Пик Дьявола - Деон Мейер

Он перевернул труп Лоуренс на бок.

— Взгляни, Никита. Выходное отверстие точно сзади, рядом с позвоночником. Кожу пришлось срезать, мы отправили ее на анализ, поэтому сейчас не видно, но оно было еще шире — шесть и семь, шесть и семьдесят пять.

Профессор осторожно перекатил труп обратно на спину и застегнул «молнию» на мешке.

— Итак, Никита, теперь нам известно кое-что интересное. Лезвие длинное; по моим прикидкам, сантиметров шестьдесят. Нам часто приходится сталкиваться с ранами, нанесенными мясницкими ножами — знаешь, такими, которые продаются в супермаркетах, с двадцатипятисантиметровым лезвием. Но при таких ранениях входное отверстие узкое. Иногда имеется выходное отверстие, но оно никогда не бывает шире сантиметра. Здесь у нас две режущие кромки, похожие на штыковые, только шире и тоньше. Значительно шире. Кроме того, штык больше повреждает внутренние органы — он ведь для этого и создан. А в нашем случае лезвие сантиметров шестьдесят длиной, с узким кончиком, который значительно расширяется к середине — там оно чуть менее семи сантиметров. Ты следишь за ходом моей мысли, Никита?

— Да, профессор.

— Кроме классического ассегая, под данное описание ничего не подходит. Даже меч. Раны от меча, естественно, встречаются очень редко; по-моему, я за всю жизнь видел только две. У меча гораздо шире выходное отверстие, а края раны гораздо ровнее. Но отличие не только в этом. Лабораторные анализы принесли несколько сюрпризов. Микроскопические частицы пепла, животных жиров и компоненты, которые мы сначала не идентифицировали, но тем не менее подвергли экспертизе. Оказалось, это «Кобра». Ну, знаешь, лак, которым натирают полы. Животный жир — бычий. Такого на мечах не найдешь. Я начал думать, Никита, искать, потому что у нас давненько не было ассегая и многое забывается. Пошли ко мне в кабинет, там все мои записи. В тебе определенно что-то изменилось. Не говори, я сам догадаюсь…

Пейджел пошел вперед, к себе в кабинет.

Гриссел оглядел свою одежду. Все как обычно, он не видел ничего странного.

— Садись, друг мой, дай я все расскажу по порядку. — Пейджел снял с полки черную пружинную папку и стал листать ее. — Пепел. Им мастера полируют лезвия. Насколько мне известно, есть специалисты, которые делают только ассегаи. Древний метод; в прежние времена так полировали капское серебро; иногда отдельные кусочки еще попадаются в антикварных магазинах — качество изумительное. Следовательно, приходим к выводу, что ассегай изготовлен традиционным способом. Но к этому мы еще вернемся. То же самое касается и бычьего жира, и лака «Кобра». Им натирают не лезвие, а древко. Зулусы часто полируют дерево лаком, чтобы оно стало гладким и блестящим. Так дерево лучше сохраняется и не деформируется.

Отлично, скажешь ты, но как лак «Кобра» поможет нам поймать убийцу? Никита, у меня есть друзья среди антикваров. Я позвонил нескольким знакомым. Они говорят, на рынке сегодня представлены три типа ассегаев. На те, которые продают на блошином рынке на Гринмаркет-сквер, не стоит обращать внимание. Они поступают с севера, а некоторые привозят даже из Малави и Замбии — низкое качество, короткие, узкие лезвия, металлические древки и много резьбы в стиле африканского барокко. В общем, копии ритуальных ассегаев различных африканских племен. Их делают для туристов.

Ассегай второго типа — так называемые старинные или исторические копья — либо короткое колющее орудие, либо длинное метательное копье. У тех и других лезвие подходит к нашим ранам, но есть одна существенная разница: лезвие ассегая «под старину» черное-пречерное от бычьей, овечьей или козлиной крови, поскольку зулусы такими ассегаями закалывали скот. И частицы пепла в таком случае обнаружились бы под микроскопом в гораздо большем количестве. Представляешь, Никита, старые ассегаи продают по пять-шесть тысяч за штуку! Вплоть до десяти тысяч, если можно доказать старинный возраст.

Но ни в одной ране частиц крови животных нет, что означает: твой ассегай либо старинный, но отлично вычищенный, либо относится к третьему типу: точно такой формы и способа производства, как и старинные, но изготовлен недавно. За последнее говорит и ржавчина. Я попросил поискать в ране следы окисления, но их практически не было. Ни ржавчины, ни признаков древности. Твой ассегай изготовили в последние три-четыре года, скорее всего — года полтора назад.

