Волшебница на грани (СИ) - Петровичева Лариса

— Надо попробовать. Не бойся за меня и… все-таки подумай о другом.

Генрих нахмурился.

— О чем?

— А зачем еще мы проделали весь этот путь? — я попробовала улыбнуться, но улыбки не получилось. — Верни себе корону, Генрих. Стань государем по праву.

Генрих посмотрел на меня так, словно я его ударила. Все сказанное и несказанное поднялось между нами непробиваемой стеной. Я могла бы выложить все, что так мучило меня все это время, но в этом уже не было смысла.

Мы не сможем быть вместе и никогда не будем. Неважно, что встанет между нами, корона или смерть.

— Зачем мне быть государем, если тебя нет? — едва слышно произнес Генрих. — Зачем мне тогда вообще быть?

Мы расстались — на правах лечащего врача доктор Кравен приказал Генриху пока оставить меня одну и дать отдохнуть. Слишком много информации на меня вывалилось — ее надо было разложить по полочкам и как-то к ней привыкнуть.

Генрих осторожно, словно боясь разбить или ранить, поцеловал меня в лоб и послушно вышел. Кравен дал мне несколько пилюль и, проглотив их, я спросила:

— Что это за лекарства?

— Общеукрепляющие и обезболивающие, — со вздохом ответил Кравен. — Я, честно говоря, не знаю, что еще вам можно дать. Помните ту пилюлю, которую я вам дал, чтобы вы сбежали от Бринна? Она не сработала.

Он сделал паузу и добавил:

— Вы спите, Люда. Пойду покопаюсь в здешней библиотеке, может, что-то найдется.

Я кивнула. Усталый вид доктора не давал особенных надежд. Он вышел, закрыл дверь, и я, поудобнее устроившись на кровати, стала смотреть, как легкий ветерок играет с шелком и кружевом занавески.

Итак, я умираю. Самое время для того, чтобы заорать от ужаса и бегать кругами, но у меня не было ни сил, ни желания ни для того, ни для другого. Мы все однажды умрем — я особенно остро поняла это после выкидыша и расставания с мужем. Тогда смерть словно бы прикоснулась пальцем к моему плечу и сказала: я здесь. Я всегда была здесь.

Таков порядок вещей. Такова история.

В конце концов, я смогла поймать одного из самых страшных преступников здешнего мира. Не так уж и плохо для психолога, которая работала ведьмой и советовала клиенткам чаще мыть голову, чтобы снимать дурной взгляд.

Что ж, это обыватели могут позволить себе роскошь жить чувствами. А короли — а Генрих обязательно будет королем — должны принимать взвешенные решения.

Машина, которую разрабатывал Ланге сотоварищи, могла вернуть меня в мой мир — это, конечно, не факт, но все же могла. Можно было попробовать. На Земле нет магии, там я могу исцелиться и жить дальше. Потом, если все пойдет так, как нужно, и я поправлюсь, Генрих просто выдернет меня обратно. Это у создателей машины уже было отработанной процедурой.

И я буду его фавориткой, допустим.

Да, я помнила о том, как Генрих говорил, что готов отказаться от трона ради народного счастья. Жители Аланберга любили нового короля, им было хорошо, и он не хотел все портить.

Но он все же разрешил союзникам официально объявить о своем спасении. И Генрих прекрасно понимал, к чему все идет — скоро он выдвинется в Аланберг вместе с драконами и флотом, пообещает народу горы золотые и потребует правосудия для убийцы своего отца и брата.

Я всегда понимала, что будет именно так. И Генрих понимал.

Едва слышно скрипнула дверь. Генрих заглянул в комнату и негромко спросил:

— Милли, ты не спишь?

— Нет, — улыбнулась я. Сейчас, когда он снова был рядом, мне сделалось легче. Не так темно было на душе, не такая вязкая слабость обнимала тело. — Как ты?

Генрих скользнул в комнату и сел на край моей кровати.

— Я хочу отправиться с тобой в твой мир, Милли, — он взял меня за руку и признался: — Ты знаешь, в какой-то момент я действительно захотел вернуться в Аланберг в чести и славе. Сесть на трон моих предков, отрубить голову доброму дядюшке Олафу и править долго и справедливо. А сейчас я думаю, что хочу только одного — чтобы ты была жива. И чтобы я был рядом. И я готов рискнуть.

