Соблазнить холостяка, или Нежный фрукт - Галина Куликова

– Ну да, – подтвердил Костик поспешно.

По его лицу было ясно, что он как-то не очень верит в эту самую миссию и предпочел бы сейчас оказаться на другом конце света. Однако останавливать Элину он не рискнул, поэтому та с большим энтузиазмом продолжила свою речь:

– После нашего с тобой разрыва я подумала, что тебе никак невозможно оставаться одному. Прости за прямоту, дорогой мой, но ты не приспособлен к одиночеству. Тебе нужна женщина. Ты согласен?

– А это надо выяснять прямо вот так, сейчас, при всех? – сердито спросил Грушин, лопатками чувствуя Люду, замершую у окна. – Почему ты решила выступить при большом стечении народа? По-моему, это приватный разговор.

– Не-е-ет, – протянула Элина и погрозила ему вертким пальчиком. – Никакой не приватный. Ты только посмотри, сколько людей задействовано в устройстве твоего личного счастья: Костик, я, Жанна…

– И ты тоже отметилась, – подсказал Антон, с нежной укоризной глядя на Лену. – А я говорил, что нельзя вмешиваться.

– В некоторых случаях вмешиваться можно, даже нужно, – заявила Элина. – Вот поэтому мы и привезли Жанну! Дима с Жанной поженятся, и все будет хорошо.

– Как это – привезли Жанну? – возмущенно воскликнула Лена. – Зачем?! Уже все устроено, вы что, с Луны свалились? При чем здесь Жанна, скажите на милость? У Димы совсем другие планы!

– Я сначала не соглашалась, – быстро встряла «виновница торжества». Она лучше всех чувствовала настроение Грушина и мигом поняла, что сейчас случится буря. – Но они наехали на меня, сказали, что Дмитрий Васильевич жениться хочет. А я, так сказать, уже человек проверенный в этом деле…

– Замолчите все! – неожиданно громко потребовал Грушин, вытянув вперед руки, как гипнотизер, пытающийся «взять» зал.

Все послушно замолчали, и Грушин глубоко вдохнул, чтобы произнести речь, но сказать ничего не успел, потому что раздался звонок в дверь.

– А к тебе еще гости! – удивленно возвестил Костик Белоусов. – Подожди, я открою.

Он скользнул в коридор и возвратился через минуту уже не один – вслед за ним в гостиную с хмурым и решительным лицом вошел Федор Девушкин. На нем был потертый джинсовый костюм, белые носки и блестящие штиблеты. В руке он держал портфель с кривым замком. Возможно, именно из-за этого портфеля выглядел он внушительно.

Федор был знаком лишь одному человеку в этой комнате – Лене. Причем хорошо знаком, ведь он был другом ее лучшей подруги! На что она мгновенно и бурно среагировала.

– Федор?! – изумленно и слегка испуганно воскликнула она. – Это ты? А где Люба?

– Здрасте, – сказал раскрасневшийся Федор. Челка у него взмокла и взъерошилась, глаза перебегали с одного лица на другое. Огромное количество людей, заполнявших комнату, явно выбило его из колеи. – Я не знаю, где Люба. Я думал, она здесь. А кто из вас Грушин?

– Грушин – это я, – ответил Грушин. – И что значит – «где Люба?». Вы что, ослепли все? Вот Люба. – Он повернулся и широким жестом указал нужное направление. – Вернее, Люда. Ну, то есть это Люда, которая Люба. Я полагаю, что это именно ваша Люба, хотя зовут ее Люда. Люда, ты ведь Люба?

– Ты что, с ума сошел? – с подозрением спросил Костик Белоусов и обратился к Антону: – Доктор, у пациента белая горячка. Я ее сам диагностировал. По-моему, совершенно очевидно, что наш мальчик повредился умом.

Люда, которая наблюдала за представлением со стороны, вросла в пол.

– Люда, скажи что-нибудь! – воззвал к ней Грушин. В его голосе появилась ярость. Так бывало всегда, когда ему приходилось защищаться.

– Твоя фамилия Грушин? – с веселым любопытством спросила Люда и склонила голову так, будто у нее неожиданно испортилось зрение.

– Грушин, – подтвердил тот. – Дмитрий Грушин, а что такое?

– Ты профессор?

– Он профессор физики, – подсказал Белоусов, а Лена, выступив вперед, добавила:

– Это мой двоюродный дядя, – и положила руку вышеуказанному субъекту на плечо.

Люда на секунду прикрыла глаза, а потом широко улыбнулась и сказала:

– Ха!

– Что значит – «ха»? – подскочил Грушин, глядя на нее примерно с таким же изумлением, как если бы она неожиданно пустилась в пляс. – Люда, что происходит?

– Ты знаешь Астраханцева? – поинтересовалась та вместо ответа.

Распылитель она по-прежнему держала в одной руке, а тряпку – в другой.

– Нет. А должен?

– Боже мой! – Она хлопнула себя по лбу той рукой, в которой была тряпка. – Кажется, я ошиблась профессором.

– Люда, я ничего не понимаю. Ты говоришь загадками. Какой Астраханцев?

В этот момент на авансцену вышла Элина. Она была не из тех, кто подстраивается под обстоятельства. Она, словно проволоку, сама сгибала обстоятельства сообразно собственным планам. План у нее был четкий, а намерения его осуществить – мощные. Выглядела она сегодня великолепно. Гладко зачесанные волосы, элегантный костюм с зауженной юбкой, туфли на шпильках и аксессуары, подобранные с математической точностью: так, чтобы каждая вещь мгновенно била в глаза мужчинам и колола в сердце женщин.

– Ну вот что, – заявила она, подбоченившись. – Предлагаю прекратить этот базар и расставить все по своим местам. Дима, это кто – уборщица? Ее надо отсюда попросить. Нам чужие уши здесь совсем ни к чему.

– Элина, замолчи, – потребовал Грушин.

Но та и не думала его слушаться.

– Значит, так, – продолжила она приказным тоном. – Забирайте свои причиндалы и… Дима, ты должен ей денег?

– Я заплачу, – поспешно сказал Белоусов. – Сколько вам причитается, милочка?

Грушин растерянно взглянул на Люду. Он хотел все немедленно объяснить, но тут увидел ее лицо и окаменел. В тот же миг его окатило жаром, да так, словно кто-то плеснул в него горячей водой из ведра. В глазах Люды появилось усталое мужество. Да, она была некрасивой и знала это. В старом спортивном костюме, без помады на губах, в косынке, скрывавшей ее чудесные волосы, она оказалась один на один с миром, который иногда весьма нелюбезно обходится с дурнушками.

Грушин вздрогнул. Молния пронзила его глупое сердце. Он вдруг понял, что Люда, в сущности, такая же, как он сам, что они – родственные души! Он тоже боролся с условностями, с несправедливыми суждениями, страдал оттого, что у него не получались отношения… Он ничего не мог поделать с самим собой, и она тоже не может! Он видел ее сейчас так, как еще никто до него не видел. И она была прекрасной, как сама жизнь – та настоящая жизнь, добрая и чистая, которая делится на всех поровну, вне зависимости от того, кто ты и какой ты.

Люда расценила его молчание по-своему. Утреннее поведение Грушина, его животный страх перед случившимся, желание отказаться от всего сразу убили в ней всю радость жизни. Ничто больше не могло ее ни зажечь, ни расстроить. Ей казалось, что ее кровь превратилась в стылую воду.