Ренегат. Империя зла - Александр Шакилов

Дальше по той же схеме. Жуков убегает, Тарсус при нем. Ты делаешь вид – для Босса, – что охотишься за Жуковым, а сам ждешь непонятно чего, веря в свою интуицию, которая никогда еще не подводила. Но все когда-нибудь происходит в первый раз, верно? Эта мысль тебя неизменно преследует, тревожит. Ибо непонятно, что же в мальчишке такого особенного, из-за чего на него надо натравливать всю московскую милицию.

Ну сын опального министра, и что?

Может, дело в самом министре? Может. А может, и нет.

И еще одно не давало тебе покоя. Самое, пожалуй, главное. Кто – кто, черт побери?! – стер инфу о пацане изо всех баз?! Точно не Босс, точно не ты и не Владлен Жуков.

Кто?!

У тебя до сих пор нет ответа на этот вопрос.

И потому холодком сквозит по хребту. Это признак опасности. Чувство настолько сильное, что хочется вскочить и бежать куда глаза глядят. Лишь бы подальше. Прочь из Москвы. Обратно в лагерь, который едва не стал тебе пожизненно родным.

И тем ценнее Жуков-младший.

Раз уж тебя трясет не на шутку, это подтверждает, что мальчишка крайне важен. Он – серьезный козырь в игре против режима. Или джокер. Ведь в чем его важность – неизвестно, еще предстоит выяснить…

Две минуты миновали. Окурок ты затушил о линолеум. И заметил, что мальчишка за тобой наблюдает. Оценивает. Как раз сейчас принимает решение.

– Мне нужно выбраться из Москвы. – Он закинул пробный камень и теперь ждет твоей реакции.

От нее все зависит.

– Это непросто организовать. – Ты не спешишь с конкретным ответом. Категоричность сейчас не на пользу. – Тебя, Иван, разыскивают. И вообще, с какой стати мне помогать какому-то пацану, террористу к тому же?

– А с какой стати вы вообще помогали мне все это время? – Иван пристально смотрит тебе в глаза, не отводит взгляд, хотя это мало кому по силам. Мужчина с уродливым шрамом и с повадками убийцы – не тот, с кем стоит играть в гляделки.

– Всего лишь выбраться из Москвы? Курить будешь? – Ты протянул ему пачку.

Чуть поколебавшись, он расправил плечи и взял. Достал сигарету. Ты дал ему зажигалку. Он вдохнул дым, закашлялся, но сигарету не выбросил.

– Мне нужно попасть в трудовой лагерь. И не в любой, а в конкретный. В Хортицкую спецшарашку для айти-спецов.

Внутри у тебя все перевернулось. Ты знал – интуиция! – что Жукову надо помочь. Сдохнуть, но помочь, сделать так, чтоб он добрался до Хортицы. Это важно. Это самое важное, что было и есть в твоей жизни, пусть даже ты не понимаешь, зачем это надо.

– Почему именно туда, а не поближе?

– Просто я должен сделать это. Понимаете, еще не все потеряно. Есть еще шанс.

Слова мальчишки эхом звучали в твоих ушах, то затухая, то превращаясь в рев, будто кто-то играл с регулировкой звука.

Не все потеряно.

Есть шанс.

Есть!

Что ж, тебе не привыкать ставить на кон все, ради чего жил.

– Сигареты спрячь. Там, куда ты попадешь, поверь, они пригодятся. Я помогу. Но кое-что нужно сделать. Это будет очень неприятно, но я уверен, Иван, ты справишься.

«…вообразите сапог, топчущий лицо человека – вечно».

Эта фраза вертелась в голове Ивана Жукова, пока он ждал ментов.

Вряд ли в клубе нашелся бы хоть один человек, не пнувший Ивана, не плюнувший в него, не назвавший уродом и кем похлеще. А все потому, что он влез на помост, где танцевали голые девицы, и, разогнав их, принялся раздеваться под музыку. Его тотчас стащили, кое-кого он помял в процессе – для виду, а уж потом помяли его – старательно, с наслаждением. Никто даже не заподозрил в нем террориста номер один. Разве мог всесоюзный враг-маньяк вести себя как обычное пьяное быдло?

Когда приехали менты (похоже, прикормленные хозяевами заведения, ибо вряд ли развалины патрулируются официально), Жукову оставалось лишь приложить ладонь к сканеру. Спасибо Тарсусу, теперь его отпечатки соответствовали личности некоего Ивана Плеткина, 2019 года рождения, системного администратора, два привода в нетрезвом виде.

Кстати, насчет вида. Лицо от побоев распухло до неузнаваемости. Голопроекторы решили не использовать, так надежней.

Выведя Ивана из клуба, мент поднял забрало и спросил:

– Ты понимаешь, мудак, что по этапу двинешь? Деньги есть? Вопрос еще можно решить, протокол я не составлял пока. Вроде у айтишников зарплата нормалек, да? Наличка есть?

Его коллеги при исполнении демонстративно отвернулись – типа ничего не видим, ничего не слышим.

