Игрушка богатого человека - Тереза Вейр

Донован пошел за ней:

— А если я скажу, что пустил за тобой слежку?

Слежку! Какая же она дура! Именно чего-то в этом роде от него и следовало ожидать. Но, с другой стороны, он мог и соврать…

С бешено бьющимся сердцем Сара подошла к холодильнику и нажала на кнопку. Кубики льда посыпались в ведерко.

В кухне повисло тягостное молчание. Если она расскажет правду, это ее не спасет. Ее единственный шанс в том, чтобы продолжать лгать в надежде, что Донован тоже лжет.

— В таком случае я скажу, что тебе этого должно быть достаточно, — спокойно возразила она. — Если ты установил за мной слежку, значит, знаешь, что я ни с кем не встречаюсь.

Сара прошла мимо него обратно к бару. Ее ноги утопали в белом пушистом ковре. Она вынула два стакана, бросила в них лед и наполнила шотландским виски. Когда она протянула стакан Доновану, рука у нее дрожала так сильно, что кубики льда задребезжали.

Он схватил выпивку и залпом проглотил содержимое стакана, а потом опять уставился на Сару. Она видела, как на виске у него пульсирует жилка, на скулах играют желваки. Она осушила свой стакан.

Годы жизни с Донованом научили ее находчивости. Это был вопрос выживания.

— Я тут подумала… может, мне стоит отказаться от работы в магазине? — небрежно проговорила она в надежде, что ее слова успокоят его, а не рассердят еще больше. — Я хочу быть дома, когда ты возвращаешься по вечерам.

Его глаза сощурились, и сердце у нее забилось еще сильнее. Донован подошел к бару, вновь наполнил стаканы себе и ей. Он опустошил свой стакан. Сара последовала его примеру. Потом он подошел к ней, поднял руку…

Сара еле сдержалась, чтобы не отшатнуться. Донован провел пальцами по ее волосам. Наткнувшись на спутанную прядь, он дернул и рывком расправил ее. Потом он положил руку ей на шею. Коснулся большим пальцем адамова яблока, слегка надавил… Наклонив голову, Донован прижался мокрыми губами к ее шее прямо под ухом и поцеловал взасос. Она понимала, что он делает это нарочно — ставит свою метку там, где это будет сразу бросаться в глаза.

Сара зажмурила глаза.

Его рот передвинулся, отыскал другую точку, потом еще одну. Наконец, удовлетворившись, Донован поднял голову.

— Завтра останешься дома. Больше никаких отлучек. Я хочу, чтобы ты всегда была дома. Отныне ты будешь обслуживать только меня.

Она сглотнула. Потом покорно кивнула. Донован выпрямился, держа ее за плечи. Открыв глаза, Сара обнаружила, что он пристально смотрит на нее.

— Ты, часом, не плачешь? — спросил Донован, вновь полный подозрений.

— Я плачу, потому что счастлива, — тихо ответила Сара, спрашивая себя, хватит ли у него тщеславия и эгоизма, чтобы купиться на ее неумелое притворство.

Кажется, подействовало: она чувствовала, как напряжение покидает Донована. Он принялся тискать ее грудь, но тут же нахмурился и завел речь о том, из-за чего они ссорились уже не раз.

— В Чикаго полно хороших пластических хирургов. Любой из них мог бы тебе сделать красивые большие сиськи.

Ей так хотелось избежать скандала, что впервые за все время их совместной жизни она сказала:

— Я об этом подумаю.

Донован остался доволен.

Он оглядел ее волосы, пощупал их, поморщился…

— А может, сделаешь завивку? И смени косметику. Если над тобой поработать как следует, можешь стать вполне привлекательной. — Донован прижался губами к ее губам, потом оттолкнул ее. — Иди наверх, надень что-нибудь посексуальнее. Нечего нам весь вечер торчать дома.

Итак, жизнь вернулась в нормальную колею. Сейчас Донован повезет ее куда-нибудь и продемонстрирует всем как свою собственность, потом они вернутся домой. Тридцать минут унизительного секса, и он спокойно уснет, а она останется бодрствовать, предоставленная самой себе.

В тот вечер они отправились в кабаре. Там выступал какой-то комик из Нью-Йорка, имя которого показалось Саре смутно знакомым, хотя вообще-то она не интересовалась подобными вещами. Донован добился, чтобы им дали столик у самой эстрады, и заставил официантку весь вечер бегать туда-сюда, сервируя ему выпивку.

Публика подобралась шумная, вульгарная, впрочем, и выступление нью-йоркского гостя отличалось крайней скабрезностью. Сара наклонилась к Доновану и предложила уйти, но он отмахнулся от нее. Он отлично себя чувствовал, веселился, громко смеялся похабным шуткам.

Посреди представления он усадил Сару к себе на колени. На другом конце зала толпились фотографы, снимавшие заезжего шута. Камеры защелкали, засверкали вспышки. Сара отвернулась, чтобы не смотреть на сцену.

Глядя прямо на нее, с камерой в руке стоял Нэш. Должно быть, Донован почувствовал, как она напряглась. Он обернулся, проследил за ее взглядом. Не отрывая глаз от Нэша, Донован сунул руку за корсаж открытого платья Сары на тонких бретельках и стиснул ее грудь.

Он хотел, чтобы Нэш их сфотографировал. Казалось, что прошла целая вечность, но вот наконец Нэш медленно опустил камеру и скрылся в толпе.

14

Опять она стала пить.

Опять она была пьяна.

Не безобразно, не разнузданно пьяна. Нет, Сара достигла того идеального состояния, о котором мечтает любой настоящий пьяница или наркоман, но оно мало кому дается. Она достигла того завидного уровня, который можно сравнить разве что с кристальной трезвостью.

Все движения Сары были координированными, зрение — ясным, но она ничего не чувствовала, кроме блаженного, счастливого онемения. Она стояла у окна в спальне и смотрела на расстилающийся внизу мир Донована. Садовник уже успел подстричь кусты, бегущие вдоль ограды кованого железа по всей территории поместья. Другой служащий сменил перегоревшие лампочки в фонарях, освещавших эффектно изогнутую подъездную аллею.

Бассейн в зимнее время был пуст. Весной его наполнят водой, но плавать в нем все равно никто не будет. Бассейн был только для вида. Как, впрочем, и все остальное.

Вскоре после того, как они с Донованом поженились, Сара мечтала завести детей. Она воображала, как будет повсюду брать их с собой. На пляж. На пикники. На уроки плавания. На уроки музыки. В школу. Будут звонкие, влажные поцелуи. Мягкие игрушки. Маленькое теплое тельце, которое можно будет обнимать, прижимать к себе.

Выкидыш.

Сара пыталась убедить себя, что это к лучшему. Она сказала себе, что действовала из чисто эгоистических побуждений: искала кого-нибудь, кого можно будет любить, о ком можно заботиться. Кого-то, кто будет отвечать ей такой же любовью.

Она не подумала о Доноване. Нельзя приносить ребенка в мир, где правит Донован Айви. Нельзя давать ему в руки еще одну живую куклу. Это было бы чудовищно несправедливо.