Продажная история. «Паленые» мифы о России - Юрий Нерсесов

Собственно, штурма-то и не было, потому что защищали дряхлую Бастилию то ли 80, то ли 90 швейцарских наемников. И каких наемников! — инвалидов: или стариков-ветеранов, или увечных. К тому же у коменданта был строгий приказ: ни в коем случае пальбы по толпе не открывать! Ни при каких обстоятельствах!

Сами парижане вовсе не собирались ничего штурмовать или разбивать. Чтобы пойти на штурм Бастилии и начать гражданскую войну, «пришлось» привести с юга Франции около тысячи уголовников, в основном не французов, а корсиканцев и каталонцев. Эти «представители народа» и ринулись на штурм.

Швейцарцы воевать не хотели. Был бы приказ, огрызнулись бы огнем 15 пушек… И непонятно, как могла бы повернуться история. Но приказа стрелять не было, был как раз приказ не стрелять. Комендант сам вынес ключи от крепости «восставшему народу».

Спросил:

— А что вам нужно?

— Мы хотим освободить несчастных узников!

— Заходите… Только без шума.

Там же

Если когда-нибудь история избрания Мединского и Государственную думу прошлого созыва будет увековечена каким-либо французским мсье Мединскье, он с чистой совестью может написать, что никаких выборов не было. Россияне никого выбирать не хотели, но к избирательным урнам пришла банда чеченских уголовников со снятыми по пути московскими проститутками и проголосовала заранее подготовленным мешком бюллетеней. Охраняющие избирательный участок милиционеры оказались бессильны — направивший бандитов-земляков заместитель главы Администрации президента РФ Асламбек Дудаев, более известный как Владислав Сурков, отдал строжайший приказ не стрелять! Продажные журналисты заметают следы, но я не сомневаюсь, что доблестные сотрудники ФСБ скоро разоблачат негодяя.

Пока же министрам, которые разбираются в истории несколько хуже, чем некое нечистое для иудеев и мусульман парнокопытное животное в оранжевых тропических фруктах, стоит почитать хотя бы академическую «Историю Французской революции» одного из крупнейших советских исследователей этого события, профессора Владимира Ревуненкова. Оттуда они узнают, что гарнизон Бастилии изначально состоял из роты не швейцарских, а французских инвалидов, а тремя десятками вполне бодрых швейцарцев, составлявших самую надежную часть гарнизона, его усилили перед всей заварушкой. Штурм, хотя и беспорядочный, быстро завершившийся сдачей крепости, все же был, в ходе него с обеих сторон погибло свыше ста человек, и решающую роль сыграли не обитающие в воспаленных депутатских мозгах корсиканские разбойники, а перешедшие на сторону революционеров две роты королевской гвардии с артиллерией. Именно такую картину дает в письме отцу участвовавший в штурме адвокат Люси Семплис Камиль Демулен.

«Оружейные магазины подверглись разгрому. В понедельник утром раздался набат. Выборщики собрались в ратуше. Со старшиной купечества во главе они образовали гражданский корпус обороны из 78 000 человек, в 26 легионов. Более чем сто тысяч были уже более или менее вооружены и побежали в ратушу с требованием оружия. Старшина купечества пытался оттянуть время, он направил их к картезианцам и в Сен-Лазар; он хотел выиграть время, заставить их поверить, что там имеется оружие. Теперь и самые отчаянные головорезы направились к Дому инвалидов: губернатору предъявили требование на оружие; он испугался и открыл склады. С опасностью задохнуться я забрался под крышу. Я увидел оттуда, как мне кажется, по меньшей мере сто тысяч ружей. Я взял себе совершенно новое ружье с примкнутым штыком и два пистолета. Это было во вторник, все утро ушло на вооружение. Как только оружие оказалось в руках, все бросились к Бастилии. Губернатор, без сомнения, был весьма поражен внезапным появлением в Париже ста тысяч ружей со штыками и, не зная, не свалилось ли с неба это оружие, пришел, очевидно, в сильное замешательство. Стрельба вовсю в течение одного или двух часов, пулями снимается все, что показывается на башнях; губернатор маркиз де Лонэ сдается; он опускает подъемный мост — все бросаются туда; но вдруг он снова поднимает его и пускает в ход картечь. Тогда пушка французской гвардии пробивает брешь. Один гравер поднимается первым, его сбрасывают вниз, и он лежит со сломанными ногами. Следующим является солдат-француз гвардии, ему везет больше: он вырывает пушечный фитиль канонира, оказывает сопротивление — ив течение получаса плац взят штурмом. Я помчался туда при первом пушечном выстреле, и это граничит с чудесным, в половине третьего Бастилия была взята. Она могла бы продержаться шесть месяцев, если вообще было бы возможно сопротивляться французской стремительности. Бастилия взята штатскими и солдатами командования, без единого офицера! Тот же гвардеец, который во время штурма поднялся первым, нашел Лонэ, схватил его за волосы и взял его в плен. Его повели в ратушу и по пути избили до полусмерти. Его так избили, что он еле жив; на площади Грэе его докончил какой-то мясник, отрубив ему голову. Ее носили на пике по городу, а гвардейца наградили крестом св. Людовика».

