Гражданская война в России: Записки белого партизана - Андрей Шкуро

Солоцкий привел с собой около 5000 годных к бою казаков — 2 конных полка — 1-й Лабинский[111] и 1-й Хоперский, и 2 пластунских батальона того же наименования[112] (около 4000 шашек и 1000 штыков). Все люди имели хорошее вооружение, как холодное, так и огнестрельное; при отряде насчитывалось с десяток пулеметов, но патронов было мало. Офицеров в отряде тоже было мало; командный состав состоял больше из вахмистров и урядников. Однако главная беда состояла в том, что за отрядом Солоцкого двигался большой, почти в 2000 подвод, обоз беженцев, везших свой скарб, гнавших за собою громадные стада овец и рогатого скота.

Подъесаул Солоцкий происходил из станицы Владимирской. Он был инженером по образованию; призванный под знамена с начала германской войны, дослужился до чина подъесаула. После большевистского переворота, когда на Кубани тайно образовалось «Общество спасения Кубани», растянувшееся по всему краю и подготовлявшее вооруженную борьбу против большевиков, Солоцкий примкнул к этой организации и деятельно работал в своей станице. Когда слух о поднятом мною восстании докатился до Лабинского отдела, Солоцкий поднял восстание в свою очередь. Славная станица Прочноокопская, уже восстававшая против большевиков 28 раз, тотчас же присоединилась к восстанию. Вокруг Солоцкого объединились до 10 000 казаков; отряд его принял название Южно-Кубанской армии. Солоцкий захватил Армавир, однако, не имея артиллерии, был скоро выбит оттуда. Преследуемый большевистскими отрядами, он долго метался по горам Лабинского отдела, то нанося большевикам поражения, то неся сам потери и восполняя их казаками, примыкавшими к нему из станиц, по которым он проходил.

У станицы Исправной Баталпашинского отдела Солоцкий потерпел серьезное поражение, главным образом вследствие отсутствия у него патронов. В его войсках начались распад и митингование. Объединив вокруг себя 5000 твердых, не поддававшихся заразе казаков, он решил пробиваться ко мне. Остальная часть его отряда, пошедшая самостоятельно, напоролась под станицей Андреевской на превосходные силы красных и потерпела вторичное поражение. Остатки этого отряда пробились позже на соединение со мною, но не застали меня, ибо к тому времени я уже ушел в пределы Ставропольской губернии; тогда, через Клухорский перевал, отряд направился к Сухуму, где был обезоружен грузинскими войсками и интернирован в Грузии. Пользуясь контингентом, приведенным Солоцким, я переформировал теперь свое войско: 1-й Хоперский полк Солоцкого влил в свои 1-й и 2-й Хоперские полки, а 1-й Лабинский ввел в свою конную дивизию в качестве отдельного полка. Дивизия эта, развернутая теперь в четыре полка (1-й и 2-й Хоперские, 1-й Лабинский и 1-й Волжский), была мною названа 1-й Казачьей дивизией;[113] я не мог назвать ее Кубанской, ибо 1-й Волжский полк состоял целиком из терских казаков. Начальником этой дивизии вместо несколько вялого полковника Удовенко я назначил подъесаула Солоцкого. Пластунская бригада, в которую вошел приведенный Солоцким 1-й Лабинский пластунский батальон (командиром его был есаул Калядин), достигла теперь также нормального четырехбатальонного состава.

Общая обстановка к этому времени складывалась так: терцы на Сунженской линии еще не восставали; в Баталпашинской вновь сосредоточились большие силы красных. Их начальник, товарищ Балахонов, из бывших прапорщиков, клялся на митингах, что возьмет меня живьем и привезет в клетке в Баталпашинск. В помощь ему движется из Армавира, направляясь в Баталпашинскую, дивизия красных. Крестьянское восстание на севере Ставропольской губернии разрастается. Добровольческая армия генерала Деникина движется на Тихорецкую.

Я решил пробиваться через Ставропольскую губернию на соединение с генералом Деникиным. Тут я получил известие о том, что из Баталпащинской, с целью окружения меня, движутся два отряда. Один идет прямо на Бекешевскую, другой, по лесным дорогам, через станицу Усть-Джегутинскую и Белый ключ. Я решил разбить каждый отряд порознь, атаковав первоначально Усть-Джегутинскую колонну; оставив с этой целью пластунскую бригаду на позиции у Белого ключа, выслал казачью лесными тропинками в тыл приближающейся красной колонне.

Утром 20 июня разъезды донесли, что красные подходят. Два батальона пластунов я оставил в резерве, а два других в боевой линии. Большевики открыли сильный артиллерийский огонь и пошли пехотой в атаку. Мои бомбометы, расположенные на горах, метко били по красным цепям, как только они приближались шагов на тысячу. Не будучи в состоянии добиться успеха фронтальной атакой, большевики пробовали принимать охватывающее положение, что не представляло особых трудностей, ибо местность была весьма лесистая и овражистая. Имея резерв, я отвечал им тем же. С переменным успехом бой длился уже более полудня. Я начал волноваться, ибо, как действующий по внутренним операционным линиям, не мог держать свои руки связанными. Вдруг, около двух часов дня, красные стали отступать, предупрежденные, видимо, кем-то о движении на их тыл, предпринятый моей конницей. Взяв горский конный дивизион и в сопровождении своего конвоя, я бросился лесными тропами на поиски дивизии. Нашел ее стоящей и спешенной в лесу. Оказывается, что Солоцкий заблудился. Выслав тотчас же разъезды, я обнаружил, что артиллерия противника уже проскочила обратно; пехота же как раз в это время двигалась мимо дивизии, в 2–3 верстах от ее стоянки. Я бросил тотчас же один конный полк к станице Джегутинской для захвата обозов колонны, остальные же три полка направил в пешем строю в атаку, во фланг проходившей мимо красной пехоты. Атакованные внезапно красноармейцы бросились врассыпную; многие были перебиты, однако значительной части пехотинцев удалось рассеяться по лесам. Как я узнал впоследствии, в Баталпашинскую после этого боя прибыло до 400 раненых.

Ворвавшийся в Усть-Джегутинскую мой конный полк захватил все обозы и зарядные ящики; нам досталось порядочное количество хлеба, фуража и до 30 000 патронов. Не теряя времени, я снова собрал в кулак весь свой отряд и к вечеру сосредоточился восточнее Бекешевки в ожидании другой колонны красных. Однако, узнав о поражении первой колонны и получив известие от своих разъездов о том, что на полях лежат тысячи трупов изрубленных нами большевиков, красные части замитинговали и дальше не пошли. Вообще я заметил, что вид неубранного поля сражения всегда действовал на большевиков панически и представлял для них преграду, действовавшую лучше всякого проволочного заграждения.

Однако я не мог еще торжествовать победу. Большевики решили во что бы то ни стало уничтожить мой отряд. Уже новые три колонны двигались ко мне с целью забрать меня в кольцо. Один сильный отряд трех родов оружия, высланный из Пятигорска, направлялся на Суворовскую; второй, такой же силы, на Бургустанскую; третий, наиболее сильный, заканчивал свое сосредоточение в Курсавке для последующего движения на Воровсколесскую. Видя, что мне не под силу справиться со столь превосходящими меня как в численности, так особенно и в вооружении, противником, я решил, не теряя времени, пробиваться в Ставропольскую губернию. Мой отряд, пополнявшийся все время стекавшимися ко мне отовсюду казаками, достигал уже 40 000 человек, но оружия по-прежнему не хватало.