Повести о Ветлугине - Леонид Дмитриевич Платов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А как мы поступили с городами, хотите спросить?
Пошехонье-Володарск удалось сохранить. Вокруг города воздвигли земляной вал, довольно высокий, примерно в три человеческих роста, и устроили дренаж. Он забирает воду, которая просачивается через землю, а насосы на построенной рядом насосной станции откачивают ее.
С городом Мологой, который, как вы знаете, стоял почти у впадения реки Мологи в Волгу, дело было посложнее. Территория, на которой располагался город, — самое низкое место водохранилища. Это и предопределило его участь.
Наверное, вы представляете себе ветхие домики, покосившиеся заборы, через которые лениво перекатывается вода? Нет! Ни домов, ни заборов уже не было, когда море пришло сюда. Город Молога при нашем содействии переехал с реки Мологи на Волгу и обосновался там, влившись в город Рыбинск.
И наконец, совсем по-другому сложилась судьба нашего Весьёгонска.
Обваловывать его, подобно Пошехонью-Володарску, было трудно по техническим причинам. Город стоит на песке. Потребовалось бы сооружать очень большие насосные станции, которые могли бы откачать проникающую через глубокие пески воду. Дешевле и легче было передвинуть город, подать его несколько «в бочок», чтобы он не мешал морю и море не мешало ему.
Помните бор, подальше усадьбы Шабровых, над самым обрывом?.. Город теперь здесь! Мы подтянули его на пятнадцать метров вверх по берегу!..»
Однако Лиза, по ее словам, не присутствовала при окончательном водворении Весьёгонска на новое место. Ее вызвали в Переборы.
Недавно это была ничем не примечательная деревенька, обязанная своим названием тому, что стояла у самого узкого места Волги. Зимой здесь перебирались путники по льду. Теперь Переборы стали центром строительства.
— Говорят, неплохо оправлялись в Весьёгонске, — сказали Лизе. — Вот вам повышение. Под ваше начало даются два трактора. Отправляйтесь с ними в Поречье. Эту деревню надо перевезти на пять километров в сторону от реки.
В Весьёгонске дома перевозили грузовиками. Каждое, деревянное здание разбиралось по бревнышку, грузилось в разобранном виде на машины, доставлялось на новое место и там собиралось. Дело долгое, муторное.
Домовозы, примененные Лизой в Поречье, изменили картину. К дому подъезжал трактор, за которым, поднимая клубы пыли, волочился диковинного вида прицеп. При ближайшем рассмотрении прицеп оказывался рамой-каркасом. Она надевалась на дом, снизу подводились катки, и тракторист, лихо сдвинув фуражку на ухо, выезжал на шоссе.
«Хорошо бы так и Весьёгонск! — думала Лиза, присматривая за перевозкой Поречья. — Единым бы духом домчать! Впрячься бы всеми нашими тракторами — и в гору, в гору, на указанную городу высоту!..»
Но домовозы применялись пока на равнине. Весьёгонск же перевозился с нижней террасы на верхнюю. Подъем был слишком крут.
Однако к моменту возвращения Лизы в Весьёгонск там управились и без домовозов.
Внизу, в той части города, которая была предназначена к затоплению, сиротливо торчали кирпичные опоры фундаментов да кое-где, как шары перекати-поля, носились по пустырю брошенные жестяные банки из-под консервов.
Весьёгонск был поднят над обрывом и утвержден на просторной зеленой площадке среди удивленно перешептывавшихся мачтовых сосен.
Но еще не вся работа была закончена. Дело было за цветами. Садоводы торопливо разбивали на улицах клумбы.
Когда же плотина у Переборов была воздвигнута и к высоким берегам прихлынула бурливая волжская вода, отсюда, с обрыва, открылся широчайший кругозор. У ног засияло новое, созданное руками людей море, а вдали поплыли красавцы корабли, белые, как лебеди…
Письмо из «Подмосковной Атлантиды» заканчивалось приглашением в гости:
«Приехали бы погостить, ребята! Оценили бы мою работу. Ведь вам, я знаю, полагается длительный отпуск. Вот и приезжайте! Жду».
Андрей испуганно посмотрел на меня.
— А ведь вдвоем не сможем.
— Почему?
— Экспедиция.
— Но Афанасьев сказал: не раньше августа…
— А вдруг?
Я задумался. Решение вопроса об экспедиции для поисков Земли Ветлугина было передано в высшую инстанцию. Афанасьев не очень обнадеживал насчет сроков. На очереди к рассмотрению немало других вопросов, помимо нашего. «Что-нибудь: август, сентябрь, — прикидывал он. — Так и тамошние референты говорят. Даже в рифму получается: жди ответа к концу лета…»
Но Андрей был прав. А вдруг? Референтам могли понадобиться справки, какие-нибудь дополнительные данные, цифры.
Мало того. Это лето обещало стать знаменательным в истории освоения Арктики. В первый сквозной рейс по Северному морскому пути отправлялся «Сибиряков». Он должен был в одну навигацию пройти из Мурманска до Владивостока, то есть совершить нечто небывалое, а кое- кто считал даже: невозможное.
За плаванием ледокольного судна «Сибиряков» с понятным волнением следили в Советском Союзе и за границей.
Что же касается нас с Андреем, то мы связывали с этим плаванием особые надежды. Если Северный морской путь, рассуждали мы, сделается нормально действующей магистралью, если вдоль северного побережья Сибири, следом за «Сибиряковым», потянутся караваны танкеров и сухогрузных кораблей, то увеличится и значение нашей Земли в Восточно-Сибирском море. Она станет нужнее как опорный пункт на последнем, самом трудном этапе пути. И тогда, быть может, поиски ее будут скорее и легче разрешены.
Вот какой тревожной и сложной была ситуация! Ухо приходилось держать востро. Рискованно было отлучаться из Москвы надолго, тем более вдвоем.
Мой друг огорченно оттопырил губы. Я подумал, что ему очень хочется поглядеть не только на Весьёгонск, но и на одну из строительниц нового Весьёгонска. Что ж, в добрый час! Судя по письму Лизы, в новом городе немало отличных мест для объяснения в любви. Например, обрыв. Мне представились длинные лунные дорожки на воде. Откуда-то снизу, может быть с проходящих пароходов, доносится негромкая музыка. Шуршат ветви сосен над головой. И близко, почти у самого лица, сияют узкие, чуть косо поставленные глаза со странным, вопросительным выражением…
— Выходит, ехать тебе, — сказал я.
— Почему же мне?
— Да уж потому. Сам знаешь почему. Я стихов не писал.
Но Андрей не захотел этой «жертвы», как он выразился.
— Жребий, жребий! — сказал он.
И опять мой друг выиграл. Ему выпало ехать, мне — оставаться.
Я проявил о нем заботу до конца.
— Не бери стихов, — посоветовал я, помогая ему укладываться. — Прочтешь ей после, когда поженитесь.
И с этим напутствием он уехал.
Мне стало немного грустно, когда он уехал.
Я привык, что в Москве мы проводим время все вместе: он, я и Лиза. Теперь я в Москве один, а Лиза и Андрей вдвоем в Весьёгонске. Небось катаются по вечерам на лодке, и Лиза поет «Отраду». Потом идут зеленой улицей вверх, проходят мимо аккуратных бревенчатых домиков, обсаженных цветами, и медленно поднимаются к обрыву. Заходит солнце, стволы сосен делаются
