Русский фантастический, 2015 № 01. Черновики мира [Антология] - Владимир Яценко

— Естественно, по собственной! — Гриня сел. — А ты — нет, что ли?

Тот не ответил, снова спросил:

— Так ты — в Лог или сразу… — он нервно сглотнул, — туда.

— Куда туда? Какой Лог? В Москву я еду.

Серега засмеялся недоверчиво:

— В Москву?

— Да.

— Хы-хы.

— Что смешного-то?

— А то, что вовсе не в Москву, — мрачновато пояснил Серега.

Гриша даже не знал, что сказать на это безумное заявление. Пойти к проводнице и попросить, чтобы его перевели в другое купе, подальше от этого сумасшедшего?

А сосед продолжил — и глаза его были совершенно ясные, трезвые:

— Я лично еду в Сатанинский Лог.

— Ну, — сказал Гриша, — это твое дело.

— Не веришь, дурачина? — фамильярно спросил собеседник. — Ну хоть у проводницы спроси.

Гриша только вздохнул — попался же ненормальный. А ненормальный продолжал настаивать:

— Да хотя бы лист с маршрутом на стене коридора посмотри.

— Слушай, отвяжись.

— Нет, не отвяжусь. Потому что ты дурак и слепец.

Григорий пожал плечами. Ладно, еще час — и можно будет распрощаться. А пока он миролюбиво сказал:

— Пройдусь.

И вышел из купе.

В окнах темнела ночь — ни огонька, ни контуров пейзажа. Только коридорные лампочки отражались в стекле. Григорий повернулся от окна — и увидел прямо перед собой маршрут следования. Щурясь, приблизил глаза к ломаной линии и прочел пункты: Криворожкино, Ведьмина поляна, У-Черта-На-Рогах, Козлиное Копыто, Перекресток Трех Дорог и конечный большой черный кружочек — Сатанинский Лог. Бумага была за стеклом, привинченным к стенке блестящими шурупами.

«Розыгрыш!» — подумал Григорий.

Тут, толкнув Григория, мимо протопал лысый пожилой мужчина и вломился в купе проводницы.

— Выпустите, умоляю, дайте сойти! — зарыдал он туда. — Я откуплюсь! — Его толстые руки стали вытаскивать из карманов пачки денег и протягивать внутрь.

Григорий подошел ближе. Из купе вальяжный женский голос отвечал:

— Милый, разве она не стала твоей?

— Кто? — ошалело вопросил мужчина.

— Светочка Половцева, твоя секретарша.

— Стала, — сник мужчина.

— Давно ты к ней бегаешь?

— Недели три… Месяц…

— А просил всего одну ночь… — коварно заметил голос.

— Да ни одна баба этого не стоит! — взорвался лысый.

Раздался громкий плеск, и просителя окатило водой, будто из ведра.

— Да хватит ныть! — разозлился голос. — Подпишешь контракт и ступай себе домой.

— Но я п-передумал! Я не хочу заключать сделку!

— Ты ее уже заключил. Остальное — формальности, — беззлобно сообщил голос и вслед за тем расхохотался жутким, визгливым смехом, который эхо разнесло по всему вагону.

Несчастный, промокший с головы до ног дядька попятился от купе, развернулся перед носом ошеломленного Григория и припустил куда-то в конец вагона.

А дверь купе захлопнулась. Григорий подошел к ней, прислушался и нерешительно постучал, быстро придумывая, что сказать. «Спрошу чаю. А там видно будет». Еще он вдруг вспомнил, что проводница до сих пор даже билеты не проверила.

Но все мысли покинули его мозг, когда дверь, будто сама собой, бесшумно отъехала в сторону. Никаких полок в этом купе не было. А стояла роскошная мраморная ванна на золотых затейливо изогнутых ногах.

