Сладкий роман - Мила Бояджиева

- Как и то, что куколка Дикси и не заметила как повзрослела и проскочила мимо своего счастья...

Я поднялась, накидывая на плечи жакет.

- Нам пора. У меня совершенно удивительные планы на сегодняшний вечер. - Я загадочно улыбнулась и предупредила Майкла. - Только, чур, не занудничать и не думать о грустном. Играем водевиль.

Это я внушала скорее себе, потому что содрогалась от брезгливости при мысли о шпионящей за нами скрытой камере. Накануне я сообщила Солу, что намерена повести кузена в Гринцинг. Он обещал "сесть на хвост" у остановки автобуса, поднимающегося в гору ровно в шесть часов. До этого места мы мирно тащились на трамвае № 38, старом, вольяжном, полном трезвона и веселых бликов на темном полированном дереве.

Майкл вертел головой по сторонам и на его подвижном лице отражалась сложная гамма чувств от восторга до сожаления.

- У тебя кислый вид. Укачивает в венских трамваях?

- Мне жаль тех, кто должен ездить на других.

- А также российских путешественников, не посещавших Гринцинг, подхватила я, давно решившая потрясти Майкла. - Мы, счастливчики, весь вечер будем скорбеть и о них.

До появления Сола оставалось полчаса и мне почему-то до тошноты не хотелось подыгрывать ему. В конце концов, я почти уже богатая женщина и могу расторгнуть договор с "фирмой". Завтра же займусь этим. А сегодня придется подчиниться, тем более, что ничего кроме невиннейшей дружеской встречи Сол не увидит, какую бы чуткую аппаратуру он ни настроил.

Я повезла Майкла в Гринцинг - район фешенебельных вилл и кабачков молодого вина, разбросанных на покрытых лесом, садами и виноградниками холмах. Мы поднялись на автобусах довольно высоко к смотровой площадке, с которой открывался вид на вечернюю, раскинувшуюся в голубоватой дымке Вену. Темная лента Дуная причудливо пересекала город. Прямо от террасы полого спускались вниз кустистые заросли, полные распевшихся птиц.

- А это и есть Венский лес, - показала я на темнеющие внизу кроны могучих деревьев.

- Как? Тот самый? - Он просвистел первые такты известного вальса, того, что в фаэтоне, несущемся по голливудскому павильону, насвистывал Шани в старом фильме "Большой вальс". Свистел Майкл классно и на нас с улыбками засмотрелись толпящиеся у парапета туристы.

- А ещё деньги занимаешь! Мог бы хорошо зарабатывать, лентяй! Здесь принято петь и играть на улицах.

- Заметил. В переходах метро. Я не смог бросить этим мальчишкам мелочь. Они, вероятно, студенты консерватории.

- Ага, коммунистическая гордыня. Ты побоялся обидеть их честным заработком.

- Нет, мизерным. Как всю жизнь оскорбляли меня.

- Смотри! - Показала я на латунную табличку. - Смотри, о чем здесь сообщают: "На этом месте тайна снов открылась Зигмунду Фрейду".

- Знаешь, - Майкл поднял лицо к темному небу. - Однажды кто-то привинтит табличку на Белой башне в Вальдсбрунне... Не спрашивай, что будет на ней. Не знаю.

Он знал! Честное слово - знал! Тогда я поняла это и мурашки пробежали по моей спине...

ПОДАРОК МИККИ

На вершине холма мы нашли чудесный хойриген, что означает "вино этого года" и представляет собой незатейливый ресторанчик в сельском стиле, угощающий молодым вином. Деревянные столы под только что отцветшими яблонями, запах наливающихся соком трав, огромное - зеленоватое на востоке и шафранное к западу небо, дешевое вино в кувшине и деревенская закуска.

Майкл казался усталым, оглядывая окружающие просторы с грустью человека, проездом навестившего родные места. В рубахе с открытым воротом, с наброшенным на плечи тонким светлым пуловером, он выглядел помолодевшим и совсем европейцем. Поблескивающие металлической оправой очки, тонкие сильные кисти, барабанящие по голым доскам стола и пристальный взгляд исподлобья. Мой спутник нравился мне, тревожа любопытство.

Только теперь я поняла, что провела в универмаге два часа не из родственных чувств или абстрактного человеколюбия. Я одевала Майкла для себя, чтобы смотреть на него вот так - с чувством удовлетворенного женского тщеславия. А ещё - на зло Солу и его "фирме", ожидавших увидеть рядом со мной Квазимодо или жалкого старика.

- Ты так странно смотришь, Дикси. Решаешь, на кого я больше похож - на Пьера Ришара или Мастрояни?

- Это давно ясно: на Дастина Хоффмана, к которому я неравнодушна. - Я тронула его за руку, но он тут же убрал её под стол.

- Кажется, дядюшка из Москвы здорово проголодался.

Накормить! Как же я не сообразила.

