Воскресный день у бассейна в Кигали - Жиль Куртманш

Жантий открыла Элюара и прочла:

В доме днем и на улице ночьюБродячие музыкантыИграют, насколько хватает молчанья,Под хмурым небом мы видим ясно[50].

Она так и читала - медленно, твердым и вместе с тем взволнованным голосом, потому что стихи слово в слово отражали окружающую действительность. Ночь опустилась так стремительно, буквально за несколько секунд, словно Бог накрыл котелок крышкой. Откуда-то издалека порой доносились пронзительные крики, как будто все люди земли набросились и потрошили одно-единственное животное. Завтра снова придется столкнуться с болью и абсурдом. Валькур закрыл балконную дверь и задернул шторы. Эмерита заснула под волнующую мелодию, которую напевала Жантий. Они разделись, решив отметить первую брачную ночь так, словно весь мир радовался их счастью.

Жантий и Валькур долго и нежно любили друг друга, без шумных и жарких объятий, как два потока, которые встречаются и, сливаясь, утрачивают постепенно изначальный свой цвет. Они больше не принадлежали ни времени, ни Стране тысячи холмов. В течение нескольких часов они существовали вне этого мира. И сон, в который они погрузились под размеренное дыхание дочери, был не более чем очередным счастливым пристанищем.

Их разбудил Жорж, помощник директора, он принес большой кофейник и так широко улыбался, что они смутились.

– Готовьтесь к свадебному путешествию. Я все устроил. Вы уезжаете через два часа в Найроби с английским экипажем. Вернетесь, когда пройдут дурные времена, Вам здесь больше делать нечего. Стране не нужны беженцы, чтобы убить безумцев, ей нужны солдаты.

– А наши друзья? - возразил Валькур.

– Здесь вы ничем не можете им помочь.

Уехать не значило предать друзей и свою страну. Они еще вернутся. Они не успели собрать вещи пришел Виктор, чтобы предупредить их, что солдаты ООН ждут и что выезд из отеля через пятнадцать минут. Валькур взял свой компьютер, плеер и несколько кассет, Жантий - обезьянку, свадебное платье и Элюара. Они сели в грузовик МООНППР[51], в который уже набилось с десяток испуганных белых с чемоданами. Четыре солдата-сенегальца с оружием в руках охраняли их. Впереди ехала бронированная машина. Спускаясь по проспекту Революции, они увидели несколько десятков трупов, сваленных перед французским культурным центром. Они свернули направо на бульвар Организации африканского единства. Не выдержав зрелища, Жантий отвернулась. Валькур ничего не сказал ей о разноцветной ленте трупов, тянувшейся вдоль улиц Кигали. Она опустила голову и попросила девочку сесть на пол у нее в ногах. На больших перекрестках эта лента превращалась в огромную груду тел, напоминающую свалку старого тряпья. Сразу после Гикондо, в пяти минутах езды от аэропорта, маленькая колонна остановилась перед блокпостом, который охраняли десять военных руандийцев, окруживших грузовик. Они заставили пассажиров выйти для проверки документов. Солдат интересовала только Жантий, единственная руандийка среди пассажиров. Она назвалась женой Валькура. Ее окружили пятеро солдат, передавая документы из рук в руки. И чем больше она протестовала, тем громче они смеялись, Поддельные документы. Ее лицо, ее ноги говорили о том, что она тутси. Ненастоящий брак. Ни у кого не было бумаг о регистрации брака. Эмерита у нее на руках заливалась слезами. Да, это их дочь, но приемная дочь. Солдаты рассмеялись еще громче. Сержант-сенегалец, отвечавший за эскорт, попробовал вмешаться. В ответ последовала пулеметная очередь. Валькур бросился к Жантий. Его уложили прикладом.

Уже в самолете ему рассказали, что сержант, командовавший подразделением президентской гвардии, помешал расправе над молодой женщиной и ребенком. Похоже, он взял их под свою защиту.

- 13 -

В Найроби Валькур осознал истинный масштаб бойни. По его подсчетам, жертв было около ста тысяч, а здесь ему говорили, что их полмиллиона. По всей стране, кроме префектуры Бутаре, полыхал огонь и лилась кровь. Армия РПФ выдвинулась из своего лагеря в Уганде и стремительно прорывалась к Кигали, встречая на своем пути слабое сопротивление. И если руандийские силы армией можно было назвать лишь условно, только из-за того, что они носили военную форму, то войска тутси состояли из профессиональных вымуштрованных солдат. Командный состав проходил обучение в английских и американских военных академиях. Два дня назад армия РПФ освободила деревушку Бьюмба, где укрылись те, кому удалось бежать от погромов.