В ванне полулежа, облокотясь на бортик, читала книгу… русалка. Вернее, это была проводница. Но вместо ног у нее был толстый, будто от огромной селедки, хвост. И прическу она поменяла — распустила прежде затянутые в узел волосы, и они, отливая синевой, струились по плечам и слегка прикрывали белую грудь.

Григорий стоял и ошалело глядел на девицу.

— Ты тоже хотел бы сойти? — томно спросила она, легонько шлепнув хвостом по воде — отчего на пол полетели брызги.

Григорий молча закрыл дверь и побрел по коридору Хвост, без сомнения, был настоящим. Ванна — тоже. Как они затащили эту огромную ванну в купе? Она же в дверь явно не пролезет. Да при чем тут ванна?! Хвост — вот что поразительно! Розыгрыш? Телепередача какая-то?

«И населенные пункты по маршруту… — Григорий шел мимо белого прикрученного листа. — Козлиное Копыто! Криворожкино!» Тут на глаза ему попался стоп-кран — красная рукоять покоилась за стеклянной коробочкой, как нечто незыблемое, вечное, то, что могло спасти от сумбура и нереальности. «Я покончу с вашими издевательствами! Юмористы!» И Григорий, натянув рукав пиджака на кулак, ударил по стеклу. Оно осыпалось.

Григорий, улыбаясь, схватился за рычаг, предвкушая собственное падение по инерции, разборки с начальником состава и штраф. Но ничего из этого не последовало. Потому что рычаг вдруг сделался скользким, теплым и мокрым. В руке Григория, к его ужасу, извивался огромный, раздвоенный алый язык. А стеклянные остатки коробки на стене вдруг стали оскалившимися клыками, сжавшими руку.

Григорий вырвался и побежал. Увидел номер своего купе — 6 — и ринулся туда. Купе было пустым.

Окно! Выпрыгнуть в окно и разбиться к чертовой матери, только бы прекратить этот кошмар!

Григорий отдернул дешевые желтые шторки… Окна не было! Не может быть! Он же сам закрыл его, когда сел, — чтобы не дуло!

Он кинулся в соседнее купе. Трое якутов вповалку храпели на полу, на оленьих шкурах. Вместо окна на стене висела оленья с ветвистыми рогами голова. И голова эта жевала пучок мха.

Закричав, Григорий выскочил обратно в коридор — там-то уж точно были окна, он сейчас, только что пробегал мимо них. Его встретила голая, ровная, бесконечно длинная и совершенно глухая стена. И он побежал вдоль нее. Скорее — в тамбур и на площадку! Двери же у них остались! Как бы ему хотелось, чтобы остались.

И двери были. С обеих сторон. Как прежде. В безумной радости кинулся он к левой. Распахнул, не боясь встретить ни ветер, ни скорость, ни темноту. Единственное, с чем он не ожидал столкнуться, — это с еще одной дверью. Он рванул ее. А там ждала еще одна. И снова за алюминиевую холодную ручку. Еще дверь. Он распахивал их одну за другой, и они с лязгом открывались. В конце концов он отчаялся, упал на площадку и заплакал от бессилия.

Кто-то положил ладонь ему на плечо и ласково прошептал:

— Ну что ты, милый. Иди в купе.

Он повернулся. Прямо перед собой он увидел бледное лицо проводницы. А потом своими алыми, в размазанной помаде губами она поцеловала его прямо в губы. И он потерял сознание. Последнее, что он помнил, был запах тины и водорослей от накрывших его лицо смоляных кудрей.

Стук колес. Шорох. Тихое бормотание: «Карту крапом, ведьму храпом, на порог, вилы в бок…» Григорий, ежась от тянувшего откуда-то холода, повернулся. Напротив сидел Серега, вертел, тасовал, подбрасывал карты своими большими, неожиданно проворными пальцами. Печатка посверкивала в тусклом свете единственной в купе лампочки. «Сон. Какое счастье». И окно на месте — шторки весело трепыхались от ветра. Вот откуда сквозняком тянуло.