Мы оба прекрасно знали, что так не будет. Уже закрутились колеса истории — известно, что принц Генрих Аланбергский жив, его сподвижники и друзья готовят флот и драконов, а узурпатор Олаф трясется от страха и мобилизует войска, называя Генриха самозванцем и негодяем.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Все это не остановится просто так, по капризу и порыву души. И Генрих понимал это лучше меня. Просто говорил так, чтобы мне было спокойнее.

— Сделаем так, — сказала я. — Рискнем. Пусть Ланге вернет меня. Одну, без тебя. Если я выживу и вылечусь, то ты потом просто выдернешь меня обратно. Ты нужен здесь, Генрих. Ты нужен своей стране и народу. Потому что когда власть начинается с убийств и лжи, то ничем хорошим это не кончится. Одного преступника мы остановили. Давай ты теперь разберешься с убийцей своего отца.

Генрих нахмурился. Кивнул.

Да, я права. Я часто бываю права, особенно в сложных и болезненных ситуациях.

— Хорошо, — глухо откликнулся Генрих. — Милли, я… Я не хочу тебя хоронить.

Я рассмеялась.

— А я не хочу умирать. Генрих, ну что ты! Это просто еще одна часть нашего путешествия, просто мы поплывем в разные стороны.

— И потом обязательно встретимся, — Генрих снова улыбнулся, и я в очередной раз подумала о том, как ему идет улыбка. Смотрела бы и смотрела. — И дальше пойдем уже вместе. Ты обещала выйти за меня замуж, помнишь?

Я помнила. Как бы я могла об этом забыть?

Почему-то мне казалось, что сейчас мы прощаемся навсегда. Что я закрою глаза, и все кончится, и мир улетит от меня, поплывет далеко внизу…

Мне сделалось тоскливо и горько.

— Верни себе корону, — твердо сказала я и с нервной усмешкой подумала, что это похоже на мое завещание. — Ты любишь Аланберг. Ты любишь свой народ. Так сильно, что готов отказаться от власти, лишь бы им было хорошо. Вот и не отказывайся от нее.

Генрих нахмурился. Я в очередной раз заметила, насколько сильно он устал за эти дни, и как выросла его внутренняя мощь. Теперь он был владыкой, а не человеком, которого жизнь гоняет по планете в поисках негодяя. В нем была сила и власть, и я невольно этому обрадовалась.

— Им хорошо, — негромко сказал Генрих. — Народ волнуют налоги и безопасность, а не то, какая именно задница шлифует трон.

— Это задница, которая сотрудничала с Ланге. И мало ли, что пишут в газетах? Хвалят нового короля, им так по долгу службы положено, — ответила я. Генрих кивнул.

— Да, ты права. Я должен все увидеть своими глазами. Посмотреть на дядю Олафа и задать ему несколько вопросов. А он ответит охотнее и правдивее, когда за моей спиной будет армия и драконы.

Я улыбнулась, хотя мне хотелось плакать.

— И ты отвезешь меня к той установке, — сказала я так твердо, что Генрих не стал спорить. — Ланге сказал, где именно она находится?

— В Хелевинской империи. Император наложил на нее лапу несколько дней назад, — ответил Генрих. — Тебя встретят как национальную героиню.

— Когда все начнется? — спросила я.

— Все уже началось, — произнес Генрих. — Завтра сахлевинский флот и драконы выходят в сторону Аланберга. Я буду с ними.

— А я с тобой, — я ободряюще улыбнулась и добавила: — Должна же я все это увидеть.

Я очнулась от того, что меня куда-то понесли. Делали это осторожно, но я сама себе казалась лодкой, угодившей в шторм, так меня качало и бросало то вверх, то вниз. В голове дрожала боль, словно птенец, бьющий клювом скорлупу своего яйца. Что со мной будет, когда он вылупится?

— Генрих… — только и смогла позвать я, и до моей руки сразу же дотронулись. Прикосновение ободрило, помогло вздохнуть глубже, и безумная качка унялась. Я поняла, что меня несут по ярко освещенному коридору, воздух пахнет мятой, и кругом царит тот едва уловимый холод, которое бывает только там, где людям причинили много боли.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Это было то самое место, в котором работали над проникновением в другие миры. Должно быть, именно отсюда тогда ударили по щиту, закрывавшему Аланберг и королевскую семью.