Годы испытаний. Книга 2 - Геннадий Гончаренко

Старший лейтенант Миронов был на наблюдательном пункте командира стрелковой роты Натевадзе. Его рота оборонялась в центре батальона, где находилось полуразрушенное здание спиртозавода, за которое непрерывно шли бои. Завод был выгодным опорным пунктом, так как он примыкал к возвышенности и к нему сходилось несколько дорог, в том числе одна шоссейная. В то же время он причинял много неприятностей командиру роты. Из подвалов завода при его эвакуации не успели вывезти бочки со спиртом, и теперь требовалась организация надежной охраны от любителей горького. Для этого надо было дополнительно выделять людей, в которых и без того ощущалась острая нехватка из-за больших потерь. Завод был бельмом на глазу у немецкой обороны, так как он контролировал подступы на большую глубину.

После отражения третьей в это утро атаки немцев Миронов и Натевадзе находились на наблюдательном пункте и просматривали в бинокль передний край немецкой обороны.

Командир роты Натевадзе был среднего роста, но плотного телосложения. Когда он подходил к амбразуре и становился рядом, Миронов сразу же ощущал, что в блиндаже становилось теснее. Обладал Натевадзе недюжинной силой и не упускал случая померяться ею в рукопашной схватке с немцами. Крупная его голова покоилась на широкой короткой шее. Под стать массивной фигуре он имел крупные черты лица. Натевадзе стоял рядом, дышал мощно и шумно.

- Сограт Ильич, - обратился к нему Миронов, продолжая вести наблюдение, - как думаешь, что нам сделать, чтобы отбить немцам охоту соваться на завод?

Район обороны этой роты не давал покоя и командованию.

- Товарищ комбат, сам думаю и никак не придумаю, как им заказать сюда ходить…

В это время немецкие минометчики, рассерженные неудачной атакой, вели методически огонь по заводу.

- Не понравилось немцу. Крепко их по башке стукнули сегодня. - Натевадзе кивнул головой в сторону, где по полю валялось множество трупов, Командир роты, морщась от боли, ощупывал повязку на голове. В сегодняшней рукопашной схватке с немцами он не избежал ушибов и ссадин. Левая сторона его головы распухла, и пилотка, свалившаяся набекрень, казалось, держалась только на ухе.

- Нет, сейчас немец атаковать не станет. Разве только к вечеру соберется, - сказал Миронов.

- Товарищ комбат, давайте потихоньку выпустим спирт в землю. Так чисто сделаем, никто и не подкопается… Как мне быть дальше: у меня всегда полроты в охране, а полроты пьяные. Ну сколько терпеть еще будем такое безобразие?

Мысль о том, что надо избавиться от спирта, давно приходила к Миронову. Он доложил об этом командиру полка. Изнанкин выругал его за бесхозяйственность и приказал своему помощнику по снабжению взять на учет каждую бочку и вывезти спирт на склады полка. Но помощник не торопился с выполнением приказа. Он не горел желанием заводить учет и организовывать вывоз спирта под обстрел немецких минометов. Командир полка изредка напоминал ему, но помощник каждый раз находил уважительную причину; то у него не хватало транспорта, то людей, то он ссылался на более насущные нужды - доставку боеприпасов, горючего и продовольствия.

Натевадзе закурил, жадно глотая дым, потом постучал массивным кулаком себя по лбу и сказал с разочарованием комбату:

~- Дурная башка, и как это я не успел вылить весь спирт? Никто бы и не ругал нас, списали бы на немцев. А теперь что делать?

- Вот что, Сограт Ильич: «После драки кулаками не машут» - говорит русская пословица. Главное сейчас - сделать недоступными немцам подступы к заводу. Вон видишь, мелкий овражек с кустами?

- Вижу.

Овражек упирался в передний край нашей обороны. Немцы не раз использовали его, как один из скрытых подступов, для накапливания пехоты.

- Этот овражек работает не на нас, а на немцев, хотя мы его и простреливаем. По-моему, там надо установить скрытую огневую точку с двумя направлениями огня. Одно - в сторону противника, другое - параллельно нашей обороне. Выход из овражка придется заминировать. Ты, Сограт Ильич, и займись этой работой сегодня ночью. Саперов я тебе выделю.

Натевадзе тяжело вздохнул.

- Трудно, товарищ старший лейтенант, очень трудно.

- Знаю, что нелегко. Но надо.

- Если обнаружат, что мы работаем, они нам жизни не дадут.

- Знаю. В том и главная задача - скрыть от немцев, чтобы не пронюхали.

- Есть, товарищ старший лейтенант.

- Каждое утро докладывайте мне, что сделано. Артиллерия окажет поддержку вашей роте.

