Назад в СССР 6 - Рафаэль Дамиров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Хорошо тебе, живешь спокойно, голову не греешь.
– Ох, Андрюха… А я все равно тебе завидую. У меня что? Работа, дом, работа. Ничего интересного. Еще и с родителями моими живем. Какая-то ненастоящая семейная жизнь получается.
– Да всё будет. А что говорят, квартиру когда получишь?
– Стажу еще не хватает. Надо на заводе как минимум года три отпахать. А на кооперативную, сам понимаешь, денег нет.
Привычка подолгу жить с родителями появилась именно в СССР, где съемное жильё было редкостью. Но наблюдался в этом и некоторый плюс: всегда было на кого оставить маленьких спиногрызов, и теснее становилась родственная связь между поколениями. Внуки перенимали от бабушек и дедушек семейный уклад и понимание своего места в мире. Так советский ребенок получал сносное воспитание еще задолго до школы.
Кто-то, наверное, мог позавидовать Быкову, но вот сам мой друг, едва затронув квартирный вопрос, начал тяжело вздыхать.
– Это даже замечательно, что рутина тебе опостылела, – улыбнулся я. – Потому что нас ждет настоящая авантюра. Дело рискованное. Но ты можешь отказаться, я все пойму.
– А закон надо будет нарушать? – спросил Быков.
– Конечно.
– Тогда я согласен.
– Даже не спросишь, что нужно делать?
– Верю тебе, Андрюха… Думаю, ты все уже просчитал на сто шагов вперед.
– В этот раз не так все просто, но на пару шагов попытался…Короче, слушай. Тема такая…
***
Каждый модник в Новоульяновске знал, где прикупить заграничные джинсы и кроссовки. По заоблачной цене, конечно, но все же. Площадь Механизаторов возле драмтеатра.
Это скверик, пронизанный аллеями, усыпанный клумбами и с пафосным фонтаном в центре. Кроме мамочек с колясками и киосков с мороженым здесь всегда кучковались беззаботные стайки студентов с гитарами и бидончиком пива. Среди них затесались группы молодых парней, одетых по моде, но возраста далеко уже не студенческого. Бегунки-фарцовщики. Низшая каста подпольного бизнеса. Хотя у нас ведь не столица, где целая цепочка выстроена. И, скорее всего, эти самые бегунки работали сами на себя, а не как на Московских точках.
Это там, в белокаменной, царила строгая иерархия фарцы. Пищевая цепочка четко прослеживалась на примере гостиницы “Интурист”, где, начиная от горничной и заканчивая дирекцией, все было завязано на подпольный бизнес. На должности туда абы кого не брали. Только своих – и то за взнос.
Получить работу горничной в “Интуристе” стоило аж тыщу рублей, официанта – полторы, дежурного по этажу – двушка. Горничные срубали мелочевку, обменивая на алкоголь (особенно в ходу был армянский коньяк) у иностранцев галстуки, ремни и прочие аксессуары. Потом сдавали товар по иерархии, старшей горничной, та – дежурному по этажу и так далее. Каждый получал вознаграждение в рублях. Чем выше “должность”, тем крупнее барыш и и тем солиднее обмен. В ход уже шли не галстуки и “шнурки”, а плащи, пальто и чемоданы из крокодила Гены.
Но в Новоульяновске, в основном, специализировались на джинсах. Страждущим их продавали за две-три сотки. В эту-то обитель зарождающегося предпринимательства мы с Быковым и направились.
Я опытным глазом сразу вычислил нужный контингент, что сидел на лавочке возле выдававших из беззубых ртов фонтаны воды бронзовых карпов.
Четверо парней соответствующей наружности (по виду, как из журнала “Крокодил”, где почти в каждом номере осмеивали патлатых, хипповского вида молодых людей с заплатами на джинсах) гоготали на лавочке. По-гусарски посвистывали проходящим мимо девушкам, курили "Мальборо" и умело плевали в фонтан.
Мы подошли с Быковым ближе. Один из “мажоров”, одетый в пиджак цвета престарелой вишни (явно опередил по моде девяностые), в брюки, зауженные до фасона моего времени, ржал больше всех. Даже умудрился ущипнуть за попу зазевавшуюся комсомолку, что, понадеявшись на сознательность советских граждан в общественном месте, прошла слишком близко от наглой компании.
– Это же барыги, – недоумевал Быков. – На хрена они нам сдались?
– Увидишь, Тох, – ответил я. - Сейчас только проверим, точно ли это они, а не туристы из столицы развеяться приехали.
– Парни, – окликнул я их. – Почем джинса? На меня размерчик найдется?
Надо сказать, что, несмотря на дурашливый вид, глаз у барыг был наметан, как у легендарного бухгалтера товарища Корейко. В целях безопасности продавали фарцу они только своим либо по рекомендации. Когда приходилось дело иметь с пришлым чужаком, то определяли по внешнему виду и поведению, что клиент в душе стиляга и реально жаждет джинсу, а не дружинник подосланный. Меня просканировали четыре пары глаз, и, судя по их постным мордам со скривившимися губами, ни один из лбов не увидел в нас потенциального клиента.
– А тебе зачем джинсы, паря? – хмыкнул вишневый пиджак. – Купи вязаные штанишки. Тебе лучше пойдет.
Сотоварищи его загоготали. Не поверили мне, гады. Перейти в наступление? Рано… А вдруг и вправду туристы?
– “Вранглер” есть? – спросил я. – У Левиса строчка неказистая, как не фирма смотрится.
Парняги опешили и прекратили гоготать.
– А деньги у тебя имеются?
– Найдутся, – я сплюнул себе под ноги, для антуража. – Двести рублей – и по рукам.
– Обижаешь. За “Врангеля” еще полтинник накинь. Или бери “Левис” за двести двадцать.
Я вытащил бумажник и покопался в нем так, что бы не видно было фарцовщикам его содержимое, будто сверял дебет с кредитом:
– Договорились, двести сорок – и беру. Тока это, чтобы размер мой был. Примерочной у вас, как вижу, с собой не имеется.
– А примерочная не нужна, – осклабился главный, выуживая из кармана мерную ленту. – Иди, пузо замерим, от него и плясать будем.
Я подошел ближе. Красный пиджак обмерил мне талию и присвистнул:
– Ого, дядя, так я и думал. Размер у тебя самый ходовой, потому и самый дефицитный. Последние штаны на тебя остались, но за ними скоро прийти должны. Так что, если будешь брать, то цена уже три сотки, а иначе мне резона нет, человека подводить и договоренность нарушать.
Вот, сучонок! Никакого человека, конечно, и в помине нет. Гаденыш на ходу все переиграл, чтобы лишних деньжат с меня срубить. Лопатник мой пухлый увидел, и глаза загорелись. Знал бы он, что денег там – кот наплакал. Там мой блокнотик стенки распирает. Но отступать уже не с руки. Я поморщился, процедил для виду сквозь
