Горячая верста - Иван Дроздов

Ниоли умышленно вплетает в свою речь старорусские словечки; она для этого читает Салтыкова — Щедрина, Успенского, а повесть Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели» много раз прочитала. Такой язык придает её речи шутливый тон, и не всякий разберет, где она говорит серьезно, а где шутит. Ниоли считает, что такая манера разговора удобна для дипломата.

— Но что это за ящик? Вы что это ещё такое придумали?.. — пропела хозяйка тоненьким голоском, в котором, впрочем, кроме вопроса и изумления, проглядывала надежда увидеть сейчас прелюбопытную вещицу, а может, даже и дорогую, редкую, — Ниоли всегда что–нибудь такое изобретет!

— Вот я тебе сейчас покажу, а ты уж тогда реши, что я такое придумала. А только, милая моя Лизочка, я как увидела платье голубого цвета, так уже больше ни о чем не думала, как только о том, как бы приобрести это платье, и была безмерно счастлива, когда вещица оказалась у меня в руках и уж больше никому не принадлежала, как только нам с тобой, дорогая Лизочка.

Ниоли с треском распахнула картон, и из коробки вылетел целлофановый конверт с яркими бантами. А в следующую минуту уж и само платье развернулось на руках Ниоли, наполняя голубые глазки Лизы светом восторга и бурной радости. В одно мгновение опытная модница оценила вкус своей приятельницы и, полная любви и благодарности к Ниоли, бросилась к ней на шею, обдала жаром поцелуев. А Ниоли ловким движением развязала поясок на халатике Лизы, сбросила с нее халатик и, точно мешок на голову, накинула обновку. «Мерить! Мерить!..» Платье сидело на Лизе как влитое! И превращало сорокалетнюю женщину в девушку с небесными яркими глазами. И тщательно отбеленные волосы казались легким облачком на ясном небе.

Ничто так не радует женщину, как наряд, в котором она чувствует себя помолодевшей!

— Ты это мне, да? — спросила Лиза.

— Да, конечно, — развела руками Ниоли, давая понять, кому же ещё она могла сделать такой дорогой подарок.

— Ах, душка! Ты так меня любишь, а я бесчувственная, неблагодарная — ничем не могу заплатить тебе за твою любовь! Ты хоть деньги–то с меня возьми, подарка не приму. Только за деньги, как услугу.

Лиза смотрела на Ниоли добрыми глазами, покачивала головой и непрерывно восклицала: «ах–ах…»

Потом они сидели на подковообразном диванчике в углу Лизиной комнаты и болтали о пустяках, поминутно возвращаясь к платью, которое Лиза не спешила снимать. В платье этом ей хотелось идти на люди, показаться хоть кому–нибудь.

Ниоли, глядя на Лизу, искренне завидовала ей, мысленно про себя называла её «хорошкой», но никогда никому другому, кроме как самой Лизе, не говорила об этом вслух. Однажды на ужине в ресторане, в кругу ученых и близких друзей Ниоли заметила, что Лиза одним только видом своим, как магнитом притягивает взоры мужчин, — и черная мысль тогда пришла в голову Ниоли: не приглашать её с мужем в круг своих друзей, но тут же с горечью посмеялась над этой мыслью: как же не пригласишь, если муж её–начальник Вадима.

Теперь Ниоли представила Лизу на очередном званом обеде, вмиг обрисовала картину всеобщего восторга и поклонения прелестной женщине, и сердце её томительно сжалось. На какое–то время она даже забыла о своей цели, но как только Ниоли о ней вспомнила, вновь начала плести сладкую вязь комплиментов, восторженных вздохов да ахов, — и тут же в глубине сознания продумывала ход очередных действий, дальнейшее развитие операции. Конечно же, на этот раз никаких деловых разговоров она не планировала. И, может быть, никогда не заведет их с Лизой — дай–то бог! — но как только беда нависнет над головой Вадима, тогда Ниоли прибежит к Лизе, упадет ей на грудь и будет просить защиты.

Так она думала, сидя за столом и распивая с Лизой чай, и потом, когда она нежно простилась и вышла на улицу, она находила в себе черты тонкого, гибкого ума, способности, какие можно встретить в редкой женщине, и, может быть, даже — она допускала и эту мысль! — никто так, как она, не может отыскать в человеке наиболее слабое место, — особенно в женской натуре.

В субботу утром к Бродовым в гости приехали экспресс–автобусом Михаил Михайлович и Феликс. Ниоли, поднятая с постели раньше времени, была недовольна незваным вторжением и долго не появлялась в гостиной, где Михаил Михайлович громко о чем–то говорил и даже покрикивал на сыновей, которые, но его словам, ведут себя «в данной ситуации», как «пошлые дураки». Едва заслышав слово «ситуация» и бесцеремонные эпитеты Бродова–старшего, Ниоли прислушалась и вскоре уловила нить неприятного тревожного разговора. Впрочем, говорил один Михаил Михайлович, говорил так быстро и много, что ни старший его сын Вадим Михайлович, ни Феликс не могли улучить паузу и вставить слово.

— Этот молодой человек Егор Лаптев, словно разъяренный вепрь, — выкрикивал Михаил Михайлович. — Я был на репетиции и не успел уйти из–за кулис. Слышу знакомый голос и остановился, смотрю: он! Егор!.. Тот самый, которому бог дал луженую глотку. Стоит на трибуне и глаголет. У них, комсомольцев — конференция, и он вылез на трибуну. Черт знает, что такое!.. Позволяют идивотам… — Он слово идиот произносил так, что слышалось «идивот». — …морочить людям голову. Форменный идивот! Потрясал листами, в которых тысяча дефектов. И все приборы, приборы. Поносит твой институт: НИИавтоматика, НИИавтоматика…

— Папа, ты несправедлив, — перебил его Феликс. — Он и другим…

— Слышал я всю его речь! — возвысил голос Михаил Михайлович. — У меня было такое впечатление, что его науськали. Натравили на твой, Вадим, институт. А когда этот идивот предложил обратиться в газету, да поднять общественность, я понял: дело швах. Вадиму не сдобровать. Мое дело музыка, но я не дурак. Не беспокойтесь. Кое–что понимаю!..

Болтовня старика встревожила Ниоли. Она резко отшвырнула одеяло, поднялась. Набросив халат, поправив перед зеркалом волосы, вышла к гостям. Здоровалась с ними радушно, беспечно, — делала вид, что ничего не знает. «Они уже действуют», — думала она, подходя к Михаилу Михайловичу и прислоняясь губами к его старческой, землистой щеке. Но потом, накрывая стол к завтраку и слушая болтовню старика, она подумала о другом: «Никогда не следует опускать руки. Нет такой ситуации, из которой не было бы выхода».

* * *

Придя в институт, Бродов увидел на столе приказ министра о назначении в институт нового начальника отдела кадров (он раньше работал у Фомина) и об утверждении Савушкина начальником сектора.

«Акт недоверия», — решил Бродов. Отшвырнул приказ на край стола. И хотел вызвать машину, уехать из института, но вошла секретарша, доложила: — Комсомольский секретарь просит…