Доверься, он твой - Вера Копейко

Катерина поставила машину перед главным входом и пошла по аллее. Здесь пахло весной так сильно, что закололо ноздри и слегка закружилась голова.

— Профессор Платонова на месте, — сообщил охранник с добродушным лицом. Наверное, оно такое мягкое потому, что перед ним проходит слишком много женщин, подумала Катерина.

Ольга Петровна раскинула руки, привлекла к груди и поцеловала в щеку.

— Рада, рада. Так что ты ищешь? Говори, наведу.

— Галантамин.

— Так-так-так… — Ольга Петровна барабанила по столу розовыми ногтями. — Проверь-ка подснежник Воронова, — сказала она. — Попробуй белоцветник летний. В моей картотеке есть все, ищи. — Ольга Петровна внимательно посмотрела на Катерину и вздохнула: — В общем-то хорошо, что с матерью это случилось уже без Вареньки. — И добавила: — Да, для твоей бабушки это хорошо. Зато тебе, девочка, достается… — Вздохнула и махнула рукой.

Катерина улыбнулась.

— Да я ничего. — Она пожала плечами. — Привыкла.

— Вот именно, — подхватила Ольга Петровна. — Привыкла. Мать, брат Федор. Муж сбежал…

— Я сама ушла, — перебила ее Катерина.

— Если бы он мысленно не сбежал, то… Ладно. — Она прервала себя. — Мужчины редко выносят, когда они не единственный свет в окошке. Каждый хочет быть не лампочкой на столбе, а солнцем, которое способно затмить женщине все.

Катерина засмеялась:

— Как-то вы очень… жарко о них.

— Есть причины. — Ольга Петровна махнула рукой. — Смотрю на внука и удивляюсь. Какая замечательная девочка была его подружка. Но он так начудил, что она почла за благо выйти замуж за сирийца и уехать с ним в Дамаск.

— Ого! — изумилась Катерина.

— В другой мир, на край света, только подальше от нашего красавца. — Ольга Петровна вздохнула. — В общем, ну их. Между прочим, твоя матушка могла бы разложить, что за кровь в нем гуляет. Польская, русская или татарская. — Она улыбнулась. — Приведешь ее в норму — спросим. Ладно, займись цветами. — Указала на стеллаж: он высился от пола до потолка. — Все твое.

Катерина смотрела на старообразные ящики с карточками, скоро таких не останется даже в главной публичной библиотеке. Вместо них — электронный каталог.

— А по какому принципу они… — начала Катерина, но Ольга Петровна ее перебила:

— Не по твоему, это точно. Придется потрудиться. Нужное растение может оказаться в последнем ящике на предпоследнем месте.

— Не важно! — с неожиданным внутренним восторгом отмахнулась Катерина. Да о чем печаль? Здесь… где-то здесь "наполнитель" схемы препарата. Они уже обсудили ее с профессором Назаровым. Он согласился, что главное — найти способ ускорить синтез основного фермента — ацетилхолиэстеразы, который участвует в метаболизме ацетилхолина. Лекарство, которое синтезировали американцы — такрин, — разработано по сходному принципу.

— Галантамин, — говорил он Катерине, — сделает свое дело в профилактике болезни Альцгеймера. Я думаю, от него будет польза для лечения болезни в начальной стадии. Что для нас главное? Сохранить как можно больше нейронов головного мозга. Так что ищем галантамин растительного происхождения…

Катерина бросила на стул портфель, сняла куртку и достала с полки первый картотечный ящик.

Она не поднималась из-за стола, пока наконец Ольга Петровна, которая входила и выходила из кабинета, не встала перед ней.

— Мне все это не нравится, — заявила она.

Катерина вздрогнула от неожиданности.

— Я говорю тебе это как названая бабушка. — Ольга Петровна едва заметно улыбнулась. Катерина подняла голову, но по глазам было ясно: она не здесь, она мысленно перебирает то, что нашла в картотеке.

— Вы что-то сказали? — Катерина заморгала.

— Повторяю: мне это все не нравится. Твоей родной бабушке тоже не понравилось бы.

— А что — все? — не поняла Катерина.

— Как ты живешь, чем живешь, как выглядишь. Ты помнишь, сколько тебе лет?

— Не всегда, — призналась Катерина.

Реальность в облике Ольги Петровны, которая пеклась о ней с не меньшей энергией, чем о своем внуке, явилась перед ней.

— Так вот, дорогая, запомни: чтобы тебе сопутствовал успех, ты не должна забывать, сколько тебе лет. Надо жить в соответствии с возрастом.

— Я живу иначе? — удивилась Катерина, невольно отодвигаясь от стола, словно в нем причина открытого Ольгой Петровной печального несоответствия.

— Она еще спрашивает! — Ольга Петровна всплеснула руками. Серебряные кольца клацнули друг о друга, а браслеты поддержали их глухим стуком. Ольга Петровна любила висюльки, как она называла многочисленные украшения. — Ты давно живешь не по возрасту, — продолжала она. — Из отрочества — во взрослую жизнь. Ты воспитывала Федора. Сама-то понимаешь, что стала ему матерью, а не сестрой?

— Матерью? — удивилась Катерина. — Пожалуй. — Она вспомнила, как отвечала сокурсникам, которые пытались ухаживать за ней: "А ты знаешь, у меня ребенок…" Смеялась, когда они отскакивали как ужаленные. — Пожалуй, — повторила Катерина. Она за Игоря вышла замуж, может быть, еще и потому, что он не испугался. На самом деле, поняла она после, он не поверил, что Федор станет и его ребенком тоже. Он думал, Катерина кокетничает. Она не сказала ему о начинавшейся болезни матери. Нет, она не скрывала, не обманывала, просто не верила, что с матерью слишком серьезно.

— Тебе надо выйти замуж, вот что, — продолжала Ольга Петровна.

— Уже была, — резко перебила ее Катерина и смутилась.

Но Ольга Петровна не обратила внимания на тон. Она привыкла к непочтительной манере внука.

— Тебе надо родить ребенка, — продолжала она.

— Уже воспитала. Сами сказали, я стала Федору матерью, а не сестрой. А сейчас у меня на руках двое.

— О том и речь. Ты состарилась раньше срока. — Ольга Петровна рассердилась.

— Но куда я их дену? — Катерина недоуменно развела руками. Она задала вопрос растерянно, Ольга Петровна подошла совсем близко и взяла ее за плечо.

— Федор — взрослый парень, Катерина. Скажи, он на самом деле хочет в армию или это шутка?

— Сам. Хочет служить на море. Дайвинг, рыбки, а теперь подавайте ему океан.

— Странно слышать, — заметила Ольга Петровна. — При половине якутской крови его должно тянуть в тайгу. Но не важно. На море так на море. Освободит тебя по крайней мере от каждодневных забот. В общем, я сказала то, что думаю о твоей молодой, но немолодой, — она усмехнулась, — жизни. Не обижайся, считай, я исполняю роль твоей бабушки. Она очень огорчилась бы, если бы узнала, что семейные дела портят твою личную жизнь.

— Я… я боюсь… Я должна… Вы понимаете — мама, брат… Я должна все дела довести до конца. Тогда… может быть… — бормотала Катерина.