Княжья русь - Александр Мазин

Глава двадцать седьмая

Волынь

А впереди был город. Настоящий город с высокими стенами и дубовыми воротами, крепленными железом, маковками кремля и грибом сторожевой башни.

В воротах маячили стражи: бородатые мужи в клепаной броне с длинными копьями. Стояли беспечно: болтали со здоровенным детиной, сидящим на телеге, нагруженной железными крицами.

— Здесь тебя взяли лехиты? — спросил Богуслав.

Лучинка молча кивнула.

— И что же, никто не вступился?

Лучинка помотала головой.

— Не по Правде это, — проворчал Хриси, догнавший Лучинку (ширина дороги позволяла) и пристроившийся справа. — Или ты для них — чужая?

— Чужая, — грустно произнесла девушка. — Мы с мамой Мокоши служим… Служили. Ходили по градам и весям, помогали, кому надо. Обряды творили, рожать помогали, врачевали людей и скотину. Везде нам рады были… — И всхлипнула.

— А где мать твоя? — спросил Хриси.

— Морена забрала. — Лучинка еще раз всхлипнула. — Там ее схоронили. — Тонкая рука показала вправо, где на небольшой полянке стояли три черных идола, издали не поймешь, чьи.

— Хватит, Крыса! — строго произнес Богуслав. — Не бойся, Лучинка! Теперь, ежели кто захочет тебя обидеть, сначала должен обидеть нас. А это — дело ой трудное!

— Но зато веселое! — вмешался, осклабившись, нурман. — Мы, девка, любим, когда нас хотят обидеть! Наше железо любит повеселиться! — Хриси похлопал по рукояти меча и зычно расхохотался. Стая ворон взмыла в воздух и закружилась над тремя идолами. Стражи у ворот перестали болтать и уставились на подъезжающих всадников. Детина на телеге тоже оглянулся и поспешно хлестнул лошадь, уводя телегу в город.

— Мыто — по полкуны с всадника, — сообщил один из стражей. — С девки — четверть. Торговать в городе не будете?

— Разве что — этим! — хохотнул Хривла, наполовину вытянув и уронив в ножны меч.

— Не будем, не будем! — вмешался Богуслав. — Мы — гридни киевского князя. Провожали посла лехитского князя, теперь домой возвращаемся.

— Тогда с вас — две куны с четвертью.

— Две куны хватит, — сказал второй стражник. — Девку безмытно пустим. А не та ли это девка, которую намедни лехиты силком увезли?

— Та самая, — сказал Богуслав.

— Ага. А как…

— Купили, — отрезал Богуслав.

— Ну тогда хорошо. А то у нас дружки тех лехитов еще гостят. Мало ли спросят…

— Спросят — ответим. Много ль лехитов?

— Два больших десятка наберется.

— Целое войско, — усмехнулся Богуслав. — То-то они у вас суд творят, как у себя в Гнездно.

— Это старейшины так решили, — буркнул второй страж. — Не хотят с лехитским князем ссориться. Боятся: будет как с Червнем.

— А князь ваш что, тоже боится?

— Нет у нас князя, — ответил страж. — Прежнего дулебы убили, а нового старшие всё никак не выберут. Так и живем.

— Без князя — нельзя, — подъехавший Соколик неодобрительно покачал головой. — Кто защитит, если беда случится? Без князя боги удачи не дадут. Не страшно?

— Мы — вой городские, — сказал первый страж. — За кем скажут, за тем и пойдем…

— Вот потому у вас лехиты и заправляют, — презрительно бросил Хриси. — Таких, как вы, только и стричь.

— А что, воин, под киевским князем хуже было б, чем под лехитским Мешко? — вдруг спросил Богуслав.

— По мне — так лучше, — не задумываясь, ответил второй стражник. — Лехиты родовых богов жгут, а киевский князь, слыхал, за отчих богов стоит.

— Так и есть, — кивнул Богуслав. — Каких богов хочешь кормить, тех и будешь. У нас — вольно. Я вот Христу кланяюсь, а он (кивок в сторону Хривлы) — Тору и Одину.

— А я — Перуну и Сварогу, — подал голос Соколик.

— Сварога и мы почитаем, — сказал первый стражник. — Выходит, и нам под Киевом не худо было бы.

— Что ж тогда дань Киеву присылать перестали? — усмехнулся Богуслав.

Стражи промолчали.

— Я бы еще понял, кабы у вас сильный князь был, — продолжал Богуслав. — Так ведь нет у вас князя.

— По мне, так можно и дать, — пробормотал первый страж.

— Дать, как же! — язвительно бросил второй страж. — А на вече кто кричал: не давать дани!

— Так я — как все, — смутился страж. — Зачем же давать, если не требуют.

