Любимая игрушка Зверя - Валерия Ангелос

и вгоняет вздыбленный член в рот, заставляет принять свое раскаленное естество до упора.

- Я не умею, - признаюсь честно.

Его брови вопросительно выгибаются.

- Я могу попробовать, - выдаю сквозь судорожный вдох.

- А ты хочешь? – криво усмехается.

- Не знаю, - поджимаю губы.

- Тогда попробуешь, когда узнаешь, - заключает ровным тоном. – А пока разберемся с едой и шмотки тебе подберем. Хоть я не прочь, чтобы ты рассекала тут полуголая, надо вернуть детям маму.

Глава 22

Я удираю на кухню. Как гребаный трус. Поджимаю хвост. Точнее – колом стоящий член. И сматываюсь. Потому что ее взгляд мозг плавит. Продирает насквозь.

Ну кто ее научил так смотреть? Такому вообще учат? Прожженные шлюхи меньше заводят, как бы не выкручивались. И нельзя сказать, что я сильно на целок был падкий, на всяких там зажатых скромниц слюни пускал. Нет, мимо, не вставляло, не торкало.

А тут просто пиздец.

Льдинка. Сука. Снежинка. Холодная снаружи. Неприступная. А внутри ураган. Полный отрыв. Как в жерло вулкана член вгоняешь. И одним движением умеет обезоружить, на лопатки уложить.

Вот откуда она взялась?

Смотрит, будто и правда размышляет, стоит мой член брать в рот или подождать, как именно ухватить, пальцами или губами, а дальше чего вытворять. Сложная задача. По ходу и правда мужу никогда не сосала.

А я не против. Этот лох целее будет. Пусть только тронет ее – болт вырву под корень.

Любого убью. Забью. Закопаю.

Она еще спрашивает. Хочу ли я. Да как не хотеть? Эти мягкие губы. Острый язык. Я бы одурел в момент. Разрядился от одного касания. Быстро бы ей лицо обкончал. Волосы. Грудь. Да все. Пометил по полной программе.

Но рано. Не готов я учить. Терпеть. Крышу сорвет – и я такого с ней сотворю, что потом только на цепи держать, лишь бы не сбежала. Спугну, даже пробовать не надо.

Застываю перед кухонным столом, кулаки сжимаю. Челюсти ноют, живот огнем горит. Яйца пекут, хоть волком вой.

Может, под холодный душ? Или сразу сунуть член в морозилку? Никогда таким дерьмом не страдал. Жалкое зрелище. Убого, ничего не попишешь.

Ради нее всех своих тварей загоняю в клетку. Опять. Всегда.

Знаю, что мне нужно. Чертовски хорошо. Знаю.

Подхожу к столу. Кулаки в дерево утыкаю. Глаза прикрываю. Четко вижу картину. До мелочей в мыслях прорисовываю.

Разложить девчонку прямо здесь, завалить на спину, чтобы голова с края вниз свисала, надавить на челюсти, силой открыть рот и засадить до упора в глотку, растянуть горло рывком. Жестко. Мощно. До самого основания вставить. Чтоб яйца об лицо расплющить, вдалбливаться вглубь и наблюдать, как член внутри толкается, как тонкая шея раздувается, принимая затвердевшую плоть.

Кайф. Так бы часами выдирать. На завтрак, на обед и на ужин. Плюс несколько перекусов. Я бы ее только спермой своей кормил. Драл бы как суку и вкачивал раз за разом. Пока не одуреет. Как я. Пока похотью моей насквозь не пропитается.

Черт, пора завязывать, от этих дрочерских фантазий становится ощутимо хуже. Пара секунд и долбаный стол выдеру. Член как камень.

- Давай я сама что-нибудь приготовлю, - нежный голос бьет в затылок железным прикладом. – Ты не против?

Бью по дереву кулаками. Нужно хоть как-то ярость выпустить, утолить жажду, унять внутренний голод. Лучше мебель в щепки разнесу, чем девчонку разломаю.

Стол трещит и разваливается. Дерьмовый. Похрен, что из Италии.

Зато контроль на месте. Опять. Очень на это надеюсь.

Перевожу дыхание. Оборачиваюсь.

Она замирает. Глаза свои голубые вылупливает, будто я уже ей между губами вогнал и выдираю в глотку. Даже не отступает назад, ни шага не делает, в стенку и то не жмется. Убежать не пытается. Цепенеет как кролик перед удавом.

- Что случилось? – тихо спрашивает.

Ты. Дрянь. Ты случилась.

Взять бы тебя за волосы и на член насадить. Ворваться в рот до предела. Долбить до слюней, соплей и слез. А потом чтоб семя лилось через нос, чтоб все твое прелестное хорошенькое личико залило. Выдолбить бы тебя как полагается, на мой вкус оттягать.

Но нельзя. Рано. Нет. Не здесь. Не сейчас.

- Ничего, - говорю ровно.

Подхожу к ней, гляжу и наглядеться не могу.

Маленькая. Ладная. Идеальная. Причем везде. От макушки до кончиков ногтей. И между ног как шелковая, хоть и не бритая совсем, а все равно отлизать тянет. Ароматная. И на языке плавится, течет, ощущается как жидкое пламя.

В глаза ее смотрю. На губы. Снова в глаза.

Хрупкая. С ней грубо нельзя. От каждого неосторожного движения останется синяк. Вот на скуле темный след проступает. На запястьях и на лодыжках тоже отметины зияют.

Те уроды с рынка за все ответят. Я с ними только начал. Когда закончу, будут мертвым завидовать. Руками они уже вряд ли что-нибудь сделают. Даже передернуть не смогут. Главному мудаку вообще туго придется. Нечего было свой сраный отросток при моей любимой девочке расчехлять.

Моя она. Вся – моя. И только я могу на ней метки оставлять. Засосы на бледной шее, синяки на бедрах. Зверь всегда свое бережет, но остается Зверем.

- Ник, - чуть слышно бросает она. – Никита.

Вот правда. Ира. Игла. Входит внутрь, под кожу, острее ножа. Трудно заметить, понять, как такое возможно.

Я подхожу ближе, приближаюсь вплотную к своей гребаной одержимости, склоняюсь и обхватываю тугие ягодицы. Вскрикивает, всхлипывает, взвивается. Неудержимая, будто порыв ледяного ветра.

Сжимаю сильнее, от земли отрываю и на до боли распухший член опускаю. Засаживаю с размаху, одним рывком вхожу, грубо толкаюсь внутрь. Трахаю во всю мощь.

А она принимает. Все. За плечи мои цепляется, царапается как кошка, бедрами обвивает, обнимает, льнет, прямо оборачивается вокруг и тянет еще сильнее увязнуть.