Золотой сокол - Елизавета Дворецкая

— Ты, Дивина! — воскликнул Слетыш. — Живая? А то... Меня Горденя послал.

— Что с ним? Хуже? Бредит? — озабоченно просила Дивина.

— Да нет. В себе. Тревожится только. Что это, говорит, все из лесу вернулись, а ее все нет, не случилось ли чего?

— Горденя! — вдруг ахнула Дивина таким страшным голосом, будто увидела что-то непоправимое. — Дура я, дура! — выпустив ручку корзины, она прижала оба сжатых кулака ко лбу. — Ой, как же я раньше не поняла! Ее же ловить надо! У меня из памяти вон, и никто не скажет!

— Что — не скажет? Ты о чем? — не понял Зимобор.

— Ее, тварь эту белую, что Горденю покусала, живой надо взять! Так — пропади она пропадом, но ведь Горденя! Ноги же! Правда, еще не поздно. Может, она ночью опять придет! — с надеждой воскликнула Дивина, и все прочие посмотрели на нее как на сумасшедшую. Они-то надеялись, что белая тварь не придет больше никогда.

— Ничего не понимаю, — честно сказал Зимобор.

— Ведь Горденя же! — втолковывала ему Дивина. — И Зорница с Чистеней! Они же не встанут без этого!

Окинув взглядом изумленные лица, Дивина с усилием взяла себя в руки и объяснила по порядку:

— Если кого оборотень ранит, то не поможет ему никакое лекарство, никакое зелье, а только кровь того самого оборотня! Иначе ему никак не вылечиться. Белая свинья Горденю покусала, теперь лечить его можно только кровью белой свиньи! Ее крови надо! Иначе Горденя всю жизнь так и пролежит!

Дивина хмурилась, в глазах ее были яростная решимость и отчаяние, как будто она видит перед собой целое вражеское войско, но намерена сражаться до конца. Зимобор смотрел на нее, забыв даже про волхид: ни в одной девушке, считая и сестру Избрану, он не видел такого сильного и пылкого воинского духа, как в дочери простой зелейницы из глухого лесного городишка. Родись она мужчиной, из нее бы вышел воевода.

— Или... Если матушка, ничего не придумает... Я тогда к Деду пойду, — сказала она.

Обе подруги охнули, старуха покачала головой. Зимобор хотел спросить, далеко ли живет этот загадочный дед, но посмотрел на изменившиеся лица девушек и сообразил. Этот дед — не из такой родни, к которой ходят в гости по доброй воле.

Весь день Дивина ходила сумрачная и неразговорчивая, обдумывая поимку белой свиньи. Наступившей ночью уже никто не сторожил поля. Третьим утром Елага, в третий раз обрызгав поля наговоренной водой, наконец-то срезала залом и положила его в ступицу сломанного колеса, нарочно для этого принесенного из города. Помогали ей только Дивина и Крепениха, мать Гордени, мудрая и надежная женщина. Сейчас глаза у нее были красны и выглядела она осунувшейся. Старшего ее сына перенесли домой, и она день и ночь сидела возле него. От боли он почти не спал, ничего не ел и так изменился, что все, кто его видел, ужасались. Все соседи уже верили, что ему осталось жить недолго.

Уложив залом на колесо, Елага подожгла его и нараспев заговорила, держа руки ладонями к пламени:

— Залом, залом, взвейся над огнем, рассыпься пеплом по земле, не делай вреда никому! Огонь очищает, беду прогоняет!

— Еще опахать бы поле, да и город еще бы лучше! — заметила Крепениха, когда пепел от сожженного залома был собран и высыпан в реку.

— Хорошо бы, да сейчас не время! — Елага покачала головой. — На заре перед Купалой — вот тогда польза будет самая большая. Это вы уж без меня. Справитесь?

Елага собиралась на Дивью гору, священную гору, куда на солнцеворот зимой и на Купалу летом собирались все волхвы и чародеи западных кривичей. Ей еще на днях следовало пуститься в путь, но она задержалась из-за залома. Однако больше медлить было нельзя, и в тот же день зелейница ушла. Проводив ее до Выдреницы, Дивина вернулась. Теперь трое раненых, не считая Доморада, остались у нее на руках.

— Старый залом срезали, наверняка сегодня ночью придут новый делать, — сказала она Зимобору. — Я тетку Орачиху попросила прийти с парнями посидеть, поможет тебе, если что.

— А ты куда собралась? — Зимобор поднял брови. Время было не для хороводов.

— Пойду поле сторожить.

— Сторожили уже. Может, хватит? Тебя-то кто перевязывать будет — тетка Орачиха?

— Ну, меня так просто не возьмешь, я ведь не на осиновый кол полагаюсь.

— Может, у них в запасе есть чудо еще похлеще той свиньи!

— Ну, хоть узнаю, что это за тварь. У меня теперь Болотова голова[31] есть.

— Где же взяла? — Зимобор удивился.

— У Деда попросила. Сестры принесли.

Зимобор не стал спрашивать, что это за сестры, но они, видимо, не числились в жителях ни Радегоща, ни соседних сел.

— Тогда и я пойду. Вон, — он кивнул на рогатину, которую успел как следует наточить, — не Болотова голова, но свинье не понравится, хоть она будет белая, хоть сивая в яблоках.

— А не боишься? — Дивина с намеком наклонила голову.

— Боюсь, а что делать? — Зимобор пожал плечами. — Ты же все равно пойдешь, а я, если тебя одну отпущу, от страха тут вообще о... Короче, плохо мне будет.

— С белой свиньей и Горденя не справился, — напомнила Дивина.

— А я справился с Горденей, — в свою очередь напомнил Зимобор.

Дивина посмотрела на его пояс, где многозначительно блестели серебряные бляшки, обозначавшие количество битв. Она наморщила лоб, будто что-то вспоминая, потом протянула руку и нерешительно коснулась пальцами жесткого ремня.

— Значит, наконечник и пряжку в младшей дружине отроки получают, — пробормотала она, словно пересказывала полузабытый сон. — Кмети получают бляшки на сам пояс... А ложный хвостовик носят...

Она вопросительно посмотрела на Зимобора, словно просила напомнить.

— В нашей дружине было — начиная с десятника, — подсказал Зимобор. — И сколько бляшек на хвостовике — значит, столько битв.

— А еще сколько битв — некоторые на рукояти боевого топора отмечают, что ли?

— У полотеских княжеских был такой обычай, — с некоторым удивлением подтвердил Зимобор. — Откуда знаешь? От полюдья?

— Не знаю. Как будто в детстве знала, и так хорошо знала, как свое, а потом... Да откуда вроде? — Дивина пожала плечами, сама себе удивляясь.

— А вообще многие свою добычу на себе носят. Гривны, обручья, перстни... — Зимобор по привычке посмотрел на свою руку. — Больше серебра — больше чести. Понимаешь?

— Понимаю. Не понимаю только, откуда я-то все это знаю? У нас тут последняя война была двадцать лет назад, нет, больше, когда смоленский воевода Гневогост тут с дружиной был. Старики рассказывают. Меня-то еще на свете не было!

Зимобор промолчал. Он прекрасно помнил Гневогоста и его рассказы о тогдашней войне, но говорить об этом Дивине не стоило.

— Ой, не надо бы тебе с нашими волхидами связываться! — Дивина смотрела на него с сомнением. — Ты у нас человек чужой, пришел — ушел...