Льдинка - Мария Печурина

— Я хочу, чтобы ты был счастлив, Маркус, — начинаю я, но тут же замолкаю, так как боюсь расплакаться. Голос мой дрожит.

— Я уже счастлив, Марианна, — тихо отвечает мне он. Я боюсь посмотреть ему в глаза. Боюсь увидеть в них жалость. Не хочу казаться глупой и выдать свои чувства к нему.

— Не бросай меня, пожалуйста, — шепчу я, уткнувшись лбом в колени. — Я рада, что ты ее нашел, но я боюсь остаться одна. Я не хочу больше быть одинокой.

Вместо ответа Маркус присаживается рядом и притягивает меня к себе.

— Мой долг был найти Анну, — поглаживая меня по спине, произносит король. — Я прекрасно понимаю, что мы с ней уже довольно взрослые люди. Мы воспитывались в разных условиях. Да есть притяжение, есть желание, но это не меняет реальности. Я не брошу тебя, Марианна. Я уже терял тебя. Теперь даже не надейся.

— Правда? — приподняв голову, по-детски наивно спрашиваю я. Вот сейчас он мне ответит, значит, так оно и будет.

— Правда, малыш. Правда.

***

После услышанных обещаний из уст Маркуса, моя вселенная в очередной раз сделала кульбит. И к тому моменту, как появилась Анна с Николасом, а вместе с ними и Роксана с Зодом, я уже успокоилась и в нетерпении ожидала подробностей моего детства.

Хранительница выглядела еще более хрупкой. С залегшими под глазами темными кругами, осунувшимся лицом она была на себя не похожа. Николас то и дело бросал на нее обеспокоенный взгляд и старался всячески заботиться о ней, то поддерживая пока они шли к диванчику, то подавая воду, стоило лишь Анне обмолвиться о жажде. Глядя на его опеку, я все больше приходила к мысли, что вся надменность и желание контролировать Анну, наиграны. За заботой скрывались не только корыстные мотивы, но и более глубокие чувства. Возможно, Анна даже нравилась вампиру.

— Думаю, я уже готова рассказать, — после того, как Николас укрыл ей ноги пледом, усмехается Анна, сверкнув все же разными по цвету глазами. Как оказалось, Анна маскировала отличительный знак Хранителей с помощью линз. — С чего вы хотите начать?

— С самого начала, — следует незамедлительный ответ Маркуса. Анна кивает, а я сжимаюсь, чувствуя, что решается моя судьба.

— Воспоминания о рождении смутные, как и у большинства людей. Мне удалось рассмотреть лишь лицо мужчины, который принимал роды у вашей матери, — обращается ко мне Хранительница. — Дальше следуют довольно счастливые воспоминания о детстве. Приблизительно до лет четырех. И мужчина, который помог вам родиться, постоянно мелькает в них. То он дарит подарки вам, то держит вас на руках… Он был вхож в вашу семью. Учитывая дальнейшие воспоминания, я могу с уверенность сказать, что это мистер Найман или Адам.

— Что? — не могу сдержаться я. Маркус придерживает меня за плечи, выказывая тем самым поддержку. Анна лишь разводит руками и продолжает:

— Одно из дальнейших воспоминаний особенно ярко. Вы вбегаете в гостиную в беленьком пышненьком платьице. Оно вам очень нравится, а также то, что вам удалось провести маму и убежать к отцу. Вы забираетесь к нему на колени, обнимаете его. Вы не сразу замечаете незнакомого мужчину, с которым беседовал до вашего появления отец, но когда видите, то в вас просыпается детское любопытство и что-то большее. Вы с детской непосредственностью влюбляетесь, вообразив незнакомца своим принцем.

Кажется, от слов Анны я начинаю стремительно краснеть. Бросаю украдкой взгляд на Маркуса и замечаю на его губах лукавую улыбку. «Как же стыдно».

— Далее трудно осознать, что произошло, но вы слышите, как отец на повышенных тонах разговаривает с незнакомым мужчиной в соседней комнате. Вы понимаете, что говорят о вас, и вам жутко любопытно. Мама держит вас на коленях, крепко прижав к себе. А потом приходит отец и объясняет, что вам уколют пальчик, и незнакомец попробует вашу кровь. Это совсем не страшно, и когда вас подводят к нему, вы в наглую забираетесь к нему на колени и протягиваете свою ручку.

— Кто он? — выдыхаю я, чувствуя, как схожу с ума. «Такую же историю рассказывал мне Маркус, не так ли?»

Анна переводит взгляд на Маркуса, а я раскрываю рот, да так и замираю не в силах что-либо сказать. «Это все бред!»

— Меня зовут Марианна, — тихо произношу я, поворачиваясь к Маркусу. На его лице не осталось и следа расслабленности. Он с жадностью следит за каждым моим жестом и словом.

— Вас и звали Марианной, — осторожно вклинивается в наш безмолвный диалог Анна. — Вам как ребенку было трудно выговаривать полное имя. Вы сокращали его до Анны и заставляли всех именно так себя и называть.

Я сижу оглушенная открывшейся правдой. Я Анна? Значит, моих родителей убили, потому что я… я пара короля?

— А дальше? — едва слышно спрашиваю я. — Что было дальше?

— Дальше вас отправили к себе, передав няне. И никаких изменений в вашей жизни не произошло. Ваш принц уехал. Вы обиделись на него, а потом и вовсе забыли. Адам навещал вас, все так же даря подарки, и вы были счастливы. Правда, однажды слышали, как родители и Адам ругались, но вы не понимали из-за чего, — Анна вздыхает, но продолжает: — А вот дальше… однажды ночью вас разбудила мама. Она шептала вам, что любит и никому не позволит вас у нее забрать. Она вместе со служанкой поспешно собирала вас, а потом передала няне. Вы толком не понимали, что происходит. Только выйдя из подземелья, по которому вас вела няня, вы осознали, что мамы рядом нет. Плакали, но тихо, потому что няня то и дело объясняла, что за вами гонятся нехорошие люди и, если найдут, то будет плохо, а, если сейчас вы сбежите, то уже к следующей ночи будете со своей мамой и папой… Вы верили ей. Она оставила вас у пожилой пары в соседнем городке на рассвете. Те же днем, переодев вас в мальчишечье платье, они отвели вас в монастырский приют. И дальше вас стали время от времени переправлять в разные приюты.

— До того момента, когда позднее ее удочерили, появлялся ли Адам? — спрашивает Маркус. Для меня его слова звучат приглушенно, будто через вату. «Мама спасла меня. Служанка отдала свою жизнь, сохранив в тайне мое местоположение».

— Нет, — качает головой Анна, но я почему-то вижу, будто у нее их две.

От круговорота мыслей меня начинает мутить. Такое ощущение, что вокруг моей шеи сжимается удушающая петля.

— Ей плохо! — все, что я слышу, прежде чем провалиться в спасительную темноту.