Отель «Аваланш» - Нико Такян

подвески. Вот и весь секрет предмета, оставленного Андре, проклятого наследия, которое Джошуа получил, сам того не желая. Он сидел, согнувшись, за столом. Сивилла заканчивала телефонный разговор и сильно махала руками. Их отдел был весь в движении, но люди казались Джошуа привидениями, а еще в ушах у него будто были пробки из воска, настолько звуки вокруг были приглушенными.

– Ты падаешь, мой милый, – сказал голос Шамину в нос. На самом деле Джошуа казалось, что он еще так и не вернулся с горы, где их с Андре Лете пути пересеклись в последний раз. «Прощай, сынок…» – эти два слова перевернули все в его голове вверх дном.

Я – Джошуа Оберсон, обычный полицейский безо всяких историй, нормальный парень из полиции кантона в Веве, я скучен. Я – Джошуа Оберсон, сирота, никогда не знавший своих биологических родителей, ребенок, выросший с чувством пустоты внутри, с пропастью, которую надо было залить бетоном.

И вот бетон появился, но тут же треснул. Этот проклятый медальон только что взорвал слой бетона напрочь. Теперь Джошуа очень боялся того, что может вылезти из бездонной пропасти его памяти.

– Они нашли его! – воскликнула Сивилла, обнимая его. – Ребята из отдела экстренных ситуаций смогли забраться туда, они нашли его. Ты сделал это, мой дорогой! Ты это сделал!

Джошуа смотрел на нее потухшим взглядом. Он не рассказал ей про разговор и про сомнения, мучившие его с тех пор. Да и как о таком заговоришь?

– Он… мертв?

– Спекся, красавчик! Тело этого урода прямиком отправили на вскрытие. Но я все еще не понимаю, чего он прыгать-то надумал.

– Он мне позвонил, он хотел со всем покончить. Он все предусмотрел.

– И ему нужно было, чтобы ты стал свидетелем? Он же мог сделать все по-тихому, и его бы, вероятно, никогда не нашли.

Джошуа поколебался несколько секунд. Перед ним лежали два опасных пути. Либо он решал не говорит о медальоне и своих сомнениях, либо он доверялся Сивилле и принимал все последствия. При любом решении все в его жизни кардинально менялось.

– У него была причина мне позвонить. Он хотел дать мне это, – сказал он, протягивая маленькое железное сердечко Сивилле.

– Это что? – Сивилла открыла подвеску. – Ну надо же, близнецы.

– Я полагаю, что ребенок справа – это неизвестная из Не, Алиса. Во всяком случае, так он сказал мне.

– У них было двое детей! И это он сам тебе признался? И что же он сделал со вторым, этот мерзавец?

Джошуа опустил взгляд и почувствовал, что голос начинает дрожать.

– По-моему, слева мальчик, и он не захотел его оставить. Но Изабель Тернье воспротивилась идее убийства… и занялась им сама. Возможно, она отвезла его в приют… Возможно, она даже хотела с ним видеться, пока он был маленьким.

Выражение лица Сивиллы вдруг резко поменялось, она словно впала в ступор.

– Что ты говоришь, милый? Ты же не думаешь, что…

– Помнишь, что говорил доктор Гумберт по поводу памяти? Все эти образы, которые у меня появились после того, как я попал под лавину… они не мои целиком и полностью. Они принадлежат мне, расследованию, которое я вел, но еще и… моим родителям. Моим настоящим родителям. Я затребую генетическую экспертизу, чтобы убедиться. Я думаю, что вот тот ребенок слева это я, – сказал он, показывая на фотографию.

Сивилла подвигала челюстью – так, будто пыталась что-то сказать, но не могла произнести ни слова.

– Это многое бы объяснило. Я с детства чувствую какую-то пустоту, как будто мне чего-то не хватает. А может быть – кого-то? Я думал, что скучаю по родителям, но это, наверное, была моя сестра-близнец.

Сивилла смотрела на фото, и ее глаза начали наполняться слезами. Что же так ее поразило? Ей было его жалко? Она приняла его за безумца?

Она наклонилась к нему и крепко обняла. Так они и замерли, не произнеся ни слова.

Дорога в больницу протекала в молчании и способствовала созерцанию. Сивилла в основном смотрела на дорогу, но бросила в его сторону несколько доброжелательных взглядов. До получения анализов ДНК прошло не более двух суток.

Тело в пещере действительно принадлежало Кэтрин Александер, а неизвестная из Не, Алиса, действительно была ее дочерью. Что касается Джошуа, он имел право сделать особенный анализ, так называемый «тест близнецов», который позволил бы ему не только понять, кто он такой, но и убедиться в особенной связи с Алисой. Полученные результаты взбудоражили его. Его ДНК на девяносто процентов совпадала с ДНК Алисы, а связь с Кэтрин и Андре тоже подтверждалась несомненно. Новости были дикими, но они помогли ему заполнить ту пустоту, которую он всегда чувствовал внутри себя. Доктор Гумберт объяснил ему, что перестройка биологической памяти стала серьезным подспорьем для того, чтобы спокойно воспринять новое будущее. Нельзя убежать от своих корней, какими бы дурными они ни были. Прочитав краткое содержание анализов, он плакал несколько часов, вспоминая лицо Кэтрин. Эта молодая девушка, чью убийцу он все-таки умудрился отыскать, оказалась его матерью. Ее страдания распространялись как сигнал SOS через воспоминания, которые открывал его мозг. Он прожил свои первые месяцы в холоде и влаге этой пещеры, превращенной в некое подобие жилой клетки его отцом. Андре Лете можно было сравнить с Кроносом, пожиравшим своих детей мужского пола, чтобы они не сбросили его с трона. И все-таки Джошуа так и не смог его возненавидеть. Андре спас его от верной смерти благодаря невероятному повороту событий, а потом добровольно простился с жизнью на его глазах, принеся своеобразную жертву. Такая отцовская фигура, вероятно, будет стоить ему многих лет психоанализа. В каком-то смысле Джошуа пришлось столкнуться с Эдиповым комплексом: его расследование в конечном итоге спровоцировало смерть его отца. А еще у него появилась сестра-близнец Алиса, его половинка. Она перестала быть женщиной без роду и племени, попавшей в кому, застрявшей между двумя мирами. Она заняла место в его сердце – пустоту, которую он не пытался ничем заполнить, даже не подозревая о ее существовании.

Когда они приехали в Лозанну, Сивилла подвела его ко входу в больницу и предложила подождать в приемной, чтобы он мог сам разобраться со столь личными вещами. Поднимаясь по служебной лестнице, Джошуа чувствовал, что его ноги дрожат все сильнее по мере приближения к палате сестры.

Алиса лежала на койке, и руки ее были скрещены на груди. Ее лик Белоснежки был столь же спокоен и ясен, как и в тот раз, когда он увидел ее впервые. Алиса… ей очень шло это имя. Она,