Льдинка - Мария Печурина

доползти. Не хочу, чтобы меня увидели такой… слабой. От этой мысли я начинаю плакать. Больно. Мне становится больно.

В таком виде меня и застает Маркус. Он притягивает меня к себе на колени и, не переставая, что-то шепчет, баюкая как ребенка. Я плачу и не могу остановиться.

В итоге я успокаиваюсь и просто сижу в объятьях короля.

— Поговори со мной, — просит Маркус. Я закрываю глаза, вдыхаю аромат его кожи и представляю себе снег… мою снежную поляну.

— Снег… я люблю снег…, — слезы непрошено текут по моим щекам. — Он разный, неповторимый… Я люблю холод. Все замирает и остается неподвижным… Все белое, чистое. Нет чувств, нет боли…

Маркус не отвечает мне, только его объятья становятся крепче. Через некоторое время он поднимается с пола, кладет меня на кровать. Я так не хочу, чтобы он уходил. Из последних сил ловлю его руку и тихо шепчу:

— Пожалуйста… останься.

Маркус разворачивается ко мне. Мы смотрим друг другу в глаза. Он молча ложится рядом, обнимает меня за талию. Я носиком утыкаюсь ему в шею и закрываю глаза. Я не чувствую момента, когда реальность стирается и сон забирает меня.

***

Одна ночь сменяет другую, ускользая от меня. Я немного заторможена. Роксана говорит, что это последствия яда, и вскоре все пройдет.

Яд все же подействовал на меня. Не знаю, рассчитывал ли Док на такой эффект, но наркотики слишком сильно ослабили мой организм, и я впала в кому. Ненадолго, но все же. Спасло меня, по-видимому, чудо и золотые руки Роксаны.

Маркус за все эти дни изменился. Он стал слишком меня опекать, будто я хрустальная… хотя, скорее, ледяная. Не разобьюсь, но могу растаять и просочиться сквозь пальцы. Я знаю, все это, потому что я ключ к его королеве. Хотя даже это для меня безразлично. Все стало серым и безжизненным, а я слабой. Внутри я злюсь на себя, но толку мало. Я могу часами лежать на полу и разглядывать потолок, а потом закрыть глаза и представлять, что я глубоко под землей, зарытая в могилу. Надеюсь, что все же это пройдет, что яд заберет с собой всю боль и эту беспросветную тьму, что окружает меня.

Столько дней в кровати и самобичевания принесли неблагоприятный результат. Я снова скелет, да еще с безжизненными глазами. Вздыхаю, теребя пальцами кисти для живописи. Я не нарисовала ни одной картины за эти недели. Я даже наброски перестала делать. Так не должно быть. Единственное, что держало меня на плаву — живопись. Я не могу остаться одна…

— Пожалуйста, вернись, — шепчу я в тишине комнаты.

Мысли такие тягучие. Я возвращаюсь к той ночи после моей истерики на полу, когда Маркус остался со мной. Я спала беспокойно и каждый раз, просыпаясь, была благодарна ему, что он рядом, обнимает меня, окутывая своей силой.

Устала. Воспоминания держат меня в оковах уже столетие. Мне нужен Маркус. С ним уходят страхи. В последнее время я часто прихожу к нему в кабинет и засыпаю на диванчике. Маркус никогда не гонит меня и не задает ненужных вопросов. Сейчас я направляюсь к нему снова. Я полна решимости услышать от него что угодно, только бы он не гнал меня от себя.

Захожу в кабинет. Маркус смотрит на меня как всегда спокойно. Он ждал моего появления. Выглядит король уставшим. Я виновата в этом, виновата, что не знаю, где искать Анну.

— Узнал, что-нибудь новое? — интересуюсь я, устраиваясь в кресле рядом со столом.

Молчание длится три удара моего сердца. Время растягивается как резина, поглощая страхом всю меня. Я хочу, чтобы Маркус нашел свое счастье, но с другой стороны, эгоистичной, я хочу, чтобы он был моим. Навсегда. Эта мысль до того меня потрясает, что мне становится еще страшней. Поэтому ответ Маркуса позволяет мне даже вздохнуть спокойней.

— Нет, Марианна, — он проводит рукой по лицу. Под глазами у него темнеют круги. «Когда же он спал в последний раз?»

Корю себя за ту радость, что испытываю внутри. Лучше бы я услышала другое. Тогда бы Маркус был счастлив, а значит, и я. «Правда?»

Король молчит, а я обдумываю все, что вытекает из его ответа. Анну не могут найти. Я попыталась вспомнить все свои знакомства, начиная с приюта. Еще неделю назад Маркус говорил, что проверили большинство из них. И что же теперь? Может, Док таким образом решил отвлечь внимание короля от чего-то более важного? А вдруг Адам добрался до Анны раньше? Вдруг она все это время жила с этим психом? А если Док решил обменять нас? Отдаст ли Маркус меня в обмен на Анну?

У меня начинает болеть голова от всего калейдоскопа мыслей. И тревожно так, что становится все холодней и холодней.

— …анна, — вырывает меня из раздумий голос Маркуса.

— Что? — не сразу соображаю я, что он позвал меня. И вправду, смешное совпадение наших имен. Кажется, имя Марианна произошло путем симбиоза Марии и Анны. Шутка судьбы.

— Марианна, ты меня слышишь? — не унимается король.

— Да, — я разглядываю свои руки, не в силах взглянуть в глаза Маркуса. — Извини, задумалась.

— У меня есть к тебе просьба, — начинает он и замолкает.

— Какая? — настороженно спрашиваю я. Маркус вздыхает и откидывается на спинку кресла, прикрывая глаза. Я не могу оторвать взгляда от его лица. Не пойму, что со мной творится в последние дни, но король стал слишком необходимым для меня. «Пара…» Это слово всплывает в мыслях, и я начинаю паниковать, вспоминая свою реакцию на кровь Маркуса. «Не может быть!»

— То, что я тебе скажу сейчас, должно остаться между нами, — наконец-то произносит Маркус. Он открывает глаза, и я начинаю тонуть в их синем омуте.

— Хорошо, — выдавливаю я, переводя взгляд на столешницу, где нет ни одного личного предмета короля. Только одни необходимые вещицы.

— Несколько месяцев назад один мой друг встретил Хранительницу, — я хмурюсь, пытаясь вспомнить, говорили ли мне что-то о них ранее. — Хранители — это определенная ветка ведьм, которая берет свое начало с того же времени, что и вампиры, — начинает пояснять Маркус. — Хранители, как правило, имеют возможность считывать воспоминания вампиров с самого их рождения. Хранителей встречается очень мало и, как правило, многие из них даже не подозревают о своих возможностях. Хотя у них есть одна отличительная деталь — разные глаза.

— Кажется, людей с разными глазами достаточное число. Разве невозможно всех проверить? — перебиваю я его.

— Можно, но как ты представляешь себе это? Мы не имеем право принудить выпить свою кровь. Хранители должны