Черчилль. Молодой титан - Майкл Шелден

На страницах книги Рэндольф выступал непонятым героем, который пытался вдохновить свою партию и страну на достижение великих целей, но был побежден силами реакции и эгоистическими интересами. С поломанными крыльями он упал на землю; еще один аристократ-мечтатель, вроде лорда Байрона, он прожил короткую, но насыщенную жизнь, люди без воображения относились к нему с пренебрежением, но те, кто понимал его, не переставали скорбеть об утрате такой личности. Растянутая на тысячу страниц, книга стала величественным сияющим монументом, своего рода манифестом. Уинстон собрал воедино разрозненные сведения о жизни отца, соорудив романтическую ее версию, которая могла служить путеводителем для его собственной карьеры.

Как-то, еще не завершив работу над книгой, он приехал в гости к поэту Уилфреду Скоуэну Бланту, старинному другу Рэндольфа. Высокий, эксцентричный и искренний Блант все же старался скрыть от взгляда посторонних неудобные стороны характера лорда Рэндольфа. И всегда находил какие-то оправдания для друга, даже если тот и был виноват. Как и Уинстон, Блант был склонен видеть в характере обаятельного и сумасбродного Рэндольфа нечто байроновское. Но вообще-то Блант был помешан на лорде Байроне настолько, что женился на внучке поэта — леди Анабелле — и считал себя «перерождением Байрона».

Слушая рассуждения Уинстона о том, что он выделяет главным в биографии, Блант вдруг осознал, как сын похож на отца. Как многое от отца он может видеть в сыне. И речь шла не о физическом сходстве, не столь уж заметном, но Уинстон каким-то сверхъественным образом воспринял суть отцовского духа. «Он потрясающим образом походил на отца в манерах и том способе мыслить, какой был ему присущ, — записал Блант в августе 1904 года в своем дневнике. — Он только вернулся после игры в поло, невысокий, крепкий с блестящими глазами и вызвал у меня в памяти образ Рэндольфа, каким он был двадцать лет назад. Он достал из папки письма отца, которые я дал ему почитать полтора месяца тому назад, и прочитал их вслух, чтобы я мог объяснить какие-то недомолвки и неясные места, а также подвести итог некоторым политическим событиям начала восьмидесятых годов, с которыми были связаны я и Рэндольф. Было нечто трогательное в том, с какой скрупулезностью верный сын пытался разобраться в перипетиях жизни сэра Рэндольфа».

В лучшие моменты своей жизни лорд Рэндольф был чрезвычайно остроумным, воспитанным, красноречивым и страстным. А в худшие — столь порывистым, опрометчивым и непредсказуемым, что многие современники считали его психически больным. Так, например, лорд Дерби в 1885 году написал: «При всей его замечательной ловкости, он совершенно ненадежен: едва ли джентльмен и, вероятно, более или менее безумен». Даже его лучший друг лорд Роузбери писал, что Рэндольф всегда страдал своего рода «непослушанием», а со временем оно перешло в более сложную форму, когда его разум окончательно сошел с катушек.

Что узнал Уинстон, и что современники его отца вынуждены были признать, это то, что Рэндольф страдал от последствий сифилиса, который и убил его. И хотя кое-кто пытался высказать предположение, что причина скрывалась в растущей опухоли мозга — это всего лишь отговорки. Обсуждение венерических заболеваний в викторианское и даже эвардианское время — было под запретом, поэтому Уинстон вынужден был использовать эвфемизмы для объяснения причин смерти отца. Он писал, что Рэндольф стал жертвой таинственного и «страшного заболевания», что любящие его вынуждены были признать со стыдом и печалью».

Лорд Роузбери выразился более внятно: «тяжкий недуг парализовал и убил его». Даже более того, он пояснял, что Рэндольфу становилось все хуже и хуже, из-за того, что «невидимый яд отравлял его организм». Биограф более позднего времени, Рой Фостер, писал, что специалист по этим вопросам, доктор Руз не сомневался — пациент болен сифилисом и лечил его соответствующим образом. В последние годы жизни лорда Рэндольфа часто посещал член Британского гинекологического общества Джордж Э. Кит, специалист по венерическим заболеваниям, лечивший представителей обоих полов. Его услугами пользовалась и Дженни. За неделю до кончины Рэндольфа ее более всего страшило, что причины болезни мужа станут известны широкому кругу людей.

Она писала своей сестре Леони: «Никто в обществе и даже в нашем светском обществе пока не знает правды… и страшно даже подумать, если это как-то вырвется наружу. Это нанесет непоправимый вред и его политической репутации и его памяти, не говоря уж о последствиях для всех нас». (Где и когда Рэндольф подхватил заразу — неизвестно. Но достаточно долгое время они с Дженни жили на расстоянии друг от друга, и она была погружена в вихрь собственных увлечений. Наверное, болезнь мужа ее не коснулась.) Уинстону правда стала известна, когда его отец был еще жив. В свои двадцать лет он уже умел добиваться, чего хотел. И он убедил доктора Руза показать ему медицинские отчеты и попросил, чтобы тот рассказал ему «все как есть». Признавшись матери в содеянном, он поклялся, что «не сказал об этом ни единой живой душе… Должен признаться тебе, насколько это тревожит меня».

Смерть отца пугала Уинстона. С беспокойством он следил за ухудшением его здоровья. Для семьи и для всех близких, как писал Уинстон в биографии Рэндольфа Чарчилля, — случившееся представлялось «постыдным». А для сына, который преклонялся перед отцом, — это было еще более мучительно. Он никогда не забудет то снежное утро, когда умер лорд Рэндольф. Почти пятьдесят лет спустя, став премьер-министром, он удивил своего врача, заметив: «Бедный отец умер 24 января 1895 года, много лет назад». Это дата впечаталась намертво в его память. Странным образом, его собственная смерть совпадала со днем смерти его отца. Уинстон Черчилль сделал последний вздох в девяносто лет утром 24 января 1965 года — через семьдесят лет после смерти Рэндольфа.

Летом 1905 года Черчилль завершил жизнеописание отца. Процесс написания истощил его и в эмоциональном и в физическом отношении. Его изможденный вид поразил даже тех, кто видел его и в худшие времена. Явно преувеличивая увиденное, один из журналистов даже набросал что-то вроде некролога: «Ничего не осталось от того «парня». Его лицо осунулось, посерело… Он даже говорил как пятидесятилетний человек, медленно выдавливая слово за словом. Руки едва удерживали шляпу, Уинстон то отодвигал ее на затылок, то снова натягивал на лоб, чтобы прикрыть усталые глаза».

Но физический склад Уинстона был весьма своеобразным: накануне он мог выглядеть полностью истощенным, а уже на следующий день его переполняла жизненная энергия. Он мог пойти играть в поло или отправиться в поездку в двух милях от дома на выступление и произнести две речи подряд. Эти глубинные силы порой поражали его современников. В данном смысле он сильно отличался от других детей аристократов, считавших, что это вульгарно — проявлять слишком много энергии. Это отличало его и от отца, который делал вид, что усердно работает, но на самом деле не знал, что это такое. «Мистер Черчилль превосходит своего отца, — писал А.Г. Гардинер, редактор лондонской газеты «Дейли Ньюс». — Но к унаследованным способностям, воодушевлению и умению увлекаться он прибавил знания и прилежание, которых был лишен его отец. Он работал столь же яростно, как и играл, обрушиваясь на тот или иной предмет с такой же страстью, с какой он обрушивался на своих противников в палате».