Да, и вот еще что: подозреваю, что после убийства ассегай не слишком тщательно чистили. Мы обнаружили в ране Лоуренс следы крови и частицы ДНК первых двух жертв. Это значит, их убили одним и тем же оружием и, вероятнее всего, их убил один и тот же человек.

Гриссел кивнул. Значит, версия о том, что Ботма причастна к убийству Лоуренс, отпадает.

— Дело в том, Никита, — продолжал Пейджел, — что в наши дни осталось немного мастеров, которые изготавливают ассегаи. Спрос на них мал. Ремесло выживает в сельских районах Восточной Капской провинции, где еще живы древние традиции и где до сих пор режут скот по-старому. Там до сих пор натирают древки бычьим салом и покупают лак «Кобра» для полировки дерева. Судя по входному отверстию, это короткий ассегай, изготовленный мастером откуда-нибудь с равнин Макатини в прошлом году. Естественно, возникает вопрос, как ассегай попал в наши края, как он оказался в руках у мужчины, который нашел в себе смелость наказать мерзавцев, поднявших руку на детей. Довольно странный выбор оружия.

— Профессор, вы сказали «у мужчины»?

— Я так считаю. Все дело в глубине раны. Вонзить ассегай в грудную кость не так тяжело, но пронзить все тело, сломав при этом ребро, и нанести удар такой силы, что лезвие выходит с обратной стороны… На такое требуется недюжинная сила, Никита. Или ярость, адреналин. Но, если убийца женщина, она должна быть настоящей амазонкой.

— Профессор, он действовал очень грамотно. Все происходит тихо. Ассегай бьет без промаха. И потом, его невозможно отследить, как огнестрельное оружие.

— Но даже ассегай — вещь немаленькая, Никита. Метра полтора, а может, и длиннее.

Гриссел кивнул.

— Возникает вопрос: почему именно ассегай? Почему не большой охотничий нож или штык? Если хочешь заколоть врага, есть масса способов…

— Разве что ты хочешь, чтобы о твоем преступлении заговорили.

— Я тоже об этом думаю, но зачем ему огласка? Что он собирается этим сказать? Что он зулус и любит детей?

— А может, он хочет, чтобы полиция решила, будто он зулус, а на самом деле он бур из Бракенфелла.

— В общем, он добивается того, чтобы его поступки получили большую огласку.

— Ты не можешь отрицать, Никита, побуждения у него здравые. Когда я только услышал о нем, то подумал: ну и пусть себе действует в том же духе.

— Нет, я не могу с вами согласиться.

— Перестань. Ведь не станешь же ты отрицать, что он оказывает нам большую услугу.

— Услугу, профессор? В чем?

— Как я ни верю в систему правосудия, даже я вижу ее несовершенство, Никита. А он заполняет одну интересную брешь. Или несколько брешей. Тебе не кажется, что теперь какому-нибудь негодяю придется дважды подумать, прежде чем он поднимет руку на ребенка?

— Профессор, те, кто измывается над детьми, — худшие подонки общества. И всякий раз, как я арестовывал такого, у меня руки чесались распороть мерзавцу брюхо тупым ножом. Но не в этом дело. Дело в том, что… где провести черту? Ты убиваешь всех, кого нельзя исправить? А как же психопаты? Наркоманы, которые крадут мобильные телефоны? Владелец круглосуточного магазина, который хватается за свой «магнум» 44-го калибра, потому что какой-то клептоман крадет с витрины банку сардин? Он тоже оказывает нам услугу? Черт побери, профессор, ведь даже психиатры не сходятся во мнениях, кто из преступников вменяемый, а кто нет; в суде у каждого из них своя точка зрения. А теперь мы приветствуем самосуд? Что будет, если каждый, кто чем-то недоволен, возьмется за ассегай? Да и весь шум насчет смертного приговора… Вдруг все захотели его вернуть. Только между нами: я не против смертного приговора по определению. Я арестовывал сволочей, которые вполне заслуживали смерти. Но с одним я не могу спорить: смертный приговор никогда не являлся для преступников преградой. Раньше, когда их вешали или сажали на электрический стул, они убивали не меньше. Поэтому я не вижу в действиях нашего мстителя никакого достоинства.

— Мощный довод.

— Слушайте, если мы допустим суд Линча, в стране наступит хаос. Самосуд — первый шаг к хаосу.

— Бенни, да ты трезвый!

— Что?

— Понял, что в тебе изменилось. Ты трезвый! Долго держишься?

— Несколько дней, профессор.

— Господи помилуй, Никита, я как будто услышал голос из прошлого.

26

Как только он добрался до машины, позвонил Джейми Кейтер — отрапортовал, что закончил опрос свидетелей. Без всякой задней мысли Гриссел сказал: