Не страшись урагана любви - Джеймс Джонс

— Но это не единственная причина, — продолжил все же Бонхэм. Он снова остановился и под сушащим ветром легко провел огромной ладонью по обширной поверхности волосатого живота. — Слушай, там шхуна, которую несколько месяцев тому назад выставили на продажу в Кингстоне. Шесть спальных мест плюс два для команды, длина шестьдесят восемь футов. Называется «Наяда». — Он снова остановился и сменил курс. — Слушай, я учил этого богача, его зовут Сэм Файнер, в прошлом году, когда он жил в большом отеле в Ганадо-Бей. Ему безумно понравилось ныряние. Так понравилось, что он подумывает вложить деньги в мой бизнес, просто чтобы было судно, на котором он мог бы плавать, когда захочет понырять.

Все оказалось более сложным, когда Бонхэм начал пояснять, но главной причиной поездки на Гранд-Бэнк было желание повидаться с Сэмом Файнером насчет шхуны. Файнер, который был не евреем, а маленьким коренастым немцем (хотя Бонхэму было плевать), был из Милуоки, где у него было два доходных бара и три таверны, а также отели на озерных курортах в северном Висконсине. Обычно он проводил лето, ловя рыбу на венном курорте и выпивая в собственной таверне, и он хотел бы найти нечто подобное и в Карибском море, чтобы войти в долю, где он мог бы нырять зимой. Помимо баров и курортов у него были и какие-то каменоломни. Неважно что, но он хотел или почти что хотел вложить 10000 долларов в бизнес Бонхэма. Однако все заинтересованные стороны знали, что 10000 долларов недостаточно для покупки и содержания судна, достаточно большого для двух-трехнедельного плавания между островами. И в этой связи Бонхэм перешел к другому.

Грант подумал, что никогда в жизни не видел такого выражения неосознаваемого желания, как на крупной морде Бонхэма в тот момент, когда он «перешел» от темы шхуны к «другому». Ясно, что это было абсолютно бессознательное желание, иначе Бонхэм скрыл бы его.

«Другое» заключалось в потенциальном партнере по имени Фрэнки Орлоффски. Бонхэм, как выяснилось, родился и вырос на побережье южного Джерси, где он плавал и ловил рыбу всю жизнь, пока не стал после войны ныряльщиком. Приехав домой навестить мать (на крупной грубой морде появилось особое выражение при упоминании о матери, которую он выделил голосом), он встретил этого польского парня, у которого был спортивный магазин с отделом оборудования для ныряния в Кейп-Мэй. У него была и тридцативосьмифутовая яхта, и он пытался организовать поездки для ныряния, но это было трудно, потому что даже если доплыть на юг до Гаттераса (что само по себе уже было неудобно), то вода все равно оставалась холодной, темной и неприятной для подводного плавания. Когда Бонхэм встретил Орлоффски, тот хотел двинуться на юг, может быть, в Майами. Бонхэм, который провел два года в Майами, пытаясь заняться этим же делом, ответил, что атлантические воды в Майами ненамного лучше здешних, и предложил: не поехать ли вместе в Ганадо-Бей, который был практически девственной территорией по сравнению с Майами или Киз. Конкуренции не будет, так что можно было бы купить судно для коротких поездок и хорошее судно для настоящих подводных работ, а если бы им удалось привлечь и Сэма Файнера к покупке шхуны, они бы могли плавать в Кейменз и даже через канал Виндворд добираться до Инагуас, Гранд-Бэнк и Силвер-Шоулз. До настоящей нетронутой земли. Это было бы самое крупное дело на этом острове.

Бонхэм вложил бы две своих маленьких лодки, все оборудование, здание, большие компрессоры (покупка и транспортировка которых была самым большим его капиталовложением, почти равным стоимости яхты) и последнее, но не самое меньшее — его знания и умение, которые он приобрел здесь, и его растущий бизнес.

Фрэнки Орлоффски вложит свою яхту и минимум 6000 долларов наличными от продажи своего спортивного магазина.

