Карта императрицы - Елена Басманова

– Кто? – Холомков совсем смешался. – Даже не знаю... Может быть, сам доктор Коровкин... Или нет, еще, пожалуй, это может подтвердить мой приятель.

– Как фамилия? – прервал его Вирхов.

– Фамилия Крачковский, он и вручил мне саквояж, который забрал доктор, – брякнул, не думая о последствиях, обескураженный Холомков. – Да он здесь неподалеку проживает. Я собственно и вожу-то этот саквояж с собой в надежде встретить доктора Коровкина и вернуть ему его имущество.

– Вы хотите сказать, что доктор Коровкин сейчас в доме господина Шебеко?

– Может быть, – уклонился от ответа русский Адонис, – я не знаю...

– А мы это сейчас выясним.

Вирхов отвернулся и велел своему агенту добежать до привратника и спросить, находится ли в шебековском особняке доктор Коровкин.

Через минуту стало ясно, что доктора там уже нет: недавно отбыл к другим пациентам.

– Ну что ж, господин Холомков, – решил Вирхов, – придется нам проехать к господину Крачковскому.

– Ничего не имею против. – Холомков судорожно прикидывал в уме: он, Илья, в убийстве не виновен, ему ничего не грозит. А если поляка арестуют, тем лучше, конец мучениям. – Готов предоставить в ваше распоряжение мой фаэтон. Прошу вас.

Вирхов с комфортом разместился в кожаных объятиях холомковского фаэтона. Немного помятому в схватке с агентом груму было велено ехать к дому, в котором квартирует Крачковский, за ними следовала пролетка с остальными участниками засады.

Чтобы сгладить гнетущее молчание, Холомков пустился в разглагольствования о своем друге:

– Господин Крачковский человек в высшей мере достойный и порядочный. Разумеется, нигде не служит и ведет рассеянный образ жизни, однако весьма основательно помогал мне в организации реставрационных работ в Екатерингофском дворце. Идея, скажу прямо, принадлежала ему – моя роль сводилась скорее к финансовой поддержке проекта. Крачковский сам закупил в Польше новый антипожарный состав, сам привез его в Россию и разыскал, на его взгляд, достойный объект приложения этой инициативы.

Заинтересовавшийся Вирхов перебил:

– Антипожарный состав? Что-то я не слыхал про такой?

– Новое слово науки, – приосанился Холомков, – химическое изобретение. Забыл, как называется. Антиоксигидра, или что-то в этом роде.

– Очень, очень интересно. – Вирхов отметил про себя, что руки у красавца слегка дрожали. – Надо взять на заметку.

– Да вы поинтересуйтесь сами у господина Крачковского составчиком-то. Если им пропитать материал – дерево, ткань, бумагу – огонь их не берет.

Карл Иванович почувствовал легкий укол под сердцем: Крачковский имел неопровержимое алиби в деле по убийству в пасхальную ночь, и вот второй раз предстоит мучить неприятным дознанием мецената, благотворителя, благодетеля... Чтобы отвлечься от дурных мыслей, он задал Холомкову еще один вопрос:

– А что, собственно, находилось в вашем саквояже?

К его удивлению, элегантный англизированный красавец снова смешался и забормотал что-то о том, что возил по просьбе Крачковского, кажется, какую-то ткань, халат или покрывало, чтобы в Екатерингофе пропитать антиоксигидрой.

Но продумать, таились ли в ответе Холомкова какие-нибудь нужные для следствия сведения, Вирхов не успел. Фаэтон резко дернулся и остановился.

– Что еще? – вскрикнул Вирхов и привстал с сиденья.

Впереди бушевало пламя, исторгающее черные клубы едкого дыма: горел жилой дом, огненные сполохи метались в окнах второго этажа, и огонь уже начал пожирать деревянные рамы, перекидываться на верхние этажи.

– Боже мой! – услышал Вирхов за спиной голос Холомкова. – Да как же это? Там же господин Крачковский!

Забыв о Холомкове, Вирхов соскочил на мостовую. Его агенты высыпали из своей коляски. Пространство перед горящим домом было оцеплено городовыми и дворниками, внушительная толпа зевак наблюдала, как из окон первого этажа выбрасывали ценный скарб, вдалеке слышались стремительно приближающиеся сигналы пожарной трубы и колокола.

– Придется подождать, пока потушат, – сказал Вирхов.

– Я всегда говорил ему, что чрезмерное милосердие опасно для жизни. – Холомков растерянно поводил из стороны в сторону своими прекрасными очами. – Зачем якшаться с отребьем, с обитателями городского дна? Помните, как Васька Пепел ненавидел хозяина ночлежки?

