Доверься, он твой - Вера Копейко

— А все дела — это что, можно узнать? Хорошо, признание препарата лекарством. Это произойдет скоро при твоем усердии, мозгах и личной заинтересованности. А остальное? Мать, что ли, похоронить? Федора женить? Каковы пределы? — Ноздри Ольги Петровны раздулись. Похоже, вот так она "снимает стружку" с внука.

Катерина вздохнула, сложила руки на груди, потом разняла их, сложила на коленях.

— Пределы, говорите. Они где-то внутри. — Правая рука взлетела, пальцы, сложенные в щепотку, постучали в солнечное сплетение.

— Если ты про душу, — проворчала Ольга Петровна, — то она выше. Вот здесь. — Протянула руку и указательным пальцем ткнула Катерину чуть ниже груди.

— Ой! — Катерина согнулась пополам.

— Там душа. Но если ее закрыть, она тебе ничего не подскажет. Как мысль проникает только в открытый разум, так и чувствам нужна открытая душа. В общем… — Она посмотрела на часы. Маятник неспешно разметал пыль в деревянном ящике, поставленном здесь в далекие советские времена. — Пора закрывать кабинет. Но мы не договорили. А поскольку я исполняю роль твоей бабушки, мы продолжим. Не отвертишься. — Она надела пальто. Катерина смотрела, как она застегивает большие черные пуговицы.

— Какое модное, какое шерстяное! — сказала она восхищенно.

— Нравится пальтишко? — подмигнула Ольга Петровна.

— Оч-чень.

— Мне тоже.

— Бабушка всегда говорила, что вами можно восхищаться.

— Мною?

— Да.

— Это почему же?

— Потому что вы не просто профессор, а вы женщина-профессор.

— Не мужчина, это точно, — засмеялась она. — Недавно остановил гаишник. Посмотрел на документы, потом на меня.

— Вы что-то нарушили? — удивилась Катерина.

— Ага. Не пристегнула ремень. Было жаль вот это пальто мять. Спешила, не сняла за рулем.

— Так что он?

— Отдал обратно, порозовел и сказал: "Поезжайте, фрау".

— Кто?

— А вот то! Фрау, и все тут.

— Если бы он сказал "мадам", я бы еще поняла, — засмеялась Катерина. — Может, он в школе учил немецкий.

— Но даже он оценил — возраст в документах и… на мне! — Ольга Петровна засмеялась. — Я давно вывела для себя формулу: цена одежды должна быть пропорциональна возрасту. Понимаешь? — Катерина подумала, потом кивнула. — Для тебя это пока неактуально. Но для таких, как я, уже закон.

— Трудно выполнить. — Катрина покачала головой.

— А все законы трудно выполнить. Ты подвезешь меня до метро? Мою машину захватил внук.

— Как он в нее влезает? У вас же "микра". Или вы поменяли?

— Все та же. Муж купил такую маленькую специально, чтобы внук не зарился. Но видишь, не помогло. Думаешь, он на ней ездит? Ничего подобного. Он ее расписывает. Новая страсть — аэрография. Что он на ней нарисует, как он ее зарегистрирует в ГИБДД — его проблемы. Но я сегодня снова — пешком.

— Я довезу вас до самого подъезда. — Катерина вскочила, в одно движение натянула куртку.

Ольга Петровна улыбнулась:

— У меня есть еще одна формула, Катерина. Тебе тоже подойдет: никогда не отказывайся от удовольствия. — Подмигнула.

— Не буду, — запоздало пообещала Катерина. Ей и себе. Нет, себе и ей.

Вернувшись домой, то и дело возвращалась к разговору с Ольгой Петровной. Допустим, она согласна с ней, но где тот человек, где тот мужчина, который мог бы стать ее?

Тогда она еще не знала Вадима.

19

Ксения Демьяновна перебирала в уме то, что услышала от Катерины о поисках лекарства. Значит, Ольга Петровна навела ее на источник? А разве не она? Это ведь ее болезнь переменила Катеринину жизнь. Но если распорядиться ситуацией правильно, то можно из несчастья извлечь самое настоящее счастье.

Она, кажется, про это уже думала? Если и думала, то другими словами.

Ксения Демьяновна потянулась в кресле, как согревшаяся наконец кошка. Край пледа коснулся деревянного некрашеного, но выскобленного добела пола. Сестры-монашки такие старательные. Ах, как пахнет пол… Она втянула в себя запах хвои и прикрыла глаза. В Доме на Каме столько запахов, и все приятные. Даже от животных. Конечно, от них пахнет прелестями сельской жизни, но это естественно. Все-таки доктор Верхотин — маг. Он позволил всем в этом доме найти себе занятие. Ее бывшая соседка никогда не видела вблизи кроликов. Но здесь смело берет их за уши, когда чистит клетку.

"А теперь, — подтолкнула она себя, — вернемся к главной мысли. Сделала экскурс в здешнюю жизнь, ну и хватит", — остановила она себя.

Так о чем она? О том, что ее болезнь для Катерины стала толчком к новой жизни, снова подумала она. Но сейчас Ксения Демьяновна испытала от этой мысли что-то непривычное. Но каково было Катерине от такого толчка? Видеть перед собой мать, которая…

Она быстро поддернула плед и натянула его до подбородка. "Продолжим послеобеденную сиесту", — приказала она себе.

Сиеста — это значит: снова Вечный Друг вторгается в ее разум. Хорошо, что он не знает, где она устроила себе сиесту. Она говорит ему, что сейчас в экспедиции, но где — тайна. Конечно, если он захочет, то все узнает. Но зачем ему?

Ксения Демьяновна не открывала глаза, старалась ровно дышать. Невредно и вздремнуть. Доктор Верхотин советует. Но в голове толклось то, что не давало спокойно дремать. Оно должно перевариться, тогда от всего случившегося она оставит при себе только полезное, а бесполезное выведет из сознания.

Перемены в самой себе она увидела в глазах Катерины. Большие, серые, они испуганно и настороженно следили за каждым движением. Ксения Демьяновна не спрашивала, что хочет увидеть и чего боится дочь. Она знала силу и необратимость произнесенного слова лучше других. Оно материально. Его можно затолкать подальше, но оно все равно выкатится, потому что произнесено.

Ксения Демьяновна решила сама наблюдать за собой.

Она ходила на работу в институт два раза в неделю, в так называемые присутственные дни. Старалась держаться, чтобы коллеги ничего не заметили.

Но это случилось, причем довольно скоро. Первый звоночек прозвенел, когда она поймала на себе изумленные взгляды молоденькой сотрудницы редакционно-издательского отдела. Как, она не помнит, что вчера отдала свою статью в сборник? Да что это с профессором Улановской-Веселовой?

Ксения Демьяновна немедленно подала заявление об отпуске. Она просила дать ей академический. Она написала безукоризненное обоснование своего желания, чтобы заместитель директора ни на секунду не усомнился: Улановской-Веселовой необходимо закончить работу над монографией. Она получила то, что просила.