Турецкие письма - Келемен Микеш

ноябрь, но это необычно даже для Хедьальи, а уж тем более для других краев. Пока вы думаете, милая, что на это ответить, я доведу до вашего сведения, что господин Берчени очень-очень готовится к переходу в другой мир. При всем том, ежели Господь захочет вылечить кого-то от смертельной болезни, он может его вылечить даже сушеными фигами[251]. Пока об этом достаточно, в другой раз скажу больше. А вы заботьтесь о здоровье, милая кузина. Как давно я не спрашивал, любите ли вы меня, потому как об этом забывать нельзя.

66

Родошто, 29 octobris 1725.

Сегодня навещали мы бедного господина Берчени, который находится в таком состоянии, в каком был Иов, только с той разницей, что лежит он в постели, а не в пепле[252], потому как нет в его теле такой части, которая сохранила бы хоть немного здоровья, вода из его ног вылилась, а вошло в них гниение. Сердце сжимается, когда видишь, как срезают сгнившую плоть с его ног, и когда слышишь, как он кричит и стонет от боли. Кажется, будто вижу я былых мучеников в тисках страданий. Уж точно, даже не могу высказать вам, милая, как страшно это видеть. А какие муки испытывает тот, который это терпит! Но через мучения плоти выздоравливает душа. Милосердный Господь перенес чистилище в его ноги, желая спасти его от чистилища на том свете. А потому даже малой надежды нет, что он останется жить, да и как это было бы возможно, ежели он и внутри, и снаружи начинает гнить. Завещание свое он уже сделал. Вы сами можете представить, в какой скорби пребывает бедная Жужи; но можно быть уверенным, что нищей она не останется. Поскольку письмо это — такое грустное, сейчас я не буду писать больше, потому как грустное письмо должно быть коротким.

Но чтобы не завершать письмо совсем грустно, закончу его маленькой историей, которая произошла в действительности. У одного богатого человека была молодая и красивая жена, и он подозревал ее в легкомыслии, хотя ничего определенного на этот счет у него не было. Чтобы проверить свои подозрения, он приносит жене стакан воды и говорит, что она должна это выпить. Бедная женщина, дрожа, принимается пить, а когда выпивает до половины, муж забирает у нее стакан и сам допивает воду, говоря: мне надо идти следом за тобой. Женщина, услышав это, в испуге думает, что выпила яд; испуг ее был так велик, что она сразу почувствовала себя больной и ее стало рвать. Она тут же посылает за священником и собирает родственников. Когда все они собрались вокруг ее постели, женщина при всех исповедовалась священнику и, закончив исповедь, сказала, что исповедовалась она затем, чтобы после ее смерти муж не подозревал ее ни в чем и уверился в ее невиновности. Муж подходит к ее постели, обнимает жену и громко говорит ей, мол, не бойся, потому как в воде не было никакого яда, что он только хотел проверить, оправданно ли его подозрение. Все, кто был в доме и скорбел над больной, услышав это, вытерли глаза и возрадовались. Бедная женщина, не чувствуя в себе никакой болезни и поверив, что ее не отравили, постепенно преодолевает страх и встает с постели. Остальные видят это, скорбь переходит в радость, они садятся за ужин и до рассвета пьют и веселятся. Что вы, милая, на это скажете? Подозрительность — большой недуг, но лечить его таким способом я не советую никому, потому как, кто знает, вдруг женщина при первой же возможности захочет отомстить за подобное испытание. Оставляю на ваше суждение, хорошо поступил муж или нет, и желаю вам доброй ночи.

67

Родошто, 6 novembris 1725.

Милая кузина, здесь у нас сейчас — плач, стон и рыдания. Бедняжка Жужи осталась вдовой, у госпожи Кайдачи из глаз текут настоящие ручьи, так она убивается. И на то есть все причины, потому как бедный господин Берчени, положив конец своему изгнанию, сегодня в два часа ночи покинул нас. До самой смерти он был в сознании и ушел из этого мира достойным христианина образом. Он уже получил награду за все свои страдания, и нет нужды его жалеть, а жалеть надо тех, кого он оставил тут, в чужой стране, сиротами. Но наш небесный хозяин, который никогда не умрет, позаботится и об оставшихся. Наш князь всегда был рядом с господином Берчени, всегда выказывал ему свою дружбу. Что это такое, — наш мир, и почему мы так за него держимся? Ведь начало нашей жизни — сплошные страдания, середина — тревога, конец — боль и скорбь. Господин Берчени при жизни своей, конечно, страдал, но и был причастен ко многим мирским благам. Да, умер он в изгнании, но не в нищете. Так что нас остается все меньше, уже достаточно похоронено бедных изгнанников в этой земле. Что будет дальше, зависит от Отца небесного, я же скажу, что мир этот не заслуживает, чтобы мы за него держались: ведь в каких удовольствиях мы ни купались бы, все равно придется этот мир покинуть, хочешь или не хочешь.

Радости былые — это только вздохи,

Радости сегодня — только счастья крохи,

Будущее счастье — лишь мираж далекий...

Нет тебе отрады, путник одинокий[253].

Я уже говорил вам, милая, что грустное письмо не должно быть длинным. Это письмо — достаточно грустное, потому как говорится в нем о смерти, так что лучше его поскорее закончить. Знаете, милая, каким большим курильщиком был бедный господин Берчени, курил он до самой смерти, и даже за два часа до кончины выкурил трубку, а потом умер. А вас, милая, храни Господь! Аминь.

68

Родошто, 12 novembris 1725.

Надо ли удивляться, милая кузина, что бедный господин Берчени умер? Конечно, всем нам предстоит когда-нибудь умереть, но у него причин для этого было больше, чем у многих других. Сделали вскрытие, и представьте, не было в нем целой ни малейшей частички, внутренние органы все сгнили. Не знаю даже, почему тело его не увезли в Константинополь: то ли слишком дорого, то ли не дали разрешения. Но знаю, что похоронили его в маленькой греческой часовне. Открыли завещание: Жужи он оставил тысячу золотых и украшения; оставил что-то и слугам, даже нам какие-то вещи, мне — камышовую трость