Странники войны: Воспоминания детей писателей. 1941-1944 - Наталья Громова

Наш детский сад, к тебе назад

Уж не вернемся снова мы,

Мы здесь росли и выросли

Веселыми, здоровыми.

А кончается так:

Вы уж будете старушки,

А мы снова к вам придем,

В детский сад с собой за ручки

Наших деток приведем.

И как Мальчик был заразителен! С ним я превращалась из тихого заморыша в хоть и не равного, но все-таки активного сотоварища. Изрядное количество уже прочитанных книг позволяло мне радостно воспринимать его затеи. Мы бывали с ним и пиратами, и индейцами, и дикими зверями в джунглях, и отважными путешественниками.

Детский сад во Внукове

Однажды в конце лета утром до завтрака мы без разрешения отправились в далекий поход – открывать неведомые страны – за границу территории детского сада. Недавно прошел дождь, было сыро и грязно, чавкала под ногами мокрая рыжая глина. И когда я перепрыгивала через препятствие – канавку с водой (а в мои семь лет она казалась огромной!) – с моей тощей ноги свалилась сандалия (застегнутая на последнюю дырочку, она всё равно болталась) и утонула в канаве. Так я и возвратилась в детский сад – в одной сандалии. Конечно, нам попало.

Когда мы снова собрались играть, Мальчик вдруг сказал: «А ведь та сандалия, что осталась, тебе всё равно не нужна, давай ее похороним!» – «Что это – похороним?» – спросила я, еще не знакомая с этим понятием. «Ну как, положим в гроб и закопаем».

А, «гроб» – это я знаю, ведь папа читал мне стихи: «Когда сюда, на этот гордый гроб, придете кудри наклонять и плакать…» И мы взяли коробочку из-под привезенных мамой новых туфель, положили туда злосчастную сандалию и с трудом закопали, а вернее засыпали этот «гроб» с помощью совков из песочницы.

А вечером по политизированному литфондовскому детскому саду № 35 разнеслась радостная весть: умер Троцкий. Ликованию старшей группы не было предела. Но ведь главных врагов у Советского Союза было два: не один Троцкий, а еще и Гитлер. И назавтра у неугомонного Мальчика родилась новая идея: «Давай похороним еще твою туфлю, может быть, тогда умрет Гитлер». Новые похороны были организованы с трудом и прошли не так удачно, и ничего после них – увы! – не последовало, кроме сурового наказания участников…

Лариса Лейтес. 1941

Осенью мы расстались с детским садом № 35, и больше я Мальчика не встречала. Только много лет хранила в памяти эту историю. Так долго, что уже стало казаться – а было ли все это на самом деле? Лишь недавно я рискнула заглянуть в энциклопедию, чтобы проверить себя. И прочла там: Лев Троцкий был убит в Мексике 16 августа 1940 года. Всё так.

И еще: на экране ТВ, на фотографиях в прессе – очень черные глаза знаменитого человека… Он, не он?

Мой Чистополь

Мой Чистополь начался 22 июня 1941 года. Мне было восемь, я отучилась в первом классе, и меня отправили в пионерский лагерь Литфонда во Внукове.

Я была в самом младшем, октябрятском отряде, многих ребят из отряда я уже знала – мы были вместе в детском саду или жили летом в дачных поселках Литфонда.

На воскресенье, 22 июня, было назначено открытие лагеря и родительский день, мы ждали этот день как праздник: подметали территорию, готовили «самодеятельность» – разучивали стихи и песни.

О детстве счастливом, что дали нам,

Веселая песня, звени!

Спасибо великому Сталину

За наши чудесные дни.

Неожиданно днем раздался сигнал пионерской «тревоги». Его исполняли наш горнист Ледик Леонидов и барабанщик Толя Дукор – очень известные в лагере люди. Все помчались на линейку и быстро построились. Начальник лагеря объявил, что началась война. Это известие было воспринято младшим отрядом как радостное. Как же: «если завтра война…», «своей земли ни пяди…», «малой кровью, могучим ударом..» – мы росли на этом. Значит, через несколько дней мы разобьем проклятых фашистов! И наши мальчишки весело, с громкими воинственными криками забегали и заскакали по лагерным дорожкам, вооружившись палками.

Берсут. 2005

Вскоре потянулись приехавшие растерянные, обескураженные родители, радость поникла. Еще несколько дней мы прожили в лагере, потом нас отправили домой. А дома – пересеченные полосками бумаги оконные стекла, занавешенные вечером окна – сначала одеялами, потом появилось «затемнение» – специальные шторы из плотной темно-синей бумаги. Возникло слово «эвакуация». Избирательная память многого не сохранила. Чередуются полные провалы и яркие застывшие цветные картины. Не помню, как прощалась с родителями 6 июля, зато сразу вижу: идущий поезд, общий вагон, мы (персонажи из младшего отряда) сидим на деревянной нижней полке, болтаем ногами, не достающими до пола, и выбрасываем в приоткрытое окно бутерброды, заботливо приготовленные в дорогу мамами: белый хлеб, сливочное масло, домашние котлеты, колбаса довоенного качества – что у кого – выбрасываем пасущимся за окнами коровам. Два долгих года мы потом вспоминали эти бутерброды!

