Четыре жизни. 2. Доцент - Эрвин Полле

Массу смешных житейских картинок увидел в уникальном музее юмора в Габрово, в т. ч. немало забавных аполитичных рисунков, представленных карикатуристами Советского Союза (на родине не слышал их фамилий). В экспозиции габровского музея фактически отсутствовала сатира, на стендах множество цветных фото, перемежаемых литературным и живописным юмором. Кстати, считаю личной заслугой отклонение от регламентированного маршрута «София — Солнечный берег» (пришлось основательно поработать с гидом). В габровском музее помимо рисованных картинок множество других юмористических экспонатов: скульптуры, домашние поделки, книги, много чего. В музее царит добрый юмор, через два часа смеяться уже не можешь, скулы болят.

Не раз задумывался, почему великая Россия не имеет музеев юмора, это же не связано с менталитетом населения, в России смеяться любят. Вроде бы нигде в мире так не популярны анекдоты, как в России (по Райкину «так мне кааэтся»). По-видимому, власть боится юмора, именно в нём прослеживаются чаяния народа. Советская власть пропагандистским оружием считала острую сатиру, основным направлением которой является оскорбление человека и его слабостей. Человек смеётся над сатирическими произведениями, пока не начинает понимать, что над ним издеваются. Издеваются над маленьким человеком, который и является основой государства российского.

Уникальный музей юмористической направленности, музей чертей, посчастливилось увидеть в Каунасе («Научная деятельность»).

Лучшие отечественные театральные постановки, игру гениальных актёров в тюменский период жизни мне посчастливилось увидеть в Ленинграде («Учебная работа»).

В Москве, соревнуясь с БДТ Георгия Товстоногова, гремел театр на Таганке Юрия Любимова. Попасть в театр на Таганке командировочному можно было только случайно. У здания театра мне приходилось топтаться в безуспешных попытках купить лишний билет перед спектаклем. А встретился с театром летом 1976 г. в Ангарске, будучи руководителем производственной практики студентов на нефтехимическом комбинате. Не помню, к сожалению, названия спектакля, но сильное впечатление осталось. Не было ведущих звёзд театра Высоцкого, Золотухина, Демидовой, однако молодёжь игрой и пением привела зал в восторг (театральный экстаз). Ныне нередко можно видеть на экране ТВ создателя и художественного руководителя театра Юрия Любимова, изгнанного из Советского Союза и вернувшегося в Россию. Выездной спектакль в Ангарске оказался единственным в период расцвета театра его спектаклем, который мне удалось посмотреть. Много позже отрывки из знаменитых спектаклей Любимова видел по ТВ, но ситуация в стране изменилась, впечатление чего-то необычного не приходило.

В 60-е в стране начался поэтический бум. Дни поэзии собирали многотысячные залы. Но я не часто посещал подобные мероприятия, сейчас даже не могу сообразить почему. То ли из-за занятости, то ли из-за бесчувственности, то ли из-за внутреннего эгоизма. На слуху знаменитые поэты-шестидесятники: Белла Ахмадуллина, Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко, Роберт Рождественский. Книга стихов с личным автографом Рождественского стоит в моей библиотеке (летом 1976 г. на центральной площади Ангарска слушал стихи в исполнении заикающегося автора).

В школе учителя литературы (может им нравились изложения и сочинения) не один раз пытались заставить меня писать стихи в стенгазету. Отказывался. Впервые осознанно занялся шутливыми стишками при выпуске фоторепортажей с отдыха преподавателей («Общественная активность»). Получилось (двустишья, четверостишья) подражание хорошо известным стихам, но вроде неплохо (люди смотрели и смеялись с удовольствием).

Говоря о литературе, не могу в очередной раз не обратиться к феномену Солженицына. Ажиотаж вокруг его фамилии поднялся после публикации «Один день Ивана Денисовича». В очередь в научной библиотеке университета за выдаваемыми экземплярами «Нового мира», а затем роман-газеты студенты записывались сотнями. Я тоже почитал, не нашёл ничего нового. Лагерные порядки мне были известны, всё-таки в Челябинске-40 и на Колыме нашей семье напрямую приходилось сталкиваться с многочисленными заключёнными, причём как политическими, так и уголовными. Однако, у большинства студентов, моих сокурсников, начавших учиться в сталинские времена, чтение повести Солженицына вызвало шок. Многие не верили, что такие безобразия могут твориться в лагерях. А ведь «Один день…» — детский лепет по сравнению с эпопеей «Архипелаг Гулаг». «Архипелаг Гулаг» можно сравнить с тараном, пробивающим крепостную стену коммунистической системы. В Россию великий труд Александра Исаевича (Солженицын неоднократно говорил, что его отца звали Исакий) пришёл после издания его в мире на десятках языков. Читающий мир содрогнулся, знакомясь со страшной всеобъемлющей картиной сталинских (и после сталинских) репрессий. Когда в горбачёвские времена «Новый мир» опубликовал журнальный вариант «Архипелага», многие не стали его читать. В начале 3-го тысячелетия эти же «многие» начинают уверять, массовых репрессий не было, всё это выдумки «дерьмократов», России не хватает крепкой руки. Насколько коротка память народного сознания. Погибшие не могут за себя постоять, а миллионы карателей и их потомки живут припеваючи, ещё и учат правильно жить. Большинство родственников сталинских приближённых живут под другими фамилиями, это не меняет сути. Внук Молотова Никонов, сын Берии (умер в декабре 2000 г.), внук Микояна Намин, сын Хрущёва Сергей, многие другие — процветающие и преуспевающие личности, постоянно мелькающие в газетах и на ТВ. А пенсионеры НКВД, КГБ, ФСБ позволяют себе такие публичные воспоминания, на которые ещё 15 лет назад не осмелились бы. Я не случайно задерживаюсь на теме подавления массового сознания, так как в России начала 3-го тысячелетия наблюдается тревожная тенденция отката с уже завоёванных Россией демократических позиций. Казалось бы, какое тебе дело, ты пенсионер. Но наши дети?! Наши внуки?!

За судьбой Солженицына я следил постоянно, в том числе, слушая «Голос Америки» и «Би-Би-Си». Переживал, когда его выслали. И, слава богу, что это произошло. В России ему работать не дали бы. «Ленин в Цюрихе» слушал по «Голосу Америки». Позже прочитал «В круге первом», «Раковый корпус», «Бодался телёнок с дубом». Пытался читать «Красное колесо», но это тяжело, одолел только один том. Смесь документальных событий и художественного вымысла в гигантской эпопее — чтение не для слабонервных. Требуется спокойная, без ТВ и других отвлечений, атмосфера. В 1997 г. радио России передавало в авторском исполнении цикл из 50 записей Красного колеса, подготовленных ещё к 70-летию Февральской революции для «Голоса Америки». С десяток 50-минутных передач я слышал в Томске, они начинались, если не ошибаюсь в 16.10 по местному времени. Конец рабочего дня и, если не было совещаний, включал радио в кабинете и занимался текущими делами. Впечатление потрясающее. Энергичный Солженицын читал на уровне хорошего артиста, выбирал для чтения пророческие места. Поражаешься как много общего между событиями начала и конца века, когда интеллектуальная элита Россия занялась самоедством, а отсидевшиеся в пивных Цюриха, Парижа и Лондона авантюристы на деньги Германии под демагогическими лозунгами выхватили власть, которую никак не могли поделить разрушители монархии.