Кашель на концерте - Генрих Бёлль

— Не придавайте этому такого высокого смысла, — отмахнулась та. — Может быть, кто-нибудь даст мне сигарету?

Таксист уже вытащил свою пачку и, протянув ей сигарету, взял и себе тоже, потом предложил остальным. Пожилой господин и девушка поблагодарили, но отказались. Молодая женщина курила, глубоко затягиваясь.

— Если и было тут некое геройство, то мотивация у меня была одна: отчаяние. Двое моих детей сейчас в квартире одни, там, наверху. Ведь я хотела лишь быстренько спуститься, чтобы купить в лавке бутылку красного вина. А поскольку я в душе в общем-то тоже пессимистка, — она слегка наклонила голову в сторону пожилого господина, тот ответил ей тем же, — и поэтому полагала, что застрянем мы здесь надолго, то посчитала, что просто вынуждена что-то сделать, чтобы связаться с людьми за стенами кабины.

— Во всяком случае, ясно одно, — сказала час спустя юная девушка, — люди в целом весьма вежливы. — Она показала на кучки любопытных жителей дома, которым показалось интересным положение затворников. Они стояли на лестнице с бокалами шампанского и выкрикивали «С Новым годом!», «Поздравляем!».

— Вы забываете, — заметил пожилой господин, — что вежливость может быть также формой проявления высокомерия.

Он поднял свой бокал шампанского:

— Выпьем за нашу героиню!

— Жаль, — заметила юная девушка, — для танцев тут и впрямь чересчур мало места. Я пью за ваш пессимизм.

— Спасибо, — откликнулся господин, — и, хотя это противоречит моему внутреннему убеждению, теперь я советую вам стать оптимисткой. — И он указал рукой на восточную часть города: — Видите, там уже вновь горит свет. Значит, наше заточение продлится недолго.

— Я в любом случае опоздал, — сказал таксист. — Полночь уже миновала, да и авария с током тоже.

— Может, вы наверстаете упущенное завтра утром?

— Завтра утром у людей уже не будет денег. Господин с зонтиком поднял свой бокал и улыбнулся. Он был рад, что их пленение вскоре окончится и он сможет отправиться на прогулку. Один.

ПРЕОБРАЗОВАНИЯ В ШТЭХЕ

Буква «э» в слове «Штэх» произносится замедленно и с легким придыханием, на голландский манер, как в имени художника Виллема ван Хэхта. Тот, кто это долгое с придыханием «э» произносит как обычное «э», может довести до нервного стресса жителей этого местечка, состоящего почти сплошь из бенедиктинских монахов. В этом основная причина моего предисловия. Дальнейшие разногласия между учеными, связанные с названием «Штэх», я лишь перечислю вкратце. Бытующие среди исследователей географических названий разные мнения по поводу его происхождения явились следствием очередного крупного спора; «э» однозначно указывает на германское происхождение этого слова, а конечное «х» — не вполне однозначно — на кельтское. Я лично придерживаюсь кельтской линии, ибо слишком хорошо знаю, сколь коррумпированны гласные; кроме того, у меня вызывает подозрение диалект этого местечка. Штэх расположен в Рейнской области. Я прошу уволить меня от толкования слова «рейнский», поскольку придерживаюсь границ, которые определены Рейнской области после прусской оккупации, то есть после 1815 года, и в соответствии с этими границами Штэх относится к Рейнской области. Это древнее, знаменитое, красивое местечко, настоящая рейнская идиллия. Среди купы зеленых деревьев возвышается несравненный по красоте средневековый романтический замок. Бурная речушка, с прозаическим названием Брюлль, заботится о столь необходимом для ландшафта компоненте, как вода.

В Штэхе два отеля, один шикарный, люкс, другой довольно скромный; одна молодежная туристская база, конференц-зал. Но самым главным является Бенедиктинское аббатство, где даже можно временно стать монахом. Там вас окружают покой, звуки грегорианского хорала, согласие с миром и Богом. Монахи ходят по городу в богатых рясах; их можно застать молящимися, медитирующими или же за беседой с гостем, во время которой они одновременно занимаются озеленением сада или города. Все чрезвычайно просто, почти сурово. В основном здесь развито сельское хозяйство и садоводство, для возделывания виноградников климат слишком суровый.

Я смогу избавить себя от перечисления дальнейших подробностей, ежели скажу, что в записях протокольного отдела столицы, расположенной неподалеку от Штэха, этот город значится как «просто восхитительный». Говорят, будто один из более высоких начальников, а быть может, и самый главный начальник протокольного отдела высказался однажды так: «А что еще-то нам надо? Запад — в одном из самых культурных своих проявлений — находится от нас всего в пятидесяти минутах езды на «мерседесе».