Слушая, как изо рта большого ныряльщика со знанием дела вылетают коммерческие слова и фразы, Грант чувствовал себя очень странно, как будто он вообще не выходил из офиса Гибсона и Клайна.

Бонхэм организовал в Нью-Йорке встречу Орлоффски и Сэма Файнера, а сейчас Орлоффски с женой (на самом деле — с девушкой, поскольку он просто жил с нею) должен прибыть в Гранд-Бэнк на несколько дней поохотиться за рыбой, как и Сэм (с женой), и они могли бы обговорить в баре все это дело. Очевидно, Сэм и Орлоффски говорили об этом во время нью-йоркской встречи. Поездка дорого обойдется и Бонхэму, и Орлоффски, но Бонхэм очень надеется провернуть дельце с Файнером насчет шхуны.

— Мы должны будем заложить имущество, чтоб заполучить шхуну. Но по крайней мере она у нас будет. За год, максимум за два она полностью окупится.

Снова выражение бессознательного желания, алчного и почти безумного, которое сметало все препятствия, не признавало никаких остановок на пути к цели — шхуне, — промелькнуло на хмуром лице Бонхэма.

Он снова заговорил о ней. Он внимательно осмотрел ее, когда она была пришвартована в Сандерсоне около Порт-Ройал. Специально для этого летал в Кингстон. У нее было несколько прогнивших мест на правом борту у носа, что могло повлечь за собой необходимость укрепить или даже сменить бушприт, несколько мест на палубе у кормы тоже подгнили, но все-таки она была в довольно хорошей форме, очень хорошем состоянии для судна, принадлежавшего нефтяной компании, катавшей на ней служащих в выходные дни. Конечно, ее надо будет вытащить и полностью очистить корпус. Заплатить за работу в доке придется порядочно. Но… «Ты таешь, что я мог бы сделать с таким судном? — почти злобно сказал он после паузы, глядя блеклыми глазами на всегда беспокойное море. — Я мог бы… я был бы в безопасности на всю оставшуюся жизнь. Никто меня не тронул бы. Если бы у меня было такое судно. Ненавижу компании. Они все разрушают. Разрушают все старые способы и старые вещи. Разрушают и называют это прогрессом. Они хотят все стандартизировать, а со всем, что нельзя стандартизировать, они не могут справиться. Они посадили на шхуну очень плохого капитана. Настоящая задница. Я его знаю. О чем они думали? Они не любили ее, хотели только одного — вывозить свои толстые зады (с таким капитаном) и думать, что они морячки. Им важно было только произвести впечатление на клиента, а потом завершить сделку. — Он обернулся и тускло глянул на Гранта. — Он вообще плевать хотел на нее. Удивительно, что она все же в таком состоянии. Я уверен, что корпус у нее в порядке».

Грант ничего не сказал. Что он должен был сказать? В мореплавании он ничего не смыслил.

В каком сумасшедшем призвезденном мире мы живем! — неожиданно подумал он. Четыре человека, четыре человека из столь отдаленных и сверхиндустриализованных мест, как Нью-Йорк, Нью-Джерси, Индианаполис, Индиана, Милуоки, Висконсин, собираются на крошечной точке примитивного острова в Карибском море и зачем? Чтобы на несколько дней убежать от цепей их высокоорганизованной скучной жизни — в когда-то примитивную, а теперь ставшую очень сложным спортом охоту за рыбами. И пока они будут это делать, они будут обсуждать и планировать способы добыть деньги, привлечь других людей и тем самым разрушать ту идею, ради которой они и собирались. И за каждой их поездкой, за каждым пилотом и стюардессой, которые отвезут их туда, стоят стройные ряды бюрократических рабочих, стюардов, клерков, выдающих билеты в трех экземплярах, багажные бирки, чтобы защитить их багаж, взвешивающих и снабжающих топливом, — словом, все то, что все они ненавидят, но без чего не сумеют даже добраться до своего примитивного острова. А за этим — планирующие органы, инженерные, авиадиспетчерские службы, радисты — и почти весь этот персонал никогда не заработает столько денег, чтобы самим себе позволить такую поездку — просто работают в бюрократии, чтобы возить эту четверку.