WikiLeaks изнутри - Даниэль Домшайт-Берг

Иногда я просто из ничего придумывал фразы, которые мне так хотелось услышать:

«Хай, Даниэль, мне нужно поговорить с тобой».

«Я тут подумал. Наверное, я что-то не так понял, давай снова поговорим о будущем WikiLeaks».

«Эй, помнишь тех лохов от искусства в Линце, классно мы тогда провели время, а борьбу с медведем помнишь?»

Ха-ха! Я был просто неисправимым мечтателем, фантазером! Добро пожаловать в реальность, просыпайся, дорогой! А вот что он говорил на самом деле:

«Если ты снова будешь угрожать нашей организации, я тебя засужу».

«Даниэль болен, у него что-то между шизофренией и паранойей».

«Ты преступник».

Кроме того, Джулиан вел себя так, как будто был шефом WL. Он составлял 99 процентов аннотаций к документам, редактировал, писал все сообщения в «Твиттере» и определял концепцию WikiLeaks. Биргитта подвела хороший итог: «Из того, что ты говоришь, Джулиан, следует, что ты считаешь всех своими слугами, которыми можно помыкать».

Даже Архитектор сумел быстро подобрать нужные слова и сказал, что будет лучше, если мы все мирно разойдемся. Он уже был готов передать всю систему, причем в том состоянии, в котором он ее получил в прошлом году.

Джулиан отвечал: «Наши обязанности важнее этого идиотизма». Архитектору он сообщил, что тот стал «тенью того человека, которым был». От Биргитты он потребовал извиниться за свое «коварство», поскольку она разговаривала с журналистами из «Дейли бист»: «Слушай внимательно. Это было подло, это было отвратительно, и ты должна извиниться. Ты будешь извиняться?»

Но Биргитта продолжила критиковать Джулиана, на этот раз в связи с обвинениями в изнасиловании. «Ты втянул WL в плохую историю», – написала она. Но Джулиан считал наоборот: «Нет, это WL навредил моей личной жизни».

После того как Джулиан попытался перетянуть Архитектора в параллельный чат, а остальных просто удалить, тот написал ему свои последние слова: «У тебя было 5 минут, ты их исчерпал. Удачи. Не трать мое время (сколько раз тебе повторять?)». И Архитектор поступил так, как часто делал Джулиан. Он просто исчез из чата.

Джулиан промолчал. А что он мог сказать? Он не хотел больше разговаривать с нами. А у нас не было желания общаться с ним.

Это был конец. Не конец WikiLeaks, а конец той команде, которая месяцы и годы работала над проектом. Отныне нам предстояло выходить на связь друг с другом только через прессу или через посредника.

Мы сдались и начали передавать управление технической стороной. Архитектор помог оставшемуся в проекте Технику восстановить старую систему. Сначала мы планировали решить необходимые вопросы за две недели, но на деле процесс растянулся на все три.

Почему мы с Архитектором однажды утром, 15 сентября 2010 года, решили покончить с WikiLeaks? Хороший вопрос. На самом деле стоило бы спросить, почему мы не приняли это решение намного раньше. Возможно, в глубине душе мы его уже приняли, но не могли себе в этом сознаться.

Но спустя два дня после того разговора, 17 сентября 2010 года, мы зарегистрировали название нового проекта: OpenLeaks. Разумеется, эта идея возникла раньше, не два дня назад. Конечно, мы давно об этом думали. И наверное, где-то в подкорке мы уже держали эту идею, когда стали жестче разговаривать с Джулианом. Но именно в тот день созрело окончательное решение.

Еще летом возникла мысль, что мы не сможем вечно бороться за WikiLeaks. Тогда нас больше всего беспокоили сообщения Джулиана в «Твиттере», а также то, что у нас появлялись все новые источники информации, в то время как многие важные документы оставались без внимания. Джулиан постоянно сообщал о новых утечках, а затем добавлял, что больше ничего не хочет публиковать, и без всякой причины набрасывался с критикой на журналистов. Если я не ошибаюсь, как раз когда Архитектор сказал свое решающее слово, Джулиан в пух и прах разнес статью из «Мазер Джонс». Мне давно ничто не приносило такого облегчения, как эта резкая и лаконичная, в свойственной Архитектору манере, фраза: «Если так пойдет дальше, мы просто разбежимся».

Разбежимся, расколемся, разойдемся. О боже, значит, я не единственный, кому приходят в голову такие мысли. Хотя я и знал, что Архитектор больше общается со мной, чем с Джулианом, но не был уверен, что он в случае чего не скажет: «Я всегда буду с WL». А от Архитектора зависело многое. Без него было практически невозможно внедрить что-то новое.