Я диктовала и диктовала названия блюд полненькой девушке в национальном костюме, уставшей и все время путавшейся. Но совсем скоро наш стол покрылся закусками. К сожалению, ничего серьезного здесь не готовили. Холодный язык, паштеты, заливное, салаты, мясные рулеты, холодная телятина, сыр и, конечно, графин белого вина.

Ах, как он ел! Пренебрегая этикетом, заглатывая целые куски, сверкая на меня счастливыми глазами.

- Все. Теперь я буду жить, - с облегчением откинулся насытившийся Майкл на спинку скамьи. - Замки, универмаги, покупки, Опера, Ниагара... Ты замучила меня, Дикси. У меня зверский аппетит от стресов.

- А ещё от того, что пять дней ты жевал кусочек русской колбасы с крекерами.

- Были шпроты и шоколадка. Но ведь прошла целая вечность. Давай выпьем за нее! Смотри - уже звезды проклюнулись!

Мы звонко чокнулись простыми, как в деревенской харчевне, стеклянными стаканами и выпили, глядя друг другу в глаза.

В тени яблоневых ветвей его глаза казались черными, цыганскими. Наверно, ещё потому, что излучали какую-то притягательную, колдовскую силу... Нет, это не был хорошо известный мне зов самца и не сластолюбие гурмана, взирающего на красивую вещицу, которую хочется присвоить. Но странный родственник, ещё позавчера бесивший меня своей нарочитой нелепостью, казался мне загадочным и даже влекущим. Магия майского вечера? Эффект одиночества? Ожидание сюрприза от скупердяйки Фортуны или просто пьянящий коктейль венского леса с молодым вином?

- Ты, наверно, нравился девочкам, когда учился в школе. Не вертлявым самовлюбленным дурочкам, а серьезным - с книжками под мышками.

- Все наоборот. Я, насколько помню, сначала не нравился никому, а потом - сразу всем... После того, как блеснул на школьной вечеринке с показом фокусов... Бабушка подарила мне толстую книгу, в которой наш главный маг раскрывал секреты своих трюков. Я разучил несколько пустячков, и хотя от волнения почти все делал плохо, имел бешеный успех. И знаешь, от чего? У меня был черный цилиндр и атласный плащ, сшитый из сатина бабушкой. И главное, ? черная маска!

- Так тебя даже не узнали?

- Разумеется, сразу узнали. Но как раз в то время у нас были все без ума от вышедшей на экраны оперетты, которая называлась "Мистер Икс". Так меня и звали до самого десятого класса. А чудная девочка с раскосыми татарскими глазами и длинными черными косами, падающими вдоль спины, избрала меня своим героем...

- Так это была твоя первая любовь?

- Могла бы быть. Могла бы. Но я не догадывался, что тетрадные листочки со стихами, которые я регулярно обнаруживал в своем портфеле, принадлежат Альфие... Они так и хранятся у меня, а девочки уже нет...

- Что произошло с ней, Микки?

- Девочка успела написать много стихов и даже несколько из них напечатали в журнале "Юность"... Это было здорово! А после её смерти я получил от её матери целую толстую тетрадку с посвящением: "Мистеру Икс самой главной тайне моей жизни".

Майкл крепко сжал губы, жалея, видимо, о своей откровенности. И мне захотелось успокоить его хотя бы тем, что и мне, "киноактрисе и парижанке" знакомы и его печаль, и смущение.

- Все это так... так похоже на историю с Жанни... Прошло почти двадцать лет, а я все ещё раздумываю о том, не был ли мой телефонный роман единственным настоящим романом в моей жизни?

- Этот парень писал для тебя стихи?

Я кивнула:

- Он вообще придумал меня целиком - сказочно умную, тонкую, загадочную, желанную, чистую... И не успел разочароваться. Жан умер от болезни крови в девятнадцать лет, а я так и не успела сказать ему, что буду помнить всю свою жизнь его голос, его слова, его преклонение, щедрость...

- Альфия тоже так и не узнала, что я храню её тетрадь, как самый дорогой талисман. Она умерла мгновенно, сбитая грузовиком... А я продолжал жить, становясь таким, как придумала меня эта романтичная девчушка.

- Микки, мы должны выпить за тех, кто любил нас и кто до сих пор освещает нам путь.

- И будет освещать до конца. - Майкл поднял бокал. - Пьем не чокаясь.

Мы выпили и приумолкли, вспоминая каждый свое. И тут же в паузу ворвались шумы: дружный хохот большой компании за соседним столом, тявканье собачки, выпрашивающей кусок колбасы у толстого немца в шортах, обрывки хоровой песни, несущейся из глубины сада.

Я протянула Майклу руку и, весело шлепнув по ней, он задержал мою ладонь в своих пальцах. Официантка принесла и поставила на стол зажженную свечу, принимая нас, очевидно,за влюбленных.