Неделю спустя Валькур шагал по грязному плоскогорью Бьюмбы, где к этому времени уже собралось около сотни тысяч беженцев. С Райкой, сомалийкой, работавшей на организацию African Rights, они собирали свидетельства уцелевших, чтобы потом написать настоящую историю геноцида, все еще продолжавшегося в сотне километров к югу. Странный мир окружал его - одни женщины, дети и старики. Взгляд у них был не пустой, а какой-то отсутствующий, обращенный внутрь, можно даже сказать, мертвый. Как у зрячих, которые отказываются видеть. Лишь несколько женщин согласились говорить: голос звучал приглушенно, глаза они опускали и долго еще не поднимали их после завершения рассказа об убийстве своих мужей и сыновей, напоминавшего, скорее, медицинский отчет, потому что выражались они только конкретными словами. Женщины, по природе своей крайне стыдливые и стеснительные, описывали изнасилования с такими подробностями, от которых мурашки шли по коже, они словно составляли отчет о собственном вскрытии. Они рассказывали о самых ужасных издевательствах и изощренной жестокости спокойно и отстраненно, отчего звучало это еще чудовищнее. Конечно, записывая очередную историю, Валькур представлял ее героиней Жантий. И если сначала, когда он только принял решение вернуться, он еще питал какую-то надежду увидеть ее снова, то за месяц, проведенный в Бьюмбе, последняя надежда растаяла. Он опросил около сотни человек, бежавших из Кигали, четверо из которых прятались в отеле «Тысяча холмов». О Жантий никто ничего не слышал. И все равно он поедет в Кигали, чтобы узнать о том, как умерла Жантий и их дочь. Потом… потом он… Он не смог закончить фразу, мозг отказался ее сформулировать. Как в глазах всех этих женщин навеки поселилась отстраненность, так в его голове воцарилась тишина.

Им понадобилась неделя, чтобы, следуя за батальоном солдат РПФ, добраться от Бьюмбы до границы префектуры Кигали. Они словно спускались в преисподнюю. Путь их чем-то напоминал крестный ход христиан в Страстную пятницу: после очередной остановки - всего их было четырнадцать[52] - все больше открывались раны, и все ближе и неизбежнее становилась смерть. Вместо того чтобы уходить, бежать от ужаса, они настойчиво преследовали его, гнались за ним по пятам, забирались в самые отдаленные уголки, как патологоанатомы, скрупулезно описывающие природу повреждений, чтобы оценить продолжительность предсмертной агонии. В. мозгу у них запечатлелись картины, которые не придут в голову самому сумасшедшему художнику. Райка глотала снотворное. Валькур засыпал, напившись, как свинья. Просыпался от кошмарных видений: ему снились обезображенные разлагающиеся трупы, странные люди с мачете вместо рук. Вдалеке в сиянии появлялась Жантий. Она бежала к нему, но чем ближе она становилась, тем отчетливей было видно, что она превратилась в жалкое подобие того, кем была. Волосы пепельно серые, из живота течет река раскаленной лавы. И, когда ее перекошенный рот, ее гниющие губы прикасались к его губам, он просыпался от собственного крика весь в липком поту. Ночь сияла тысячей звезд. Часто ему удавалось вырвать у сна всего лишь час, а потом он сидел, ни о чем не думая, малейшее дуновение ветра доносило до него запахи смерти, исходившие от каждого куста. Даже могучие эвкалипты, способные вобрать всю влагу этих земель, не могли освежить воздух. Едкий запах разлагающейся плоти проникал повсюду, с ним не могли справиться никакие деревья. Каждую ночь Валькуру снилась разная смерть Жантий, и чем ближе он подъезжал к Кигали, тем ужаснее становились ее обстоятельства. В кошмарах, заполнивших без остатка его сны, Жантий подвергалась всем тем пыткам и унижениям, о которых рассказывали ему женщины, стыдливо уставив взгляд в кроваво-красную землю, словно у молчаливому священнику в самой грязной непристойности.

На холмах, в деревеньках и селениях, на перекрестках, там, где располагались рынки, где люди обычно назначали встречи, повторялась одна и та же история. Соседи, друзья, иногда родственники приходили и убивали. Может, бессистемно, но точно. Были известны имена всех без исключения убийц. В небольших городах и районных центрах геноцид проходил более систематизированною. Организовывались собрания, отдавались приказы, инструкции, рисовались планы. Если методы и казались такими бесчеловечными, если убийцы расправлялись со своими жертвами так жестоко, то не потому, что люди действовали стихийно или обезумели, просто они были слишком бедны, чтобы построить газовые камеры.