До конечной (СИ) - Николаева Елена

— И ты молчал? — горло сдавливает отчаянием. Слёзы не заставляют себя долго ждать. Скатываются по щекам. В груди разворачивается такая буря из тоски и обиды, что не могу ни вздохнуть, ни выдохнуть.

— Ты сийна ластлоилась? — заглядывает в глаза, виновато хлопая ресничками. — Ян, ну пласти. Я бойсе не буду мутики сматлеть так долго.

— Ничего страшного, малыш, — притягиваю его к груди. Обнимаю. Глажу ладонями спинку и затылок, словно прощаясь. Тискаю, целую розовые щечки. — Всё хорошо, родной. Я очень тебя люблю. Всегда помни об этом. Хорошо? — говорю, а самой хочется волком выть.

Ну почему всё так? Почему мы должны причинять друг другу боль? Зачем? Неужели эта чертова амнезия никогда не закончится?

— Ян? Так мы идём? — робкий голосок проскальзывает в мою голову, заставляет вынырнуть из омута мыслей.

Новость о приезде Жени впервые меня потрясла настолько сильно, что трудно вспомнить какую либо ситуацию, вызвавшую подобные чувства. Если бы не прозвучавшие в последний вечер хлесткие, как плеть, слова, я бы не испытала сейчас панику. Тим в одну секунду перевернул внутри всё вверх дном. Заставил побледнеть.

— Идём, Тимошка, конечно же идём, — вытираю слёзы. Приложив максимум усилий, поднимаюсь на ноги, испытывая головокружение. Хочется вернуться обратно в нашу комнату, зарыться в подушку лицом и ни о чём не думать, просто уснуть, но раз пообещала ребёнку, значит выполню просьбу. Пусть этот момент отпечатается в его памяти, как один из лучших.

На мостике оказываемся за считанные секунды. Тим, зарядившись энтузиазмом, доходит до самого конца. Встаёт на колени, опускает листик крапивы в воду и начинает высматривать в пруду лягушек. Сажусь рядом с племянником. Пока он дёргает за верёвочку, привлекая добычу, я молча наблюдаю за ним со стороны. Такой смешной. Полностью сосредоточен на занятии. Профиль, точь-в-точь, как у отца. Такие же пушистые ресницы, линия подбородка, носа, губ...

Почувствовав очередной прилив тоски по любимому мужчине, прикрываю веки на пару секунд, чтобы сдержать слёзы. Всего на пару секунд, пока неожиданный вскрик Тима не вынуждает меня подпрыгнуть на месте и широко от изумления раскрыть глаза.

— Ян, сматли, сматли! Папа плиехал! Папа госик плиехал! Ула! Ула!

Удочка резко летит в сторону. Тим, подрываясь с места, начинает лететь навстречу возникшему из ниоткуда Захарову. Ножка соскальзывает с влажного мостика, и ребёнок кубарём летит в воду.

— Тииим!!!! — истошный крик прорезает моё горло.

От ужаса цепенею. Нужно броситься его спасать, а я смотрю, как он беспомощно барахтается и уходит под воду. Не могу пошевелиться. Тело сковывает ледяной страх.

— Сиди на месте! — крик Жени помогает опомниться. Тяжёлые торопливые шаги по мостику начинают убыстряться. Слышу, как сбрасывает туфли, пускается, что есть духу в бег по сколоченным доскам, скидывая по пути пиджак. Ни секунды не колеблясь, кидается в воду в одежде и выныривает вместе с Тимом на поверхность, отфыркиваясь.

— Герман, помоги!

Смотрю на вялое тельце Тима, болтающееся в воде, и спина ледяным потом покрывается. Тело безжалостно бьёт озноб. Как только Женя с охранником укладывают ребёнка на мостик, Герман переворачивает его на живот, кладет грудной клеткой на колено и выкачивает воду из лёгких. Не в силах находиться в стороне, срываюсь с места, подползаю к ним на дрожащих конечностях. Нарастающий в груди плач вырывается наружу.

— Господи… Господи… Господи… — всё, что могу вымолвить в данный момент, находясь у его ног. — Почему он не дышит? Тим! Тимочка!!! Родной… Женя!!!

— Яна, отойди!!! — Захаров рявкает, обрывая мою истерику, а затем берёт меня за руку и целует ладонь, ввергая в ещё больший шок. — Всё хорошо, малыш, Герман откачает его. Он этому обучен. Дело своё знает. Отойди, маленькая, не мешай ему спасать.