– Нет, не помню и Ваську Пепла не знаю, в картотеке не значится. Так ваш приятель водил в дом босяков? Вы думаете, поджог?

– Я сожалею, ваше благородие, – забормотал Холомков, – что вам не удастся проверить правильность моих показаний, если господин Крачковский погиб в огне... Может быть, вы будете столь любезны, что возьмете у меня саквояж господина Коровкина и вручите его, разумеется, с моими извинениями, хозяину? Как странно, – заметил он, придав своему красивому лицу философское выражение, – что от умерших людей остаются в памяти лишь последние слова... Иногда очень глупые... Вот я, например, всю оставшуюся жизнь буду ломать голову над тем, почему Крачковский говорил, что больше всего на свете боится бараньих костей...

– Что? – Вирхов пристально посмотрел в печальные глаза красавца.

– Глупо, конечно, – покачал головой Холомков. – Я еще понимаю, когда он говорит о ножке прекрасной полячки, но бараньи кости...

– А как фамилия полячки? – В глазах Вирхова вспыхнул неподдельный интерес.

– Не могу знать, – сказал Холомков, – порядочные мужчины, а именно таковым был покойный господин Крачковский, не разглашают имена дам своего сердца.

Вирхов поморщился и отвернулся к пожарищу.

Часа два наблюдал Холомков, томящийся в обществе облаченных в штатское сотрудников полиции, как доблестные пожарные усмиряли огненную стихию. Наконец все было кончено. Вирхов послал кандидата выяснить, что обнаружено на пепелище.

Павел Миронович Тернов вернулся к начальнику и отрапортовал:

– Всем жильцам, находящимся дома, удалось покинуть горящее помещение. Отсутствовавшие в этот час – по причине нахождения на службе или в увеселительных заведениях – начинают возвращаться к пепелищу. Лишь в одной из квартир второго этажа, где, очевидно, и находился очаг возгорания, обнаружен обгоревший мужской труп. Согласно показаниям дворника, квартиру снимал господин Крачковский.

Итак, господин Крачковский никаких показаний более дать не мог, ибо был мертв.

Карл Иванович освободил Холомкова от саквояжа, перепоручив кандидату Тернову беречь важный для следствия предмет как зеницу ока и в целости и сохранности доставить на Литейный. Самого Илью Михайловича Вирхов отпустил, но велел в письменном виде изложить все, известное тому о Крачковском, и представить ему свои записки завтра.

Следователь пребывал в величайшем нетерпении – он спешил на Литейный. Тому были причины, но покинуть пожарище, не переговорив с бравым брандмейстером, он не мог. Опытный пожарный подозревал, что возгорание не обошлось без керосина, – скорее всего, небрежное обращение с плохо заправленной лампой, – но наверняка ничего не утверждал. Вирхов, прихватив с собой кандидата, помчался на службу. Он надеялся, что его дотошный письмоводитель сумел выполнить поручение своего начальника, – Вирхов, выйдя из квартиры Придворова, послал курьера на Литейный с приказом мобилизовать наружную полицию для розыска дерзкого бродяги Ваньки Попова, то бишь спившегося публициста прошлого века Адриана Ураганова и его отпрыска Клавки. Важно было поговорить с взятым с пылу с жару бродягой.

В кабинете кандидат поставил на столик саквояж доктора Коровкина, а Вирхов скинул шинель и фуражку, отер лоб платком и глянул на письмоводителя.

Письмоводитель, доложил:

– Ваньку Попова разыскать пока не удалось, а его мальчишку Клавку отыскали быстро, прибился малец к шайке вяземских щипачей, промышляет вблизи Сенной по мелочам. Сидит теперь у нас, струхнувший, сопли размазывает.

– Веди его сюда, – велел Вирхов, – только заставь умыться сначала. Мне здесь зараза ни к чему.

Вскоре перед грозным взором следователя Вирхова предстал мальчишка лет одиннадцати, еще не избавившийся от следов детского рахита, обросший мелкими черными кудрями, свалянными до состояния пакли, с огромным слюнявым ртом. Мальчишка был одет в бесформенный пиджак, замызганную косоворотку, первоначальный цвет которой определить не представлялось возможным, в порты с бахромой по низу широких брючин.

Вирхов изучающим взглядом смотрел на мальца, нервно переступавшего по полу босыми ногами, и видел, что малолетний воришка перепуган до смерти.

– Почему ходишь без обуви? – угрожающе возвысил голос следователь.

– Так что ж здесь опорки-то без толку стаптывать, и так не холодно и чисто, – захлопал глазами растерявшийся мальчишка. – Но если вы велите, могу надеть, они у меня тут, за пазухой...