— А затем, что ворог придет — всё возьмет, — наставительно произнес Богуслав. — Вот как ее, — он кивнул на не поднимавшую глаз Лучинку. — Надо бы ваших старейшин уму-разуму поучить. Или новых выбрать. Давно у вас князя убили?

— Зимой еще.

— И что же, так никого и не нашли?

— Нашли, как не найти. Прежнего князя брат младший. Так не хочет он. Говорит: придут лехиты — убьют его, как с червенскими князьями было. Еще один есть, который при прежнем князе десницей был. Он не боится, да его уже старейшины не хотят, потому что — из кривичей. Полоцкому князю служил, а после — нашему. Чужак он. Вдруг наши боги не примут?

— Вот сожгут ваших богов лехиты, тогда узнаете, кто кого примет, — посулил Богуслав.

— Типун тебе на язык! — испугался первый страж.

— За своим языком следи! — строго произнес Богуслав. — Не со смердом толкуешь!

— Не серчай! — поспешно произнес страж, сообразив, что ляпнул не по уму. — Хочешь, проезжай так, без мыта.

— Ладно уж, — махнул рукой Богуслав. — Прощаю! На-ка, — сунул стражу серебряную монетку ромейской чеканки. — Подскажи, где тут у вас передохнуть да поесть лучше?

— Прямо езжай, — первый страж показал вдоль улочки, где вдоль заборов чернели дорожки из тесаных стволов, спасавшие от осенней распутицы. — Постоялый двор Толстого Выжи. Сами увидите.

— Ты куда его отправил? — зашипел второй страж на первого, когда русы отъехали. — Там же лехиты стоят.

— Вот пусть лехитам и покажут, какие они грозные, — сердито сказал первый страж. — Слова ему не скажи…

— Та-ак… — мрачно протянул Богуслав, переглянувшись с Антифом. — Тем же копытом — в ту же яму.

Постоялый двор Толстого Выжи был попросторней того, что на дороге в Полоцк, но так же полон разного народу. А свободное место — только за одним столом. Лучшим столом, за которым угощалась четверка оружных. Судя по броням — воев князя Мешко. Была тут и визжащая девка с задранным подолом на коленях у усатого лехита.

Хотя в этом сходство было неполным: девка визжала не истошно, а вполне игриво.

И еще одно отличие: теперь русов тоже было четверо.

— Здравия всем, — произнес Богуслав вежливо и двинулся в лехитскому столу.

Уселся, снял с головы шлем, кивнул Лучинке: сядь рядом.

Девка перестала визжать. С любопытством уставилась сначала на Славку, потом — на Лучинку. На круглой курносой физиономии девки выразилось удивление

С другой стороны Лучинки опустился Хриси. Рявкнул: «Жирняй, пива!» — и подмигнул девке.

— Кто есть Панове? — вполне добродушно поинтересовался один из лехитов.

Судя по толстой золотой цепи на шее — старший.

— Киевского князя Владимира дружинники, — ответил Богуслав.

— Можно ли узнать, откуда и куда едете?

Почему бы и не ответить, если вопрос был задан вежливо?

— Из Сандомира. Сопровождали посла вашего князя к нашему. Ныне возвращаемся домой.

— Благополучен ли путь?

— Вполне.

Курносая девка что-то зашептала «своему» лехиту. Тот нахмурился, уставился на Лучинку. Потом поинтересовался:

— Прошу простить, пан, девица эта с вами — она вам кто?

Под столом Славка успокаивающе погладил по коленке напрягшуюся Лучинку.

— Холопка моя, — бросил он равнодушно. — Купил третьего дня. А к чему вопрос?

— А ведомо ли пану, что девка эта — уличенная ведьма? — спросил лехит.

— Даже если так, то меня это не волнует, — спокойно ответил Славка. — Святой крест защитит меня от колдовства.

— Пан верует в Христа? — Лехит с золотой цепью поднял белесую бровь, разделенную надвое розовым шрамом. — А мне говорили: новый киевский князь всех христиан истребил.

Богуслав усмехнулся. И перекрестился. Лучше бы он этого не делал.

Рожа у лехита с цепью стала такая, будто он откусил яблоко и увидел внутри полчервяка.

— Византийский схизматик… — прошипел он и жадно глотнул из кружки, словно одно лишь это слово вызвало нестерпимую горечь.

— Не византийский, а булгарский, — уточнил Богуслав.

Тут и ему наконец поднесли пива. Вполне пристойного, к Славкиному удивлению.

— Я не богослов, пан, я — воин, — сказал Славка подобревшим от доброго пива голосом. — У нас в Киеве христиан не много, и мы не разбираем, кого из нас булгарские пастыри крестили, кого — константинопольские, а кого — преосвященный Адальберт. Здесь же — земли язычников, и если желаем мы обратить их к Богу, то не пристало нам выказывать друг другу рознь.

— Огонь и железо! — рявкнул лехит. — Вот лучшие средства для обращения варваров!