И в самом деле: Штэх вряд ли можно заменить каким-нибудь другим городом; основан в одиннадцатом (а может, в десятом или двенадцатом) веке, седая рейнская романтика, грегорианский хорал, возможность на время превратиться в монаха или пожить в роскошном отеле и одновременно вкусить блаженства от литургии и причаститься почти всем Таинствам. Это — тут я вновь цитирую протокольную запись — «просто незаменимое место для прогулок», где, в зависимости от возможностей сердца, легких или щитовидной железы, можно совершать променады по получасу, по целому часу, по полтора, по три часа и даже круглый день, имея при себе всего лишь удобную наипростейшую карту местности, которую можно получить бесплатно у портье люксовского отеля. А то, что в отеле люкс можно на какое-то время стать мужем или женой, известно всем циникам, которые доподлинно знают, что там работают люди скромные и они не станут настаивать на предъявлении вами свидетельства.

Исключительно протокольные сведения дают представление о том, насколько незаменим Штэх для дам, сопровождающих в поездке в столицу государственных деятелей. В то время, пока в Бонне их мужчины, как на духу, высказывают свои откровенные мнения, дамы мчатся в служебном «мерседесе» в Штэх. Причем поездку приурочивают к определенному времени, чтобы успеть к девятому или шестому часу молитвы и вдосталь полюбоваться монахами, облаченными в роскошные одежды, послушать их речи (бывало, доходило и до осязаемых контактов), после чего устраивался своего рода завтрак или ленч, а уж после этого, в зависимости от времени, настроения и выносливости, наступала пора ускоренной прогулки по изумительным лесам; после обеда дамы отправлялись в церковь на очередную молитву либо к вечерней литургии, затем пили чай и возвращались в столицу, исполненные внутреннего мира и согласия. Для немецких политиков, равно как и для зарубежных, лучше Штэха просто не сыскать места для медитирования и очищения души. Он повидал на своем веку немало известных своей жесткостью государственных мужей, которые здесь смиренно молили о прощении и проливали слезы раскаяния. Гостей из Соединенных Штатов Америки и Африки Штэх приводит в особенное восхищение, говорят, что дело уже дошло до стихийного перехода в другую веру. Там, где столь правдоподобно демонстрируется Ora — желание молиться, — естественно, нельзя забывать и о Labora — необходимости трудиться; поэтому время от времени здесь можно встретить бенедиктинских братьев с грязными загрубелыми руками и ногами, в выпачканной коровьим навозом рабочей одежде, но самое необычайное состоит в том, что эти монахи — настоящие, не временные. Удивляет только, почему монахи с такой охотой покидают эту идиллию, страсть штэхских монахов к путешествиям не осталась без внимания у острых на язык жителей Рейна: рассказывают, будто как-то один богатый остряк прислал монахам в подарок к Рождеству набор чемоданов.

Монахи и впрямь путешествуют с огромным удовольствием. Они читают лекции, с показом диапозитивов и без, участвуют в конференциях, дискуссиях, занимаются ораторским искусством; некоторые работают внештатными сотрудниками в литературных отделах серьезных межрегиональных газет, готовя материалы по вопросам теологии, религии, христианства, и используют любую возможность поехать в Гамбург, Мюнхен или Франкфурт. Да, они, монахи, действительно охотно уезжают отсюда и не всегда с охотой возвращаются. У некоторых есть собственные средства передвижения, у большинства же их нет. Таково это аббатство, насчитывающее в настоящее время сорок семь монахов и послушников, но наличие их не всегда одинаково. Случалось, что на вечерней молитве присутствовали всего одиннадцать монахов, а как-то раз даже девять. Одна очень высокопоставленная особа из Таиланда даже спросила протокольного служащего, не было ли тут эпидемии, или, может быть, эти монахи — она конечно же изучала немецкий по произведениям литературы начала XIX столетия — такие «хворые»? Служащий был вынужден обратиться за информацией к аббату, на что получил убийственное по своей силе сообщение: болен только один, остальные в отъезде.

Поскольку число наемной технически грамотной рабочей силы постоянно растет (сельское хозяйство, персонал отелей, администрация), Штэх не в состоянии самофинансироваться. Он получает весомую дотацию от государства и епископии; причем сей факт поддержки воспринимается как само собой разумеющееся; еще ни разу не было прецедента, чтобы Финансовый комитет воспротивился этому; не возражал и самый свободомыслящий из его членов. У кого могла мелькнуть мысль оставить Штэх без денежных вливаний? Таковое намерение было бы подобно предложению продать Кёльнский собор как каменоломню. Даже необузданные вольнодумцы, неверующие социалисты (есть еще такие), не помышляли о том, чтобы не одобрить предусмотренную для Штэха сумму. Парадоксальным образом за прошедшие годы даже наметилась противоположная тенденция — представители классических христианских партий несколько дольше обычного медлили с решением, в то время как другие голосовали с почти неприличной головокружительной быстротой. Поэтому можно с уверенностью сказать, что и самый закоренелый столичный атеист не откажет Штэху в помощи. Штэх подвластен, чего не должно бы быть, государству и епископии, на территории которой он расположен. Само собой разумеется, что государство и епископия по-своему тоже зависят от Штэха, но кто может в подобном случае с микронной точностью исследовать диалектику различной двусторонней зависимости?