Они распрощались. Миронов свернул в ход сообщения и направился на свой командный пункт. И тут услышал он частые очереди немецких автоматов, перемежающиеся с редкими разрывами мин. Маскируясь густыми кустами прошлогоднего бурьяна, он осторожно раздвинул их на бруствере и увидел странную картину. На нейтральной полосе между нашими и немецкими позициями полз по-пластунски боец. Его пилотка изредка появлялась на поверхности луга в разноцветье и снова исчезала.

«Кто это? Что он там делает? Это по нему всполошившиеся немцы открыли огонь».

К Миронову подошел Натевадзе.

- Зачем вы послали бойца? - показал Миронов.

- Я никого не посылал, товарищ старший лейтенант.

- Но это же ваш боец там ползет? Как же вы не знаете, что он там делает? - возмутился Миронов.

Натевадзе обещал узнать и ушел, а Миронов продолжал наблюдать за странным бойцом. Пока командир роты ходил узнавать, боец стал возвращаться, и огонь по нему со стороны немцев еще более усилился. И вдруг все замолкло, как по команде: «Отставить!» Наступила необычная для фронта тишина, в которой можно было, услышать гудение пчел, летающих над цветущим лугом. Миронов бросился бежать по ходу сообщения к траншее. Надо было узнать, кто этот боец и что он там делал, привлекая к себе огонь врага.

За изгибом хода сообщения комбат чуть было не налетел на белокурую девушку - военфельдшера его батальона Валю Пятеркину. Она склонилась над бойцом, лежащим на дне траншеи на разбросанных повсюду полевых цветах, прикладывала к его груди маленькое розовое ухо. Увидев Миронова, бросила в его сторону испуганный взгляд, и в ее зеленоватых крупных глазах блеснули слезы.

- Убит,- сказала она, и маленькие пухлые губы ее покривились будто от боли.

Она собрала со стен траншеи зацепившиеся цветы и положила их на грудь бойцу. И как бы оправдываясь перед Мироновым, сказала:

- Он давно уже носил мне цветы в землянку. А сегодня не принес. Меня вызвали сюда к раненому комвзвода, а он, - показала она на убитого, - как увидел меня, отправился за цветами. Я кричала ему, чтобы вернулся, но не могла остановить. Не послушал…

Она всхлипнула, утирая пилоткой слезы, Сейчас она, маленькая, заплаканная, сидела на корточках и чем-то напоминала Миронову Золушку, которую зло обидели. И ему стало ее жалко. Он погладил ее шелковистые волосы.

- Валя, не плачьте. Теперь ему уже ничем нельзя помочь.

Она бросила на него сердитый взгляд снизу вверх, как бы говоря: «Уходите отсюда!»

Миронов, подчиняясь ее немой просьбе, ушел. Возвращался он на командный пункт под впечатлением только что увиденной им трагической развязки любви. Она невольно напомнила о Наташе. И Миронов подумал: «А полез бы я за цветами для Наташи, рискуя жизнью»? И сам себе ответил: «Полез бы». Он знал, что она очень любит цветы. По дороге он нарвал цветов, пришел в землянку и поставил их в гильзе от снаряда. Чайка искоса поглядывал на начальника.

- Что с вами, товарищ комбат?

Миронов лежал в раздумье. Появилось сосущее, настойчивое желание выразить пережитое чувство стихами. В голове сталкивались, лезли друг на друга, громоздились слова - красивые и грубые, короткие и длинные, знакомые и чужие. Их все становилось больше и больше. Они распирали голову до боли. И уже несколько ручейков с разным ритмическим звоном текли, ломая словесные преграды. И вот карандаш зашуршал по бумаге.

Я люблю ее всем сердцем жарким,

В ней вся жизнь моя, о ней мечты.

Не дарил богатых ей подарков,

Но всегда дарил я ей цветы.

Умирал бы, взглядом попрощался,

Клятв не говорил и громких слов,

Пусть лишь полевой букет остался,

Как моя живая к ней любовь.

Вбежал сержант Чайка.

- Товарищ старший лейтенант!

- Чего там еще?

- Товарищ старший лейтенант, - задыхался Чайка. - Из штаба полка звонили: ваш брат приехал, - в его голосе дрожала радостная струна.

Миронов даже не повернулся к нему. Он знал, что полк получает новое пополнение. Вот и прибыл какой-то однофамилец, да и только. Откуда быть брату? Ему и шестнадцати лет не исполнилось, как он мог попасть в армию? К тому же место на Дону, где жила семья Миронова, недавно заняли немцы. «И потом если бы и очутился брат в армии, как мог попасть именно на этот фронт, в ту же армию, дивизию и полк, где служу я? Нет, это невозможно…»