Разумеется, нас терзали сомнения, когда мы осторожно начали обсуждать эту идею с остальными. Например, с Харальдом Шуманом и Биргиттой. Они беспокоились, что мы поставим на карту саму идею WikiLeaks, если расколем организацию. Кроме того, WL стал брендом. Они настаивали на том, чтобы решить проблемы с Джулианом, предлагали бороться за WL до конца. Но мы с Архитектором придерживались прагматичной точки зрения.

Плотина прорвалась, решающие слова были сказаны, и нас, уставших от размышлений и споров, уже ничто не держало.

Я и Архитектор, а затем и присоединившийся Герберт были полны энтузиазма. Сначала мы просто фантазировали. Потом начали обсуждать, как создать лучшую версию WikiLeaks. Вскоре задумались и о названии. Затем стали выдвигать рацпредложения, как сделать так, чтобы новая организация не пошла по стопам WikiLeaks, то есть чтобы ее не испортили слава и деньги. Все это происходило примерно в июле и в начале августа 2010 года.

Мы писали концепты, которые позже легли в основу нового проекта. Некоторые мои идеи были еще с тех времен, когда я подавал заявку на грант в Фонд братьев Найт. Примечательно, что мы внесли в наш первый устав один пункт, над которым солидные основатели аналогичных организаций от души посмеялись бы. Но нас ужасно волновал вопрос, как грамотно принимать решения всем коллективом. Мы хотели для каждого случая находить компромисс, насколько это возможно. Чтобы не сбрасывать со счетов ни единого мнения, мы были готовы обсуждать варианты целыми днями. Мы договорились никогда больше не работать в спешке. И в итоге постановили, что лучше уж играть в «Камень, ножницы, бумагу», чем оказаться в ситуации, когда слово одного решает все.

Было нелегко внести идею с игрой «Камень, ножницы, бумага» в документ, поскольку она звучала не слишком серьезно. В итоге мы посмеялись над собой и вычеркнули ее из нашего официального манифеста. Мы твердо решили соблюдать нейтралитет, ограничиваться предоставлением услуг и не заниматься политической пропагандой. Нам очень хотелось избежать превращения новой организации в «фабрику звезд».

Как только в последней беседе было решено, что мы окончательно покидаем WL, началась работа над новым проектом. И хотя мне было бесконечно грустно, что мое время в WL безвозвратно ушло, этот конец стал своего рода освобождением.

Я решил публично известить о своем уходе. В то время готовилась публикация, касающаяся Ирака. Я отвечал за сотрудничество с журналистами из «Шпигель». На ближайшей встрече я сообщил им, что, к сожалению, больше не занимаюсь этим вопросом, поскольку не состою в команде WikiLeaks.

Розенбах и Штарк сразу предложили мне дать интервью – мол, еще успеем поместить его в следующий номер. Но я попросил неделю на размышление. Следовало обдумать, что говорить, а о чем умолчать. Я осознавал, что слишком расстроен сейчас и могу наболтать лишнего. Мне не хотелось, поддавшись соблазну, обратить свое разочарование в личную месть. Моей задачей было поставить под сомнение надежность проекта, который я всегда поддерживал, и просветить хотя бы часть людей, которые сотрудничают с WL, жертвуют деньги и присылают документы. Если раньше я твердо стоял на том, что WL – это надежная организация, то теперь мне предстояло уточнить некоторые нюансы.

Сейчас дела обстояли так. Почти три года я никому не рассказывал, что у нас творится. Наоборот, я всегда старался разрекламировать WikiLeaks как можно лучше, а для этого нужно было развеивать сомнения и опровергать критику. Так что приходилось идти на некоторые хитрости, балансируя между правдой и пропагандой. Но я никогда не лгал намеренно. В обоих журналистах я видел прежде всего свидетелей моих сомнений.

Я встретился с Марселем Розенбахом и Хольгером Штарком. Они слушали меня с большим интересом. Как и во время наших прежних разговоров, Хольгер Штарк достал блокнот и приготовился записывать. Однажды я его спросил, почему он все время записывает. Он ответил, что хочет запомнить, что я говорю. Меня бы больше устроило, если бы он не записывал, возразил я и напомнил об их обещании не использовать ничего из сказанного мной.

Во время следующего разговора у Штарка на столе снова появился блокнот. Меня это раздражало. Возможно, я стал слишком недоверчивым. За последние недели я столкнулся со множеством недоразумений, внутренних тайн, которые затем оказались отражены в прессе в искаженном или неполном виде. И это принесло большие неприятности. В интервью со «Шпигель» я высказывался очень сдержанно и не стал открыто критиковать Джулиана.