Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938 - Анжелика Балабанова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наша конференция должна была выполнить две задачи: во-первых, сделать достоянием гласности тот факт, что, несмотря на запреты правительств и противодействие лидеров рабочего движения, женщины собрались вместе и работали во имя мира и социализма; нашей второй задачей было сформулировать лозунги для этой борьбы и опубликовать листовку для женщин, для которых реакция на войну означала первый подход к решению социальных проблем, и объяснить причины и последствия войны, а также способ, при помощи которого их можно устранить.
Наше воззвание к ним начиналось так: «Где ваши мужья, ваши братья, ваши сыновья? Почему они должны уничтожать друг друга и все то, что они создали? Кому выгоден этот кровавый кошмар? Только меньшинству военных спекулянтов… Раз не могут говорить мужчины, должны говорить вы. Работающие женщины воюющих стран, объединяйтесь!»
Эта конференция сама по себе была моральной победой, но одно обстоятельство подвергало опасности всю ситуацию и угрожало уничтожить единодушие, необходимое для достижения морального эффекта. Отсутствия даже одной подписи на нашем манифесте – отсутствия, которым воспользовалась бы националистическая пресса, – было бы достаточно, чтобы убедить широкую публику в том, что «интернационалисты не могут достичь согласия между собой». Столкнувшись с таким положением, большевички, работавшие под руководством Ленина, представили на рассмотрение резолюцию, которая не имела отношения к цели нашей конференции и которую большинство делегатов не могли подписать. Эта резолюция призывала к немедленному организационному разрыву с большинством в действующих социалистических и рабочих партиях и к образованию нового интернационала. Она также призывала к превращению империалистической войны в гражданскую.
Ленин – через большевичек – был озабочен политической, фракционной проблемой, влияющей на будущее самого политического движения. В ноябре 1914 года он уже поднимал лозунг «Да здравствует Третий интернационал!» в большевистской газете, которая выходила в Швейцарии.
Этот эпизод впервые открыл мне одну из черт характера Ленина, которую я стала полностью понимать лишь после Октябрьской революции. Пока он был эмигрантом, вождем небольшой группки революционеров, я так и не смогла уловить, почему его так заботило количество голосов, поданных за различные резолюции на интернациональных собраниях и заседаниях руководства, или почему он так много времени тратил на споры по какой-либо точке зрения, существовавшей среди делегатов, которых он ни в коем случае не смог бы переубедить. Меня особенно удивило то, что он ведет себя так во время войны, когда всеобщая трагедия столь колоссальна, а наше движение так ослаблено. В России, где у меня была возможность наблюдать за ним более внимательно, я была поражена, увидев, что даже в самые суровые и опасные времена он тратил время и силы, пытаясь убедить нескольких иностранных делегатов, чье влияние было незначительным. Ленин рассматривал каждого человека и каждое, даже малое, общественное событие с точки зрения революционного стратега. Вся его жизнь была вопросом стратегии, и каждое его слово, произнесенное публично, имело дальний политический смысл. Каждый инцидент и тенденция были для него звеньями в общественной причинно-следственной цепи, которыми надо пользоваться в теоретических и практических целях. Понимая, безусловно, незначительность поддержки нескольких эмигрантов, он тем не менее продолжал бороться за свои резолюции или свою точку зрения часами и днями – хотя бы только для того, чтобы его аргументация была внесена в анналы социалистических съездов и заседаний. Он всегда был озабочен их исторической важностью. Даже после того, как русская революция наделила его огромной властью и ответственностью, большая часть его внимания и энергии уходила на старые внутренние фракционные споры между большевиками и меньшевиками.
На съезде женщин в Берне, хоть большевики и осознавали полностью основополагающую важность единства, они не делали ни малейших уступок. Клара Цеткин снова и снова взывала к ним, чтобы они отозвали свою резолюцию. Она была совсем больна, и те из нас, кто знал, что только огромная сила воли держит ее в это время на ногах, боялись серьезных последствий, которые эта борьба могла иметь для ее здоровья. После многочасовых безрезультатных дискуссий Клара, совершенно обессиленная, предложила сделать перерыв. Во время него она удалилась с делегатами-большевиками и Лениным в отдельную комнату. Здесь Ленин, наконец, согласился пойти на компромисс. Большевики проголосуют за резолюцию большинства при условии, что их резолюция появится в официальном отчете о конференции. Этот длительный тупик был преодолен, и конференция закончилась успешно. Когда я пришла в комнату Клары Цеткин, я застала ее с сердечным приступом, и, думая, что умирает, она звонила в Германию своим сыновьям.
Несколько недель спустя та же самая сцена, что была на съезде женщин, повторилась на съезде молодежи, который также проходил в Берне. Здесь она произвела даже еще более обескураживающее впечатление на тех из нас, кто уже был ее свидетелем раньше. Пример женской конференции побудил социалистические молодежные организации, включая многих будущих солдат в ближайшие три года, на такую же демонстрацию. Это собрание было более трудным и опасным для его участников. И все же ряд молодых социалистов из воюющих стран умудрились на него приехать. Здесь последователи Ленина подали на рассмотрение ту же самую поправку, и дело зашло в тот же самый тупик. Пока шла вялая дискуссия, я встретилась с Лениным в ресторане Народного дома, где он сидел на том же самом месте, с которого он направлял своих сподвижниц несколькими неделями раньше. Я иронически спросила:
– Владимир Ильич, вы сюда пришли чаю попить или ради резолюции?
Он бросил на меня раздосадованный взгляд.
И снова в конце концов было принято то же самое компромиссное решение.
Итальянская партия решила наращивать усилия в направлении созыва международного съезда социалистов из всех воюющих и нейтральных стран. Один из ее самых популярных депутатов, Моргари, был делегирован для ведения переговоров с лидерами пошатнувшегося интернационала. Позиция его председателя, Вандервельде, который в то время был членом бельгийского правительства, была символичной. «Пока немецкие солдаты находятся в Бельгии, никаких разговоров о мире быть не может», – сказал он и признался, что считает интернационал заложником союзников.
Вскоре стало ясно, что мы можем защищать честь интернационализма, только продемонстрировав, что несостоятельность нашего движения не является всеобщей, что в каждой воюющей стране отдельные люди и меньшинства остались верными своей вере. Чтобы содействовать расширению этого процесса и посылать в «Аванти» подлинные новости из нейтральной страны, я переехала в Швейцарию. Здесь я получила первое сообщение об антивоенной декларации Карла Либкнехта, оглашенной в рейхстаге в декабре 1914 года. «Аванти» была первой газетой, которая опубликовала ее.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});