Дело № 113 - Эмиль Габорио

к брату. Верный традициям своего рода, он постоянно заявлял во всеуслышание, что в благородных семьях старший сын должен наследовать отцу во всех имениях и после его смерти все должно достаться Гастону.

Эта явная несправедливость, это нескрываемое предпочтение старшего брата приводили в отчаяние завистливую душу Луи. Часто Гастон уверял его, что никогда не согласится привести в исполнение отцовские намерения, что в наследовании оба брата будут равны. Но, судя о других по самому себе, Луи счел это смешным тщеславием ложного бескорыстия.

В этой ненависти не сомневались ни сам маркиз, ни Гастон.

И когда жандармы и гусары, печальные и взволнованные, пришли сообщить, что Гастон Кламеран бросился в Рону и, по всей вероятности, погиб, возгласы отчаяния встретили это грустное сообщение. Один только Луи оставался бесстрастен, и ни один мускул не дрогнул у него на лице. И только его глаза засветились блеском триумфа. Тайный голос зашептал ему: «Теперь ты богат, и титул маркиза переходит к тебе». Теперь уж он не на хлебах, не бедный родственник у своего старшего брата, а единственный наследник Кламерана!

– Я не могу сообщить бедному старику, – сказал жандармский бригадир, – что его сын утонул! Увольте меня от этого…

Но Луи не испытывал ни беспокойства, ни мягкости души старого солдата. Он тотчас же поднялся к отцу и твердым голосом сказал ему:

– Брат сделал выбор между жизнью и честью… Он умер…

Как дуб, подкошенный молнией, маркиз задрожал от этих слов и упал. Приглашенный к нему врач мог только установить бессилие науки. А к утру Луи хладнокровно принял последний вздох своего отца.

Теперь Луи был уже независим. Он стал маркизом Кламераном, был свободен, сравнительно богат. Он, который всю свою жизнь до этого жил на подачках, был теперь обладателем имения в двести тысяч франков.

Это внезапное, неожиданное богатство так вскружило ему голову, что он забыл свое искусное притворство. За его лицом следили во время похорон маркиза. Опустив голову, с платком у рта, он следовал за гробом, который несли двенадцать крестьян, но его выдавали глаза, в которых под притворным горем светилась радость.

И едва только окончилось предание тела земле, как Луи уже продал в замке все, что только можно было продать: лошадей, упряжь, экипажи…

Став хозяином, он рассчитал всех слуг; бедняги думали здесь и помереть, под гостеприимной кровлей Кламерана. Со слезами на глазах они умоляли его оставить их даже без жалованья, но он их все-таки рассчитал.

Приехал нотариус его отца, за которым он послал. Дав ему доверенность на продажу всех земель и получив от него в задаток двадцать тысяч франков, в конце недели, вечером, Луи запер все двери замка, поклялся, что никогда не возвратится в него назад, и сдал все ключи Сен-Жану, который теперь вынужден был на свои сбережения купить небольшую лачугу в окрестностях замка и поселиться в ней.

И, точно земля Кламерана жгла ему подошвы, Луи отправился в путь. Он послал вперед свой багаж и, прибыв в Тараскон, сел там в дилижанс, совершавший рейсы между Марселем и Парижем. Железной дороги тогда еще не было и в помине.

Наконец-то он в пути! Тяжелый дилижанс, запряженный шестеркой лошадей, скакал во весь опор и с каждым поворотом колеса увеличивал пропасть между прошлым и будущим Луи. Перед ним в ярком пурпуре вставал уже Париж, яркий, как солнце, и ослеплявший, как его лучи.

Он ехал в Париж… Это ли не обетованная земля, страна чудес, где каждый Аладдин находит свою лампу? Там, в этом Париже, в двадцати театрах плачет драма и смеется комедия, а в опере красивейшие женщины в мире, сверкая бриллиантами, умирают под звуки чарующей музыки.

И везде шум, движение, огни, наслаждение…

Какой волшебный сон! И сердце Луи Кламерана замирало от желаний, и ему казалось, что лошади бегут тихо, как черепахи.

О прошедшем он не сожалел и не вспоминал. Какое значение имели теперь для него его отец и брат!

Он еще молод, у него железное здоровье, он носит титул и богат. В его кармане 20 тысяч франков и впереди его ожидает сумма еще больше этой в десять раз.

И когда под вечер при мерцании газовых фонарей он выпрыгнул из дилижанса на мостовую Парижа, он почувствовал себя его владельцем и верил, что этот великий город в его власти и что он может весь его купить.

Имя его предков давало ему привилегию, перед ним открылись двери Сен-Жерменского предместья. Он был маркизом, о нем знали, что он богат, и везде его стали принимать. И если у него не нашлось друзей, зато оказалось много знакомых. В первое же время после своего приезда он приобрел с десяток прихлебателей, которые взяли на себя удовольствие посвятить его в тайны светской жизни и исправить в нем его провинциализм.

И он быстро постиг их уроки. Не прошло и трех месяцев, как он завертелся, за ним установилась репутация хорошего игрока и нашлась женщина, которую он с треском скомпрометировал. Покинув номера, он поселился в комфортабельном отеле близ церкви Мадлены, стал держать кучера и тройку лошадей. И эту «холостяцкую» квартиру он меблировал только самым необходимым; к несчастью, это самое необходимое стоило ему громадных денег.

Но в самый первый день устройства этой квартиры он попробовал было подвести итог своим расходам, и сумма его ужаснула. Пребывание в Париже обошлось ему уже в 50 тысяч франков, то есть в четверть того, что он имел.

А далее началось уже падение.

Он думал, что в этом великом городе, где миллионы валяются на тротуарах, он непременно найдет свой миллион.

Но как? Он не имел об этом представления, да и не старался его иметь. Он просто был убежден, что рано или поздно, а счастливый случай выпадет на долю и ему.

Но счастливого случая не выпадало.

В этой жестокой борьбе за существование нужна была ловкость, чтобы первому вскочить на коня, который называется счастьем, и повести его прямо к цели.

Но Луи не задумывался. Как человек, который хочет выиграть в лотерею, не боясь проигрыша, он сказал себе:

– Кончено! Только случай, счастье или выгодный брак и могут меня вытащить из этого омута.

Но он не сватался, а тем временем был израсходован и последний франк.

Тогда он написал нотариусу отчаянное письмо, но и на него получил отказ.

«Больше продавать уже нечего, господин маркиз, – писал ему нотариус, – остается только один замок. Конечно, он стоит хороших денег, но трудно, да, пожалуй, и невозможно найти покупателя на такой дом