(из сборника «Свобода. Равенство. Братство. Великая французская революция: Документы, письма, речи, воспоминания»).

Подавляющее большинство штурмующих составляли не корсиканские разбойники, а такие же добрые парижане, как Демулен, и примкнувшие к ним жители столичных окрестностей. Некоторые из них сделали неплохую карьеру. Пивовар из сент-антуанского предместья Жан Сантер стал генералом революционной армии, владелец прачечной в Лa-Бриш Пьер Юлен получил генеральские эполеты из рук Наполеона, а вот судебному приставу из Шатле Станиславу Майяру повезло куда меньше. Он дослужился до начальника тайной полиции Комитета общественной безопасности, затем сам был арестован как участник контрреволюционного заговора, подцепил в тюрьме туберкулез, от которого и помер, уже выйдя на свободу после того, как обвинение не подтвердилось. Камиль Демулен стал депутатом Конвента и одним из самых ярких публицистов революции, затем поссорился с бывшими соратниками и кончил жизнь под ножом гильотины.

* * * Под Ельней немцы потеряли больше, чем в Европе

Под Смоленском наши безвозвратные потери составили 486 171 человек, а санитарные — 273 803 человека. Страшные цифры. Но и у немцев танковые дивизии лишились половины личного состава и машин, общие потери составили около полумиллиона человек. Впервые — уже в первые месяцы войны мы выходим на паритет по потерям… Ельнинский выступ, вдававшийся в нашу оборону, был срезан. Пять немецких дивизий потеряли за неделю боев на одном участке фронта 45 тыс. человек. Теперь прошу минуту внимания. При разгроме Франции и всей ее армии, при разгроме английских экспедиционных сил во Франции, захвате Бельгии, Голландии, Люксембурга германская армия потеряла 45 774 убитыми. То есть столько же, сколько под Ельней в сентябре 1941 — го за неделю — за целый год (!) войны в Европе… Оккупация Норвегии стоила Германии 1317 убитых. Захват Греции — 1484 человека. Польши — 10 572 человека. Только на одном участке Восточного фронта, растянувшегося от Карелии до Черного моря, в течение всего лишь трех недель под Москвой с 6 декабря по 27 декабря 1941 года немецкая армия потеряла убитыми 120 тысяч человек…

«Война. Мифы СССР. 1939–1945»

Наибольшее число погибших военнослужащих Третьего рейха назвал уже упоминавшийся Рюдигер Оверманс. По его данным, немцы потеряли 5 318 000 человек, из которых примерно три четверти можно отнести на счет Красной армии. (Среди них 2 743 000 убитых и умерших от ран, 363 000 умерших в советском плену, часть из 104 тысяч погибших в боях на Балканах и большинство из 1 230 000 павших в последние полгода войны.) Другие историки опровергают данные по январю — маю 1945 года, указывая, что тогда, в нарастании хаоса и предчувствии неизбежного краха Германии, учет убитых и пленных толком не велся, и, по их сведениям вооруженные силы Рейха потеряли на несколько сотен тысяч меньше. Но цифры Оверманса по 1941–1944 годам считаются достоверными и в основном совпадают с результатами других исследований.

Что там пишет Оверманс про сентябрь 1941 года? 51 033 погибших на всем фронте от Мурманска до Севастополя. А про декабрь? И того меньше — 41 098. То есть Мединский врет — как, впрочем, и про безвозвратные потери немцев в Европе, которые давно известны: в Польше — 16 663 человека, в Дании — 11, в Норвегии — 3661, во Франции, Бельгии и Нидерландах — 46 399, в Югославии — 166. В континентальной Греции погибло и пропало без вести действительно 1484 человека, но к ним Мединский скромно «забывает» прибавить десантников, горных стрелков, летчиков и моряков, погибших при захвате греческого острова Крит, — с ними получится 5470, а всего — 72 370 человек. (На самом деле чуть меньше, поскольку несколько сотен немецких пленных удалось вывезти в Англию.) К ним следует добавить погибших в результате мелких стычек на французской границе и бомбежек на территории Германии, потери воздушных и наземных частей ПВО немецких городов, моряков, погибших вне основных театров боевых действий (как, например, 1995 членов экипажа линкора «Бисмарк»), а также умерших от болезней и несчастных случаев. Таким образом, за 21 месяц войны в Европе, включая полгода активных боевых действий, немцы потеряли примерно 100 тысяч человек — столько же, сколько за два месяца на всем Восточном фронте, но уж никак не за неделю под Ельней.