Стасик Нейгауз

Дорога до Казани заняла несколько дней, поезд часто останавливался, пропуская военные эшелоны, было жарко, еда портилась, я заболела тяжелой дизентерией, чуть не умерла. Поэтому следующая картина– сразу палата изолятора в Берсуте. Пароход «Дюканов», который привез нас в Берсут, совсем не помню. Спасла меня Тамара Владимировна Иванова – женщина неуемной энергии, ей удалось достать чудодейственное тогда лекарство – БАКТЕРИОФАГ – только так, торжественно, отпечаталось в памяти это слово.

В августе я уже поправилась и включилась в общественную жизнь нашего лагеря. «Население» было почти то же, что и во Внукове (плюс детсадовские и мамы с малышами), но природа – совсем другая. Высокий берег Камы, обрыв к реке, знаменитая лестница, остатки которой удалось сфотографировать в 2005 году, густые леса, полные малины и земляники. Но собирать ягоды было невозможно – налетали тучи комаров. А какие были закаты!

Громкоговорителей в этом бывшем доме отдыха (или санатории?) не было, в солнечной столовой – белые скатерти и довоенная еда, война еще не чувствовалась. Моя спасительница Тамара Владимировна, напуганная желудочными заболеваниями, строго следила за нашим санитарным состоянием, за что ребята прозвали ее «кипяченая водичка». Старшие мальчишки сражались в футбол, были две соперничающие команды. Капитаном одной стал Тимур Гайдар, другой – Стасик Нейгауз. Оба – лидеры, но антиподы: хулиганистый, открытый, веселый Тимур и романтичный, сдержанный Стасик.

Мы, девчонки из младшего отряда, немедленно разделились на две партии. Музыкально одаренные Женя Скудина и Марина Френкель возглавили партию Стасика, Ванда Белецкая и я принадлежали партии Тимура. Рано утром полагалось нарвать букетик полевых цветов и поставить в столовой перед завтраком на стол кумира. В их честь сочиняли нехитрые стихи. Помню только рифму «Тимур – amour» (откуда-то по-французски!). В старших отрядах уже вовсю процветали романы. Девочки-звезды

Варя Шкловская и «гордая полячка» Эва Василевская были объектами нашего пристального наблюдения, нас же, мелюзгу, никто не замечал.

Тимур с отцом Аркадием Гайдаром. Перед войной

Следующая картина – уже интернат в Чистополе. Дом крестьянина. Улица Володарского, 52, парадный вход заколочен. Входим через арку во двор, в глубине двора – стойла лошадей, от них навоз, грязь. Зимой всё это замерзало, образуя небольшие обледенелые горки, мы с них катались. Двер – в углу дома, несколько ступеней налево вниз – кухня, красный уголок, столовая. Направо – лестница наверх. Между первым и вторым этажами – грязная рыжая дверь в уборную типа «сортир», на стене которой много лет после войны сохранялась надпись «Дукер – дурак». На втором этаже – ребячьи спальни, на третьем жили некоторые воспитатели и обслуживающий персонал. Наша комната младших девочек – первая налево по коридору от заколоченной парадной лестницы, превращенной в склад барахла и каких-то досок (хода нам туда не было). Два окна, печка, восемь или девять кроватей, посередине стол для всего: для уроков, рукоделия, чтения. Часто по вечерам выключают электричество, тогда мы зажигаем коптилку – фитилек, опущенный в вонючее хлопковое масло. На ночь, чтобы не бегать на лестницу в уборную, нам, младшим, ставят ведро, мы называем его Яков Фёдорович – в честь нелюбимого директора интерната, грубого Хохлова. Прямо под нашей комнатой – красный уголок, там стоит рояль, на нем после отбоя играет Стасик Нейгауз. Какие-то звуки доносятся и до нас. Самая ярая поклонница Стасика Женя Скудина – будущий музыковед – ложится на пол, ставит рядом, дном вверх, маленький железный тазик и прикладывает к нему ухо, говорит, что так ей лучше слышно.

Интернат Литфонда. 1940–1950-е

Фанерная перегородка отделяет нашу комнату от комнаты наших друзей-врагов – младших мальчишек. В перегородке есть маленькая круглая дырочка размером с пятак (выпал деревянный сучок), через нее в дни самых напряженных отношений с мальчишками просовываются в обе стороны записки – идет выяснение сложных отношений. Таковы декорации, в которых протекала наша жизнь.

О распорядке жизни и ее атмосфере лучше всего рассказывает взрослый свидетель, замечательная Анна Зиновьевна Стонова – профессиональный педагог, заведующая интернатом, жена писателя-фронтовика Дмитрия Стонова. Вот отрывки из ее письма в Москву маме Лизы Григорьевой: