В небе Китая. 1937–1940. Воспоминания советских летчиков-добровольцев. - Юрий Чудодеев

А вот второй случай.

Захожу как-то к Павлу Федоровичу Жигареву. Вижу, злой, широкими шагами мерит комнату и что-то говорит. У стола, склонив голову, понуро стоит командир группы бомбардировщиков Тимофей Хрюкии и вертит в руках карандаш. На нем была одета желтая безрукавка, на лбу выступили мелкие капельки пота. Стояла невыносимая жара, и даже открытое окно не помогало.

— Нет, ты только полюбуйся на него, — с укоризной в голосе говорит Жигарев, кивая на Хрюкина. — Растерял всех своих летчиков и сам случайно остался живым.

Заложив руки за спину, Павел Федорович, еще раз пробежал от стола до двери и обратно, остановился перед Тимофеем и, чуть ли не тыча в лицо рукой, гневно спросил:

— Где теперь искать ваших летчиков, где?

Потом отошел от Хрюкина и, обращаясь ко мне, распорядился:

— Все. К чертовой матери! Отправить его в Москву.

Я толком еще не знал, что произошло, и пока старался сохранять нейтралитет. Хрюкин был мне известен как очень опытный летчик и хороший командир. Слыл он за храбреца и пользовался у подчиненных большим уважением. Поэтому я спокойно спросил Жигарева:

— А что же все-таки случилось, Павел Федорович?

— Этот молодец, — поостыв, сказал Жигарев, — завел 12 самолетов за облака и там растерял их, как беспечная наседка теряет цыплят в крапиве.

— А куда он их собирался вести? — прикинулся я неосведомленным.

— Разве не знаешь? Тоже мне комиссар, — переводя разговор на шутливый лад, продолжал Жигарев. — У Нанкина скучились японские военные корабли. Вот и задумали ударить по ним. А вышел конфуз…

Оказалось, Хрюкин не учел, что в этот район его летчики не летали. Попав в облака, они растеряли друг друга. Дорогу домой нашли только три экипажа. Остальные приземлились где попало. Было от чего вскипеть Жигареву и потерять дар речи даже такому храброму человеку, как Тимофей Хрюкин.

— Тимофей Тимофеевич, — осторожно старался я заступиться за Хрюкина, — дал, конечно, маху. Не зная броду, не суйся в воду — гласит народная пословица. Наказать его, может быть, и следует. Но ведь сделал он это не по злому умыслу. Хотел как лучше.

— Хотел, хотел… Из добрых намерений кафтана не сошьешь, — стоял на своем Жигарев.

— Да ведь и мы с вами, Павел Федорович, немного виноваты. Погоду знали, подготовку летчиков тоже. Однако вылет не запретили, наоборот, подбадривали: давай, давай…

— Ay него на плечах своей головы нет? — кивнул Жигарев в сторону Хрюкина.

— Как нет? — Заметив перемену к лучшему, я уже решительнее встал на защиту Тимофея Тимофеевича. — Есть, да еще какая — забубенная?

— Во-во, забубенная, — подхватил слово Жигарев и едва заметно улыбнулся.

О Хрюкине мне еще в Москве, перед отъездом в Китай, рас сказывал П. В. Рычагов. Они вместе воевали в Испании.

Родился Тимофей Тимофеевич в 1910 г. в Ейске. Дед его был ломовым извозчиком, отец каменщиком, мать из семьи рыбаков, работала прачкой. Прокормить большую семью в городе оказалось не под силу, и семья Хрюкиных переехала в станицу. С восьми лет Тимофей гнул спину на богатых казаков, потом сбежал из дому и два года беспризорничал.

Молотобоец в железнодорожном депо, чернорабочий, грузчик — таковы его первые трудовые университеты. До 15 лот он был неграмотным. Став на ноги, он закончил школу взрослых и потом поступил во вторую военную школу пилотов в Ворошиловграде. Это и определило дальнейшую судьбу Хрюкина — он навсегда связал свою жизнь с авиацией.

Когда развернулись бои республиканцев с франкистами, Тимофей Хрюкин одним из первых подал рапорт, чтобы его направили в Испанию. Воевал он крепко, заслужил боевые награды.

И вот теперь Хрюкин в Китае. Сражался он с японцами храбро, и нельзя было остаться безучастным к его судьбе, если даже он допустил оплошность в трудных обстоятельствах. Словом, мне удалось настоять, чтобы его но откомандировывали в Москву. Позже за участие в уничтожении японского авианосца ему было присвоено звание Героя Советского Союза, а китайское правительство наградило его орденом.

Мне довелось потом поработать вместе с Тимофеем Тимофеевичем Хрюкиным, дважды Героем Советского Союза. Я все больше убеждался, какой это талантливый военачальник.

Возвращение

Однажды на аэродроме в одной из летных групп я проводил собрание землячества. Сейчас этот термин звучит несколько странно. Но там, на чужой земле, мы не имели возможности от крыто собирать коммунистов и комсомольцев — такова была обстановка. Поэтому практиковались так называемые собрания землячества.

Сидели мы в зале столовой, неспеша пили крепкий чай и вели разговор о своих житейских делах. Но вот приехал Жигарев, отозвал меня в сторону и сказал:

— Слушай, Андрей, закругляйся и поезжай домой. Полетишь в Москву.

— Как в Москву? — не понял я. Для меня это была такая неожиданность, что я не сразу нашелся: радоваться или грустить?

— А вот так. На смену тебе прибыл товарищ. Вечером, надеюсь, пригласишь на прощальный банкет?

Вначале показалось, что Павел Федорович шутит: житье наше вдали от родины было не слишком веселым и мы нередко подтрунивали друг над другом. По когда меня познакомили с приехавшим Федором Ивановичем Богатыревым, комиссаром авиабригады, все разъяснилось.

Вечером собрались. Вспомнили в дружеском кругу радости и печали, пережитые за время пребывания в Китае. Жаль было расставаться, но приказ есть приказ.

Утром следующею дня из Ханькоу отправлялись на ремонт два самолета СБ. Мне предложили воспользоваться этой оказией.

— Другая возможность представится не скоро, — предупредил Жигарев.

Я не возражал. На СБ так на СБ. Это даже быстрее.

О том, что один самолет не совсем надежен, не думалось. Как-нибудь долетим.

Поднялись, сделали над аэродромом прощальный круг и взяли курс на северо-запад. Вместе со мной на борту был молодой летчик А. И. Пушкин, ныне генерал-лейтенант авиации. Не успели мы пройти и сотню километров, как путь преградила сплошная грозовая облачность. Горизонт был густо-черным, по нему полосовали молнии. Красивое и жуткое зрелище. Соваться в этот кромешный ад было, конечно, безумием, и мы повернули назад.

Подходим к Ханькоу, а там новая неприятность: на аэродроме рвутся бомбы. Посмотрели вверх — «висит» колонна вражеских бомбардировщиков. А еще выше идет воздушный бой. На наших глазах японцы подожгли самолет, круживший над аэродромом и пытавшийся произвести посадку.

Поднялись мы на 5,5 тыс. м, отошли в сторону и стали ждать, когда закончится схватка. Мы были совершенно беззащитны. Оружие с борта сняли и тоже отправили в ремонтные мастерские.