Веспасиан. Фальшивый бог Рима - Фаббри Роберт

— П-п-пойдём, Ирод. Нарцисс их проводит. А мы с тобой пройдём в сад. Всего доброго, господа, — схватив Ирода за локоть, Клавдий торопливо вывел его из атрия.

Тем временем Нарцисс поспешил проводить до двери гостей.

— Мой хозяин полагает, что он мастер притворства, что, увы, далеко не так, — прокомментировал Нарцисс. — Я приложу все усилия к тому, чтобы Ирод подумал, что ваш визит сюда носил исключительно деловой характер. К сожалению, его глаза, уши и нос натасканы на то, чтобы подмечать интриги. Так что, боюсь, от него можно ожидать всего, что угодно.

— В таком случае всё должно быть сделано как можно скорее, — сказал Корбулон.

— Твоё суждение безупречно, сенатор, — проворковал Нарцисс, — и делает тебе честь. Поппею не терпится довести сделку до конца. Думаю, он не станет возражать, если мы пригласим его сюда завтра во втором часу. Ведь по причине праздника Аполлона заседания Сената не будет.

— Если ничего не изменится, мы будем здесь с зарей, Нарцисс, — сказал Палл, поднимая ларец. — Я также напомню Азиатику, что начиная с третьего часа он должен ждать на Форуме и, как и договорено, задержать носилки.

После этих его слов привратник проводил их на улицу. Как только дверь за ними закрылась, Палл удивил всех, воскликнув:

— Вот дерьмо!

С Корбулоном они расстались у подножия Целия, откуда он зашагал домой. Остальные четверо направились на Палатин.

Сотни людей медленно взбирались на холм, распевая хвалебные песни в честь Аполлона. В руках у многих были полированные бронзовые диски, символизировавшие солнце. Протолкнуться сквозь плотную толпу было невозможно. Все четверо медленно передвигали ноги, подлаживаясь под шаг белых быков, которых вели во главе процессии.

— Их принесут в жертву Аполлону, Зири, — пояснил Магн рабу.

— Аполлону? А что это? — спросил юный мармарид, испуганно оглядываясь по сторонам.

— Это бог всего на свете — истины, пастухов, земледельцев, лучников, разных... — Магн не договорил. По лицу Зири было видно, что скудные познания мальчишки в латыни делают его объяснения бессмысленным. — Ладно, что уж тут говорить. Главное, что после жертвоприношения в амфитеатре на Марсовом поле состоятся гладиаторские бои. Мы туда непременно пойдём. Там точно будет, на что посмотреть. — Магн бросил взгляд на Веспасиана. — Что скажешь на это, господин?

— О нет, спасибо! Я, как только поговорю с Антонией, пойду в бани, — ответил Веспасиан, как только они сумели выбраться из процессии и свернули на улицу, где жила Антония. — Кстати, последний раз мы были в банях на Крите, — добавил он, многозначительно посмотрев на Магна.

— Днём раньше, днём позже, какая разница! Кроме того, хочу взглянуть, как Зири отреагирует, когда увидит, как все... ну, ты сам знаешь.

— А не рано ли ему? — нахмурился Веспасиан.

— Сомневаюсь, что прилюдное рукоблудие всякий раз, когда на арене погибает гладиатор, делает римлянам честь, — заметил Палл.

Магн довольно осклабился.

— Зато получаешь двойное удовольствие, особенно когда рядом молодая шлюшка, готовая тебе в этом деле помочь. Ну, ты меня понял...

— Рукоблудие? Что это такое? — спросил Зири.

— Вскоре сам узнаешь, — ответил Веспасиан, подходя к двери Антонии.

Велев Магну и Зири ждать его на рассвете у дома Гая, Веспасиан отпустил друга, а сам прошёл вслед за Паллом в дом.

Вскоре к ним вышла Антония в сопровождении Ценис. На служанке был плащ с капюшоном.

— Всё готово? — спросила она у Палла.

— Да, домина, но Ирод Агриппа и его вольноотпущенник Евтих видели нас в доме Клавдия.

Антония изменилась в лице.

— Ирод! Если кто-то и заподозрит неладное в смерти Поппея, то только он. Надо будет подумать, что с этим делать. Кто он, этот его вольноотпущенник?

— Два года назад Ирод был вынужден дать ему свободу, с тем, чтобы он от его имени мог ставить подпись под ссудой. Больше мне о нём ничего не известно. Знаю только, что Ирод купил его ещё мальчишкой и всегда обращался с ним как с последним идиотом.

