Том 2. Проза 1912-1915 - Михаил Кузмин

— Вероятно, дня через два, самое большое, через неделю, ко мне приедут и Пекарские…

— Это очень неприятно! — ответила Лелечка, слегка хмурясь. С удивлением взглянув на Лелечку, Ираида Львовна спросила:

— Почему же это неприятно?., у них теперь полное согласие, никаких сложностей, надеюсь, не предвидится, так что они, наверное, окажутся самыми удобными сожителями… и потом, знаешь, когда люди ссорились и только что помирились, они всегда как-то больше заняты друг другом, так что или они будут обращать на нас очень мало внимания, или будут компаньонами очень милыми и покладистыми.

Елена Александровна двинула плечами и недовольно проговорила: — Если у них там такое благорастворение воздухов, мне тем более будет неприятно их присутствие.

Ираида Львовна подумала немного и начала с большею мягкостью:

— Конечно, если у себя не все в порядке, так неприятно видеть чужое благополучие, но ведь это чувство довольно низкое… Скорей нужно бы, чтоб хорошие примеры других нас побуждали им следовать, а никак не завидовать. Как ни говори, а все-таки это — зависть.

Елена Александровна слегка рассмеялась и проговорила:

— Действительно, есть чему завидовать!

— Отчего же и не завидовать? Я уверена, что жизнь их обоих пойдет теперь очень хорошо. Но я нахожу, что ты преувеличиваешь в дурную сторону положение своих собственных дел. Ты слишком мрачно смотришь… посмотри, как Леонид спокоен, а теперь, когда та, другая, уехала, будет еще лучше…

— Знаете что, Ираида Львовна, что меня нисколько не страшит и не беспокоит мое положение… Тем более меня нисколько не интересует семейная жизнь Пекарских… Мне просто будет неприятно встречаться с этим мальчишкой… Я была с ним несколько дружна сначала, но потом увидела, какой это хулиган и дрянной человек… и потом, у него адское самомнение… Он обиделся, что я несколько отдалилась от него, и стал говорить разные глупости, не только глупости, но прямо гадости…

— Что ж, ты от самого его это слышала? потому что, если тебе это передавали другие, то нельзя всем верить… Я сама вот так поверила всяким слухам и не только очутилась в дурацком положении, но чуть не наделала действительного вреда…

— Да ведь вы, кажется, сами были свидетельницей, какую безобразную сцену закатил он тогда у нас…

— Ну, да уж признаться, тогда все были хороши… вы все тогда были будто пьяны от ваших историй, а теперь, как я присмотрелась, такое поведение совсем было не похоже на Лаврика, т. е. на настоящего Лаврика…

— Вы думаете? — прищурив глаза, спросила Лелечка, — Ну, вот увидим, как будет вести себя ваш обновленный Лаврик.

— Если б я не была в тебе так уверена, Лелечка, я бы подумала, что все-таки у тебя остался не то какой-то зуб, не то сердечное влечение к этому молодому человеку, который, по твоим словам, так тебе неприятен.

— Смотрите, Ираида Львовна, не натолкните меня сами на что-нибудь такое, что уже вам будет не особенно приятно, — с некоторым вызовом произнесла Елена Александровна.

— Господь с тобой, Лелечка! на что я тебя наталкиваю? — На глупости…

— Глупостей, поверь, у тебя своих достаточно, а поговорим лучше серьезно. Ведь тебе же было отлично известно, что Пекарские будут гостить у нас, так ты бы должна была раньше об этом подумать и предупредить меня, а то что же я теперь буду делать? Не могло же мне прийти в голову, что за эти три недели Лаврик сделается тебе так неприятен, что ты даже не будешь в состоянии жить с ним под одной крышей. Или, может быть… — Ираида Львовна замолчала.

— Что может быть? — переспросила Лелечка. — Начали, так уж доканчивайте…

Казалось, реплика Елены Александровны чем-то подтвердила мысль Ираиды Львовны, потому что она продолжала не особенно доброжелательно:

— Или, может быть, эти слухи и басни о твоем романе с Лавриком имеют основание, и ты просто-напросто теперь избегаешь с ним встречи?., тогда, конечно, все становится совершенно ясным, и при таких отношениях, конечно, достаточно трех недель, чтобы все стало вверх ногами и чтобы тот, к которому мы вчера стремились всей душой, сегодня сделался нам невыносим. Особенно при твоем характере.

Елена Александровна не смутилась, а наоборот, как будто подбодрилась, видя, что разговор принимает характер некоторой пикировки.

— А вот представьте себе, именно при моем характере ничего подобного не случилось. Меня столько же интересует ваш молодой человек, как прошлогодний снег.

