Непохожие поэты. Трагедии и судьбы большевистской эпохи: Анатолий Мариенгоф. Борис Корнилов. Владимир Луговской - Захар Прилепин

Дальше шли потрясающие подробности: Корнилова, оказывается, в начале Отечественной освободили и тут же отправили на фронт: искупать.

Под Смоленском Корнилов попал в плен, в 1944-м освобождён, но проверку не прошёл и получил ещё 25. За то, что плохо искупал.

Так и пересеклись пути его с путями зэка Иванова.

«Своих стихов он мне не читал, но с наслаждением читал других поэтов. Больше всего он читал Твардовского. Все его поэмы он знал наизусть».

А умер, умер он как, когда?

Умер в 1949 году. Теплоход из Ванина прибыл в Магадан, Корнилов был сильно болен, спускаться ему помогал Иванов, можно сказать: тащил на себе. Уже на берегу тронул совсем отяжелевшего товарища, а тот — мёртв.

Бросились искать этого Иванова — пошли по указанному адресу. Явились — а там такого нет. И не было.

Кто же это написал? Кому надо будоражить близких, память, душу? Может, он сам сочиняет эти истории про себя и запускает в свет?

Рвануть бы занавеску, чтоб с хрустом оторвалась — чтоб не успел убежать, и крикнуть: Боря, прекрати! Боря, иди в дом! Живой, мёртвый, иди, только не береди больше сердце.

ИСХОДИТ КРОВЬЮ ЧЕЛОВЕК

Если говорить о поэтическом провидении — Бориса Корнилова надо приводить в качестве образцового и завораживающего примера.

Картины насильственной смерти наплывают одна на другую непрестанно.

Каждое третье стихотворение содержит ужас нежданной, неминуемой, отвратительной смерти.

1926-й, «Книга»:

И вот —Насилуют и режут,И исходит кровью человек.Вот он мечется,И вот он плачет,Умирает, губы покривив,И кому-то ничего не значитУходить запачканным в крови.Отойдёт от брошенного телаТак задумчиво и не спешаИ, разглядывая, что он сделал,Вытирает саблю о кушак.

1927-й, «Обвиняемый»:

Я буду суду отвечатьЗа оскорбление словом.И провожает конвойУ чёрной канвы тротуара,Где плачут над головойИ клён, и каналья гитара.

1928-й, «Музей войны», но:

Вот и вижу такое дело —кожу снятую на ноже,загоняют мне колья в тело,поджигают меня уже.

1929-й, «Лес», но:

Тебе, проходимец, судьбою,дорогой — болота одни;теперь над тобой, под тобоюгадюки, гнильё, западни.Потом, на глазах вырастая,лобастая волчья башка,лохматая, целая стаяохотится исподтишка.

В том же году «Лесной пожар», но:

Огонь проходит сквозь меня.Я лёг на пути огня,и падает на голову головня,смердя,клокоча и звеня.

А в 1930 году появились строки, от которых уже не жар, а мороз по коже («Война»):

Белая полночь ясна,Она меня спрятать не может,Она застывает, над миром вися,И старые ставни колышет,Огромная вся и ненужная вся,Она ничего не услышит.И звякнет последняя пуля стрелка,И кровь мою на землю выльет;Свистя, упадёт и повиснет рука,Пробитая в локте навылет.Или — ты подумай —Сверкнёт под ножомМоя синеватая шея.И нож упадёт, извиваясь ужом,От крови моей хорошея.Потом заржавеет,На нём через годКровавые выступят пятна.Я их не увижу,Я пущен в расход —И это совсем непонятно.

Годом позже, в 1931-м («Рассказ моего товарища»):

Засыхает песня,кровоточит рана,червячки слюнявыев провале синих щёк;что ни говорите,умираю рано,жить бы да жить бы,ещё бы…ещё…

И в том же году («Снова звёзды пылают и кружатся…»):

— Купите бублики,гоните рублики, —песня аховая течёт,и в конце концов от республикимы получим особый счёт.

Ну и какой он, этот счёт?

Скажет прямо республика:                                — Слушай,слушай дело, заткнись, не рычи, —враг на нас повалился тушей,вы же пьянствуете, трепачи.Пота с кровью солёный привкуслипнет, тело моё грызя… —и отвесит потом по загривкунам раза́и ещё раза́.

Они действительно весело пьянствовали — в том числе с закадычным другом Павлом Васильевым, поэтом, и ещё с одним — Иваном Приблудным, опять поэтом, и ещё с третьим — Ярославом Смеляковым, тоже поэтом.

Смелякова заметут за решётку на долгие годы.

А по другим загривкам отвесят так, что загривки вдрызг.

Всё припомнит — растрату крови,силы, молодости густой,переплёты кабацкой кровлии станков заржавелый простой.

Покачнёмся и скажем:                      — Что ж этои к чему же такое всё,неужели исхожено, прожитопонапрасну, ни то ни сё?

Ни ответа,             ни тёплой варежки,чтобы руку пожала нам,отвернутся от нас товарищии посмотрят по сторонам.

Так и было, посему:

Не кичась непревзойдённой силой,я шагаю в тягостную тьму —попрощаться с яблоней, как с милоймолодому сердцу моему.

Стихотворение «Смерть», год 1931-й:

Может быть,             а может быть — не может,может, я живу последний день,весь недолгий век мой — выжат, прожит,впереди тоска и дребедень.…………………………………Но нелепо повторять дословностарый аналогии приём,мы в конце, тяжёлые как брёвна,над своею гибелью встаём.

И ещё такая зарисовка («Ты как рыба выплываешь с этого…»):

И когда меня,играя шпорами,поведёт поручик на расстрел, —я припомню детство, одиночество,погляжу на ободок луныи забуду вовсе имя, отчествотой белёсой, как луна, жены.

Стихотворение, между прочим, автобиографическое — посвящено оно жене, с которой расставался; а то, что поручик в финале появляется — так кого ж Корнилов мог вписать в 1931 году? Не оперуполномоченного же. Поручики, между тем, все давно перевелись ко времени написания стихов.