего не строчил. Амбалы откровенно зевали.

- А звездолёт вы где оставили? - спросил мудрый майор.

- Нигде, - признался Атилла.

- Эти погремушки нам ни к чему, - пояснил Шнырь. - Мы путешествуем одним лишь напряжением силы воли...

Но как именно они это делали, он поведать не успел.

- Хватит! - заорал в бешенстве майор и вскочил со своего места. - Поиграли и будет. А теперь слушайте меня внимательно. Сейчас вам выдадут пишущие принадлежности и по листку… Нет, по три листка бумаги. Ровно в 18-00 я вернусь, и прочитаю ваше чистосердечное признание. И если там не будет того, что я ожидаю от вас услышать, пеняйте на себя. Глаз с них не спускать!

Он пулей вылетел из кабинета, успокоившись сразу, как только закрылась за ним дверь. Противника нужно изматывать сменой ритма и декораций. Расколятся. И не таких обламывали.

А в кабинете продолжался спектакль.

- Что происходит, дорогой мой друг? - горестно спросил Атилла.

- По-моему нам не поверили.

- Я тоже так считаю. Ну что ж, любезнейший, - обратился Атилла к писарю. - Давайте реквизит.

- Мы не из тех, кто прячется по кустам, как страусы.

Им тут же выдали по короткому карандашу и по стопке серой бумаги, и друзья погрузились в творчество. Достаточно продолжительное время они не произнесли ни слова, пока Атилла не оторвался от своего труда и не обратился к писарю:

- Уважаемый, как правильно пишется слово «дроболызгнуть»?

- Отвечать не положено, - заученно пробубнил тот.

Но вместо него отозвался Шнырь.

- Что-то ты фантазируешь. Я и слова-то такого не слышал.

- Ну, как же! Это когда в лоб кулаком.

- А что, мы уже, значит, ВУЗов престижных не заканчивали? Грамоте не обучены?

- Практики мало, - пожаловался Атилла. - Тупею на глазах. Вот, послушай, что у меня получилось.

Но Шнырь лишь скомкал свой листок и бросил его на пол.

- Всё! Надоело! Пора сматываться отсюда.

- Друг, мой. Ты же знаешь, что я не сторонник применения грубой силы.

- Правда?

Конвойные переглянулись и одновременно потянулись к кобурам.

- В сортир можно? - в открытую глумясь, спросил Шнырь. - Я быстро. Одна нога здесь — другая там.

На него уставились два бескомпромиссных дула.

- Понял. Нельзя.

Но в ту же секунду он ловко плюхнулся на живот, оттолкнулся ногами, проехав по паркету, и оказался за спинами конвойных. Нанеся два коротких удара, которые свалили противников на колени, он аккуратно разжал их пальцы и забрал револьверы себе.

Писарь сполз со стула, чтобы спрятаться в углу. Начинать перестрелку в его вечерние планы не входило, хотя и торчала откуда-то из штанов мощная пушка.

- Вот это правильно, - похвалил его Шнырь. - Это то, что я называю настоящим геройством. Ведь что такое подвиг? Это когда ты жив и здоров, несмотря на усилия многочисленных недругов.

Они вдвоём легко спеленали здоровенных конвойных и писаря, усадив их на полу спинами друг к другу — треугольник, как известно, самая устойчивая фигура в трёхмерном пространстве. В ход пошли предметы, хоть сколько-нибудь годившиеся для этого: и ремни, и провода от электроприборов, и даже шнурки ботинок. Рты, как полагается, они заглушили кляпами.

С окном, заделанным снаружи решётками, Атилла справился играючи, вырвав железные прутья из податливого бетона. Уголовники поднялись на подоконник и исчезли в тёмном проёме, ступив на каменный карниз, опоясывавший здание по периметру. Вернувшийся без опозданий майор застал на полу лишь унылую компанию своих подчиненных.

Листки с «чистосердечным» валялись вокруг, но только пользы в них содержалось крайне мало: Атилла, как мог, пересказал по памяти знаменитую историю чокнутого испанского идальго, а Шнырь раз сорок вывел русский алфавит. Ни на что другое, кроме графологической экспертизы, записки эти не годились.

Глава 47. Разбор полётов

О том, что в общежитии творится что-то неладное, деканат стал догадываться в понедельник с утра, когда на стол перед секретарём легла диковинная объяснительная. В ней говорилось о том... Впрочем, пересказ содержания лучше опустить ввиду его совершеннейшей неприемлемости для нашего пуританского повествования.

Принесший объяснительную студент робко мялся возле двери и на вопрос, что это, собственно, такое, окончательно замкнулся в себе. Его прогнали, но через пять минут пришел другой с аналогичным документом. Он оказался более разговорчивым, и для расследования в общагу отправилась делегация во главе с заместителем декана.

На стенде объявлений, висевшем у прохода через вахту, они сразу же нашли то, что их интересовало. Рядом с «приносить и распивать спиртное строго воспрещается» крупными красными буквами было написано:

«Согласно распоряжения Министерства Высшего Образования всем студентам срочно предоставить в деканат сведения об интимных отношениях, имевших место за последние две недели».

Хулиганское объявление сорвали, и вместо него повесили пустопорожнюю угрозу о передаче почерка на дактилоскопическую экспертизу. А вечером грянул великий шмон, волны которого докатились до самой вершины институтской иерархии.

После отъезда опергруппы в общаге наступила удушающая тишина. Попрятавшись по комнатам, студенты гадали о возможных последствиях и обсуждали варианты их преодоления. В основном, шёпотом. Многие вообще не прикасались к подушкам, и поэтому ночь текла медленно, словно густо заваренный кисель.

С самого утра в общежитие повалили важные делегации.

226-ой в этом плане досталось больше других — она буквально кишела народом руководящего вида. Ещё никогда её стены не видели такого количества начальства, собранного в одном месте и в одно и то же время. Сереге даже показалось, что в помещении от их присутствия стало как-то светлее.

Делегацию возглавлял проректор по учебно-воспитательной работе. Красный от злости, с дымящейся сигаретой во рту, он не стеснялся в выражениях и сыпал ругательствами, подавая плохой пример подрастающему поколению. Его, однако, вполне можно было понять — разбуженный среди ночи звонком из органов, он уничтожил в доме недельные запасы валокордина и коньяка.