— Он ему верен?

— Сомневаюсь. Как можно быть верным тому, кому неведома верность? Разве что самому себе.

— Думаю, есть смысл попробовать с ним поговорить. Вдруг он захочет выдать кое-какие маленькие секреты?

Внезапно Веспасиану вспомнились слова Сабина о том, чем можно шантажировать Ирода. В голову тотчас пришла идея.

— Домина, а если пригрозить ему разоблачением его махинаций с зерном? Думаю, это можно сделать, не ставя под удар Клавдия.

— Это как же?

— Задействовав моего брата. Как эдил, отвечающий за поставки хлеба, он имеет право наложить на время нехватки зерна арест на запасы Ирода в Египте. Думаю, Сабин не станет докапываться, у кого это зерно было куплено.

Антония с улыбкой посмотрела на Веспасиана.

— То есть мы поставим Ирода перед выбором: или он теряет деньги, или же помалкивает, храня при себе подозрения на тот счёт, почему у Макрона вдруг сорвалась сделка. Отлично, Веспасиан, ты быстро учишься. Я сейчас же этим займусь. А пока Ценис хотела бы посетить жертвоприношения в храме Аполлона. Знаю, у сенаторов не принято провожать чужих рабынь, но я подумала, что ты согласишься разок сделать исключение из этого правила.

Веспасиан посмотрел на Ценис. Та ответила ему робкой улыбкой.

— С удовольствием, домина.

— Прекрасно. Палл, пойдём со мной. Нас ждёт работа. Нужно послать Сабину записку, чтобы он, как только освободится в зернохранилище, пришёл сюда.

С этими словами Антония пожала Ценис руку и вышла из комнаты. Веспасиан шагнул навстречу девушке.

— Ценис, я...

Она отстранилась от него.

— Не здесь, любовь моя. Пойдём.

— Моя хозяйка мне объяснила, — сказала Ценис сквозь сжатые зубы и кулаками стукнула себя по бёдрам. — Я знаю, мы никогда не сможем пожениться, но я ни разу не слышала про закон, пока хозяйка не сказала мне о нём, прежде чем показать письмо Корвина. Поначалу я даже не поняла, зачем она это мне говорит. Она ни с того ни с сего завела этот разговор, и мне было больно это слышать. Я мечтала стать твоей женой, любовь моя, как вдруг узнаю, что это невозможно. Спустя несколько мгновений я поняла, почему Антония сказала мне об этом: чтобы я приготовилась услышать, что ты добиваешься благосклонности другой женщины.

— Мой долг велит мне иметь сыновей, — попытался оправдаться Веспасиан, правда, довольно неубедительно.

— Долг! Ну, конечно, это твой долг! — взорвалась Ценис так громко, что люди даже обернулись в их сторону. — А как же я? Мы? Наша любовь?

— Она была и останется для меня самым главным на свете, — ответил Веспасиан, стараясь говорить как можно тише.

Похоже, люди вокруг уже догадались, что происходит, и с улыбкой посматривали на них.

— То есть, пока ты будешь жить с этой женщиной, я должна отойти в сторонку и ждать, пока мне перепадут крошки любви, которые ты будешь время от времени бросать в мою сторону, когда сумеешь выкроить свободную минутку от выполнения семейного долга и служения Риму? Тем временем я буду сгорать от ревности, зная, что мой возлюбленный, мой самый лучший друг, сжимает в объятиях другую, которой он также будет клясться в своей любви. Мне же закон запрещает одарить его тем, что я так страстно хотела бы ему подарить: детей. — Ценис остановилась и повернулась к нему лицом. — Скажи, разве такое возможно, любовь моя? Нежели ты думаешь, что я соглашусь? — спросила она дрогнувшим голосом.

— Но Флавия исчезла, и я не знаю, где её искать.

— Ничего, найдёшь другую. Это лишь вопрос времени.

Веспасиан посмотрел в её красные от слёз глаза, и внутри у него как будто затянули тугой узел. Ценис была права: именно этого он от неё и ждал. Другое дело, что он ни разу даже не попытался взглянуть на свои планы её глазами. Представляя своё семейное будущее, он исходил из того, что Ценис отойдёт на второй план, добровольно уступив место его законной супруге. Более того, обеих женщин это будет вполне устраивать. Как же он заблуждался! Вольно или невольно, но он воспринимал чувства Ценис лишь в рамках её социального статуса — рабыни, которая вскоре получит свободу. Теперь же он впервые смотрел на неё как на равную себе: они были просто мужчина и женщина, любящие друг друга.