Игры с призраком. Кон третий. - Райдо Витич

Ричард как сидел, покручивая бокал с фиолетовой жидкостью на дне и глядя осоловевшими глазами в экран, так и продолжал сидеть, не заметив, что его тесное общение с видео и вином кто-то нарушил. Кириллу на минуту стало жать этого некогда волевого, сильного человека, но вскоре он почувствовал раздражение и решительно прошел к столу, уселся напротив короля, надеясь, что тот заметит его. Ничуть не бывало — Ричард даже не моргнул. Кириллу даже показалось, что он спит с открытыми глазами — нулевая реакция.

Шерби поморщился, разглядывая короля — он напоминал ему развалину некогда величественной крепости. Неприятно смотреть на останки былого могущества, авторитета, противно видеть, как ломаются люди. И нашлось бы сочувствие и сожаление, но совокупность всех последних поступков Ричарда, лишила Кирилла и жалости и понимания.

— Мне нужно поговорить с вами… Ваше Величество.

Ни шороха мысли в глазах, ни трепета ресниц. Минута, другая — пять. Кирилл вздохнул, потеряв терпение, и уже не надеясь на ответ, раздраженно спросил:

— Вы меня слышите?!

Ноль на всех фронтах чувств.

Кирилл понял, что сейчас взорвется. Встал, загораживая своей широкой спиной экран и раздвинув бутылки, навис над Ричардом:

— Вам еще налить, Ваше Величие? А какое вино предпочитаете? Айзенкурское раннее? Шаберне? О! — повернул бутылку с яркой этикеткой, выставляя на обозрение короля. — Люберне столетней выдержки! Налить?!

Ричард смотрел на мужчину, а казалось, что смотрит сквозь него. И не слова, ни жеста. Кирилл разозлился, взгляд стал колючим, холодным. Он с трудом поборол в себе желание запустить этой бутылкой в короля или в стену, разбить экран и хоть так вывести Ланкранц из дурманной спячки. Однако Ричард находился в прострации и вряд ли заметил бы полет бутылки, он бы, наверное, и стадо мамонтов, прошедших мимо него не заметил, тем более не удивился. Ну, гуляют животные и пусть себе гуляют.

Шерби с удовольствием бы ушел, чтобы не видеть безучастную и отупевшую физиономию некогда славного короля Ричарда, потухший, мертвый взгляд когда-то ярких, живых синих глаз, но он не мог себе позволить подобной роскоши. Второй аудиенции король ему может не дать. Или его дружок Крис Войстер.

Мужчина бухнул бутылку на стол, выключил экран, и бесцеремонно сдвинув вина, сел на край стола, лицом к королю. Ему уже неважно было, услышит ли его Ричард, ему было важно высказаться, выплеснуть все, что накопилось.

— Вы думаете, убиваете себя? Вы убиваете Анжину. Второй раз. Смотрит она с небес, как ее любимый опускается все ниже, как отец ее детей превращается в тупое животное и… `радуется'. Да-а, а что ей остается? Легче тебе так, да? Напился и забылся. А главное просто — ни забот, ни хлопот. И повод есть — любимая умерла. Как же не залить горе-то?

Ричард тяжело посмотрел на него, и стало ясно — еще слово и Кирилл со свистом вылетает вон либо вместе с дверью, либо вместе с окном — не суть. Но слишком многое накипело в душе Шерби, чтобы внять, смолчать, ретироваться.

— Тебе плохо? — качнулся к королю, с презрением заглядывая ему в глаза. — А детям? Они потеряли мать, а теперь теряют отца. А нам, тем, кто тебя окружает? Кому из нас хорошо, кто из нас не любил королеву? Только она любила тебя, но не это слабое подобие человека, а того Ричарда, что не терял человеческого лица в любых обстоятельствах, что был опорой системе и семье. Но сейчас его нет. Сидит пьяное тупое нечто и стенает, а в это время его друг, граф, творит беззакония, изображает из себя короля… Анжина считал тебя сильным, а ты слабый.

Ричард смотрел на Кирилла, и в его глазах появилось подобие мысли, слабое, но отражение эмоций.

— Я много раз видел, как ломаются люди, как сдаются на волю обстоятельств, но не думал, что увижу, как сломаешься ты. Ведь тебя она любила, тобой жила… А сейчас я смотрю и думаю — ради кого? Ты не себя позоришь — ее. То-то Паул наверное рад. Продолжай, осчастливь его. Пусть он ходит по земле, пакостит дальше, и радуется, что добился своего — раздавил тебя. Придет время, он доберется и до наследников. Но это неважно, правда?

— Что ты хочешь? — спросил Ричард глухо.

— Я хочу, чтобы ты взял себя в руки, не ради себя, ради Анжины. Мы все должны сохранить ее мир таким, каким он был при ней, сохранить в память о ней. Неужели она не достойна хоть этой малости? И ты должен вернуть себе себя. Ради нее. Потому что ты был частью ее души, и если не сохранишь себя, не сохранишь и ее, не сохранишь Энту, не воспитаешь детей, чтоб они помнили и знали свою мать, такой как она, была, ты убьешь Анжину второй раз. Получится что ее жизнь, как и смерть бесцельны, бесполезны, а это не так. Возможно, я путано выражаюсь, но я не оратор.

Кирилл вздохнул, почувствовав усталость. Раздражение и злость ушли, осталась лишь печаль:

— Нам всем сейчас несладко, но ты хозяин во дворце, ты король. Ты б очнулся да посмотрел вокруг. Паула ловить не надо — он здесь и властвует вместе с твоим дружком.

— О чем ты?

— Сегодня чуть не убили Анжину…

— Клон.

— Пусть клон. Она ничего не сделала, ни напала, не оскорбила, она просто вышла из комнаты в коридор и охранник прострелил ей ногу. Скажешь — поделом? Нормально? Жаль, что не убили? И я скажу — пей дальше и забудь все, что я сказал, потому что не с кем было говорить, не кого из вина вытаскивать, ты уже не человек.

— Как ты за нее…нравится?

— Да, — прищурился мужчина. — Очень. Смотреть, как ее бьет лихорадка, как она болеет и никак не может прийти в себя после общения с тобой, таким сильным, таким смелым… ринувшимся в бой с женщиной, которая и мизинцем против не пошевельнула.

— Нужно было пристрелить…

— Да. Это было бы честно. Но избить ее до полусмерти, превратить в инвалида и кинуть на произвол — подло. Коста отказался от нее, а ты… ты же не пожалел ее, бил без скидок на пол и комплекцию. Она больна и слаба, она уже не та едкая и редкая стерва, ничего от нее той не осталось. А ее все равно давят и травят. С довольства сняли. Куска хлеба жалко да? Сидит в замкнутом пространстве стен и чахнет, а только выйдет — в нее палят как по мишени в тире. У нее температура по ночам зашкаливает, простыни хоть выжимай, а у меня нет лекарств, Коста не дает. В город съездить — Крис не пускает. Скажи, это нормально? Правильно, по-твоему?

Вместо ответа Ричард тихо спросил:

— Тебе легче с ней? — в его было голосе понимание, а не злость или желчь и Кирилл отвел взгляд, почувствовал вину: пусть он изгой, но у него есть клон Анжины, и потому он еще жив, не утонул как Ричард в вине, не сошел с ума от горя, не снес себе голову выстрелом в висок.

— Да. У меня больше никого не осталось.