— Знаешь что, Лелечка? ты эти фасоны и пикировки со мною брось, потому что я совсем не для того затеяла с тобой разговор. Я у тебя даже ничего не спрашивала, а просто мне практически хотелось устроить, чтобы всем было хорошо и удобно у меня, потому я тебя и спросила — как могло случиться, что, отлично зная две недели тому назад, что Пекарские будут у меня, ты соглашалась ехать, а теперь становишься на дыбы? Не только как твоя родственница или твой друг, но просто как хозяйка дома я должна об этом позаботиться. Но я думаю, что все обойдется благополучно. Если для тебя, как ты говоришь, Лаврик — все равно, что прошлогодний снег, то ты-то для него, по-видимому, представляешь еще меньше интереса.

— Вы думаете? — спросила Лелечка.

— Полагаю.

— А может быть, вы ошибаетесь?

— Конечно, могу и ошибаться, но мне кажется, что нет.

— Что же, он сам вам это говорил? ведь вы, кажется, были у них?

— Если бы он сам мне говорил, тогда бы, пожалуй, у меня было меньше уверенности.

— Что же, вы, как называется, чувствуете, что он стал ко мне равнодушен?

— Да, если хочешь, чувствую. И именно почему-то я думаю, что не ошибаюсь.

Елена Александровна походила по комнате и вдруг ни с того ни с сего спросила:

— А Дмитрий Алексеевич Лаврентьев будет этот год жить в своем имении, вы не знаете?

— Не знаю, вероятно, будет… еще не приехал. Помолчав некоторое время, Елена Александровна добавила беззаботно и как бы небрежно:

— Относительно Лаврика все, конечно, вздор. Мне решительно все равно, будет он у вас или нет; всегда от самой себя зависит поставить себя так, как хочешь. Я вас уверяю, что никакой неприятности не произойдет, которая вам, как хозяйке, могла бы быть нежелательна…

Ираида Львовна зорко посмотрела на молодую женщину и добавила тихо:

— Об одном прошу тебя, не заводи нарочно каких-нибудь историй; достаточно тех, которые приходят сами.

— Зачем же я буду их заводить? что же, вы меня считаете за Полину Аркадьевну?

— Избави Боже! за Полину Аркадьевну я тебя не считаю, но какие-то общие зайчики у вас бегают в голове.

— У всякого есть свой заяц в голове, — ответила Елена Александровна, как будто для того, чтобы в этом разговоре последнее слово осталось за ней, и вышла из комнаты.

Глава 9

Обыкновенно про неприятные события говорится, что они не ходят в одиночку, а всегда целой компанией, так что на этом предмете составлена даже поговорка: «Пришла беда, отворяй ворота», но иногда и безразличные явления валятся как-то целой кучей. Так, например, не поспела Ираида с Царевскими приехать в «Затоны», как на следующий день туда же перебрались Пекарские, через два дня в окрестностях объявился Дмитрий Лаврентьев, а еще дня через три сельская бричка привезла на смоленские холмы высокого иностранца, в котором все без труда узнали бы мистера Стока, — так что для комплекта не хватало только Зои Михайловны, Полининых мальчишек да хулигана Кольки, Лелечкиного брата. Последний вообще куда-то провалился, и об нем не было ни слуху ни духу. Недостающих персонажей, конечно, могло заменить семейство Полаузовых, отдельные члены которого притом уже успели завязать некоторые сношения, если не со всеми нашими героями, то во всяком случае с Полиной Аркадьевной, как дамой наиболее доступной. Впрочем, о приезде Дмитрия Алексеевича, равно как и мистера Стока, никто из обитателей Затонов еще не знал, так что для них было до некоторой степени новостью, когда однажды, сидя всем обществом на террасе у Полаузовых и видя подъезжавшего хозяина, они на вопрос «Где он пропадал?» получили ответ, что он был у г. Лаврентьева. Ираида Львовна переглянулась с братом, а Полина воскликнула:

— Дмитрия Алексеевича?

— Так точно, — отвечал Полаузов, сдерживая лошадь.

— Да разве вы с ним знакомы?

— Особенного знакомства не водим; я ездил по делам…

— Вот интересно-то!

— Вы уж слишком многим интересуетесь, Полина Аркадьевна!

— Ну, так что же, нельзя же быть всем философами. Я сама сознаюсь, что, может быть, я слишком отзывчива. Но я вовсе не считаю это недостатком.

— Помилуйте, Полина Аркадьевна, при чем же тут ваша отзывчивость? — спросила Соня.

— По-моему, просто Панкратий Семенович завидует и ревнует, что кроме него у нас появится еще кавалер. Ведь до сих пор у нас был прямо женский монастырь, так что Панкратий Семенович с успехом мог цитировать русскую песню: «Восемь девок один я!» А теперь вам нужно немного посбавить спеси, у нас домашних трое мужчин, да еще каких: молодец к молодцу! — и Полина Аркадьевна указала рукой на Леонида Львовича и Пекарских.