Дыхнув в лицо мента алкогольным смрадом, Иван пьяно ухмыльнулся. Ему даже не пришлось прикидываться: от сигарет и «шампанского», за которым сбегал Тарсус, мутило, ноги подгибались, перед глазами все двоилось. Заодно подпольщик раздобыл новую одежду – пусть грязную, воняющую давно не стиранными носками, но все же получше, чем те трофеи, в какие Жуков был прикинут.

– Да пошел ты! – Он по-свойски ткнул слугу закона кулаком в плечо и расхохотался.

Мент побагровел:

– Ты у меня, сука, на Хортице сгниешь!

Отходив дубинками, Ивана загрузили в панцер.

Восьмиколесную махину трижды останавливали, и трижды замирало сердце. Иван видел на обзорных экранах сотни патрульных броневиков, вертолеты и даже нагруженных многоствольными пулеметами и лентами киборгов, шагающих по развалинам.

И все же они выбрались из зоны облавы.

Все шло точь-в-точь по плану Серпня.

Глава 8

Юзверь

– А у вас тут когда кормят? – первым делом спросил Жуков.

Его только-только выкинули из панцера – аккурат в лапы вэвэшникам, особям неопределенного пола и возраста. Неопределенного – потому что трудно определиться, если тебя держат существа в просторных комбинезонах, серо-черных, пятнистых, а их лица прикрыты вязаными масками-шапками с прорезями лишь для глаз. Для рта не надо, потому что вэвэшники с рабочими – лишенными гражданства персами и союзниками – в переговоры не вступают. Не положено.

В общем, ни шашлыка, ни борща Ивану не дали, зато выбили два зуба. Он едва сдержался – очень хотелось свернуть мудакам шеи. Но нельзя. Не для того он здесь.

Выплюнув резцы и кровь, Иван задрал голову. Небо отсечено от него огромной параболической аркой сплошь из стекла и стали. Под ногами аккуратная тротуарная плитка. Рядом красные вагоны. Он никогда раньше не видел поездов, только на картинках, но сразу узнал – это поезд. Значит, на вокзал доставили.

Светло как днем. Мощные прожекторы безжалостно жгут электричество.

Вэвэшников вокруг было вдвое больше, чем тех, кого заталкивали в вагоны, на крышах которых торчали непонятного назначения стальные штыри – антенны, что ли? Кого-то отхаживали резиновыми дубинками за неповиновение, кто-то стоял, смиренно опустив лысую голову в ожидании своей очереди. Здоровенный пулемет на треноге. Киборги. Лающие команды…

Куда Иван попал?! Ему жутко тут не понравилось.

Его усадили на пластиковый табурет, на котором усидеть не представлялось возможным, потому что одна ножка из четырех была заметно короче. Он тут же попытался встать – на него рявкнули, пригрозили, что лишат вообще всех зубов и отобьют почки. Последнюю угрозу он расценил именно так, хотя дословно прозвучало: «Еще рыпнешься – и ссать кровью будешь». Значит, вэвэшники с рабочими все-таки общаются.

Ему вынесли приговор еще по пути сюда – десять лет с правом продления трудового договора.

Суды в Союзе быстрые. И союзники гордятся этим. Все на борьбу с волокитой и бюрократией!

Вихляющей походкой – а Тарсус еще критиковал Ивана за пародию на прекрасный пол – к нему приблизился некто с явно напомаженными губами и напудренным лицом, но с усиками и бородкой. В одной руке некто держал престранный дуршлаг с множеством серебристых цилиндров на выпуклой стороне, а во второй – подобие маркера, вдвое длиннее и толще обычного.

– Какие у нас замечательные волосики! – Напудренный говорил протяжно, забавно коверкая слова. – Уберем! Не надо! – И он возложил на голову Жукова свой «дуршлаг».

Заботясь о зубах и почках, Иван даже не пошевелился, хотя почувствовал лютый холод, будто его макушку сунули в морозильную камеру.

– Вот и чудно, вот и молодчинка! Люблю покладистых мальчиков!

«Дуршлаг» с легким чмоком отделился от черепа. Ощущение чрезмерной прохлады исчезло. Зато напудренный ткнул «маркером» сантиметров на пять выше левого виска осужденного. Кожу обожгло. Иван зашипел, но не пошевелился.

– Молодчинка! Обожаю! – Закончив истязать жертву, напудренный сунул «маркер» в карман, а взамен вытащил дамское зеркальце. Жуков, похоже, обречен смотреться в такие зеркала. – Гляди-ка на себя! Гляди, какой ты теперь красавчик!

Он смиренно – почки, зубы! – подчинился, моргнул. И сверзился с табурета.

Вэвэшники дружно заржали. Напудренный противно, будто стараясь походить на женщину, захихикал с придыханием.

Ладно еще разбитое сине-черное лицо, опухшее так, что едва видны глаза, но череп… На нем не осталось волос. Вообще. Ни клочка. Зато появилась зеленоватая неровная татуировка: «СЗ М АТ 01245 1201».