В одно мгновение вытаскивает из меня душу. К чему все эти слова? Обескураженная смотрю то на Терентьева, который проводит реанимацию, то на Женю, закрывая ладонью рот. Слёзы текут ручьём. Силуэты мужчин расплываются. Женя всё ещё находится в холодной воде, напротив сына, держится за мостик посиневшими пальцами. Пару минут мучительного ожидания заканчиваются победой, увенчанной кашлем Тима.

— Дыши, маленький, дыши, — шепчет Захаров, целуя плечо ребёнка. Я растерянно смотрю на своих мужчин. Не знаю, куда пристроить руки. В моём организме почти не остаётся слёз. Только всхлипы и ноющая боль в груди.

— Пап? — сиплый голосок выскальзывает из горла Тима, оживляя работу моего сердца.

— Я здесь, малыш. Я рядом, — отвечает отец. — С волос Жени стекает по лицу вода, он жмурит глаза, пряча от всех свою боль и страх. Прислоняется лбом к виску ребёнка. — Сейчас соберём вещи и отправимся к настоящему морю. Там тепло. Проведём вместе выходные. Ты, я и Янка. Как в Польше, помнишь? Покатаемся на яхте. Посетим цирк-шапито, океанографический музей, посмотрим гиппопотамов и старинные авто, побываем на лазурном берегу. Всё, что захочешь, родной. Говори с папой, малыш. Не молчи.

— Мминне хояддна… — стуча зубами, поворачивается на бок. Мальчики встречаются взглядами. Между ними восстанавливается тесная и нерушимая связь. Эмоции на лицах бьют через край. Такая милота, глаз не оторвать. — Пап, вылазь из вады. Забалеис.

— Яна, держи мой пиджак, — Терентьев снимает с себя вещь и отдаёт мне в руки, затем пристраивает Тима у меня на коленях. Кутаю его, пока Герман помогает выбраться Жене из пруда.

— Ян? А мы поедем с папой на моле? Хасю настаясих гипототамов пасатлеть. Мозьна, Ян?

Прижимаю к себе ребёнка, согревая дыханием его прохладную макушку. На Женю стараюсь больше не смотреть. Я всё ещё растеряна. В душе полный раздрай. Сердце заходится в безумном стуке. Не знаю, каковы у него планы на будущее, но я больше не хочу американских горок в отношениях. Жить так, как мы жили до этого момента, больше нельзя. Это невыносимо больно. Я просто устала от всего. Несчастный случай с Тимом притупил внутри все чувства. Не то, чтобы я перестала его любить. Я до сих пор сгораю от желания прикоснуться к нему, но сегодня я чуть не умерла. У меня не осталось сил на принятие решений.

— Сначала нужно принять горячую ванну, родной. Не то вы с отцом и вправду заболеете. Май месяц на дворе. Завтра поговорим об этом. Хорошо?

— Угу… — неохотно соглашается племянник.

— Сынок, иди на руки к Герману. Я помогу Яне подняться, затем мы вместе пойдём к бабушке Оле. Хочу познакомиться с ней поближе.

— Пап? Ты зе не уедис без нас?

— Нет, конечно. Больше я без вас никуда не уеду.

Евгений.

Как мало для счастья надо — всего лишь вовремя появиться в нужном месте в нужное время, предотвратить беду и мельком увидеть блеск любимых глаз.

Господи, если это было испытанием наших чувств, пусть оно будет последним.

Яна испугано смотрит на меня и кутает ребёнка ещё больше в пиджак Германа. Не желает его отдавать.

Моя вина, знаю. Боится, что я приехал за Тимом. Только она до сих пор не понимает, что под воздействием шока ко мне вернулась память.

Подхожу к ней, присаживаюсь на корточки, беру её лицо в ладони и аккуратно прижимаюсь лбом к её лбу. Вижу, как опускает дрожащие ресницы, чувствую, как замирает её дыхание, как кончики моих пальцев приятно покалывает от желания притянуть её в свои объятия.

Боюсь спешить, хотя сердце учащённо ликует. Боюсь верить своему счастью, чтобы не вспугнуть. Впервые за столько месяцев борьбы и ожидания я наконец-то свободен. Мы так мечтали об этом, так долго к этому шли, и вот я здесь, рядом, не знаю, как ей об этом сказать. Просто не могу подобрать правильных слов.

— Прости… — шепчу ей в губы настолько искренне, насколько это возможно. — Прости мне мою чёртову ревность, малыш…

Целую её в кончик носа, не смея прикасаться к губам, а в голове проносятся все события от нашей первой встречи до этого момента. Все. Всё всплывает в памяти, до мельчайших подробностей и ощущений. Любовь в груди вспыхивает ослепительно ярким пламенем, жаром разливаясь по охлаждённому телу.