Избранное. Мудрость Пушкина - Михаил Гершензон

В черновом наброске «Давно ли тайными судьбами» есть такие строки:

Но (часто) сердцем (душою) ищем усыпитьсяВ минувшем (времени) живем;

эти строки тут же переделаны так:

Но сердце тихим сномВ минувшем любит забываться.

В последней песне «Онегина» Пушкин рассказывает о своем герое:

И постепенно в усыпленьеИ чувств и дум впадает он,А перед ним воображеньеСвой пестрый мечет фараон.То видит он: на талом снеге,Как будто спящий на ночлеге,Недвижим юноша лежит,И слышит голос: что ж? убит.То видит он врагов забвенных,Клеветников, и трусов злых,И рой изменниц молодых,И круг товарищей презренных,То сельский дом – и у окнаСидит она…

(Онегин. VIII, 37).

Даже в полном и окончательном отрешении души от внешней действительности еще сохраняется, по мысли Пушкина, воспоминание, – последняя тончайная связь души с миром. Отшельник в «Руслане и Людмиле» говорит о себе:

Ах, и теперь один, один,Душой уснув, в дверях могилы,Я помню горесть, и поройКак о минувшем мысль родится,По бороде моей седойСлеза тяжелая катится.

(Руслан и Людмила, I).

Таков и Пимен, умерший для мира, и однако «душой в минувшем погруженный».

К одной категории с воспоминаниями относятся и другие переживания души, также внушенные извне, но ставшие личной собственностью данного духа. Таковы надежды:

В ней сердце, полное мучений,Хранит надежды темный сон

(Онегин, III, 39).

Обманчивей и снов надежды,Что слава?

(Разговор Книгопродавца с Поэтом)

Неясных, темных ожиданий Обманчивый, но сладкий сон (Алексееву).

Таковы и переживания любви. Пушкин часто называет любовь «сном», разумея в этих случах под любовью, конечно, не объективное и конкретное явление любви, а тот почти отрешенный, глубоко личный комплекс чувствований, каким она становится внутри души. Любовь есть «сон души», потому что она самодержавно господствует в душе, наглухо отрешая ее от всей остальной действительности. Вот несколько примеров:

И горе жизни скоротечнойИ сны любви воспоминал.

(Друзьям)

Она поэту подарилаМладых восторгов первый сон,

(Онегин. II, 22)

Любви пленительные сны

(Онегин. III, 13)

Как сон любви,

(Онегин. VI, 7)

Не Гретхен ли?      – О сон чудесный!О пламя чистое любви!

(Сцена из Фауста)

Как сон, как утренний туманЛюбви сокрылось сновиденье

(Талисман, черн.).

Но воспоминания, надежды, любовные чувства – еще переживания, исшедшие из внешней действительности. Душа, по опыту Пушкина, живет в минуты забвения и вполне самобытными переживаниями, возникающими тут же, на полной свободе, без всякого воздействия извне. Поэтому всякое беспричинное и иррациональное порождение духа Пушкин неизменно называет «сном». Он пишет в разные годы:

Где дни мои текли в глуши,Исполнены страстей и лениИ снов задумчивой души

(Онегин. VI, 46)

И сердца трепетные сны.

(Онегин. VIII, 1)

Блажен…Кто странным снам не предавался

(Онегин. VIII, 10)

Странным сномБывает сердце полно

(Домик в Коломне)

Я ехал к вам: живые сныЗа мной вились толпой игривой

(Приметы)

В этом разряде самочинных переживаний души первое место по яркости и силе, а главное – по абсолютной необусловленности, по суверенному произволу возникновения и сцепления, занимают, конечно, образы фантазии. Причудливая игра воображения есть, по Пушкину, как бы специфическая деятельность души в ее отрешенном состоянии; или наоборот: греза воображения, чуть вспыхнув, погружает душу в сон, как состояние, и сама есть сон в другом смысле этого слова – в смысле сновидения. Пушкин употребляет термин «сон воображения» всегда в этом последнем смысле – сновидения, то есть самобытной, необусловленной грезы – и потому часто во множественном числе[48].

То был ли сон воображенья,Иль плач совы, иль зверя вой,

(Полтава)

Иль только сон воображеньяВ пустынной мгле нарисовалСвои минутные виденья,Души неясный идеал?

(Бахчисарайский Фонтан)[49]

Он любит сны воображенья

(Платон. люб.)[50]

В моей утраченной веснеКак мало нужно было мнеДля милых снов воображенья.

(Алексееву, черн.)

Еще хранятся наслажденьяДля любопытства моего,Для милых снов воображенья,

(О нет, мне жизнь не надоела).

И здесь, как всюду, интуитивное мышление Пушкина, или, если угодно, его интуитивное словоупотребление, развивается диалектически со строгой последовательностью: если всякое, даже случайное создание воображения есть «сон», то и грезы, порождаемые поэтической фантазией, эти стройные, гармонические образы творческого воображения – также не что иное, как «сны»: создания души в ее наибольшей отрешенности от мира, наибольшей свободе и наибольшей напряженности, – «мечтанья неземного сна». Пушкин так изображает процесс своего творчества:

Бывало, милые предметы[51]Мне снились, и душа мояИх образ тайный сохранила;Их после Муза оживила:Так я, беспечен, воспевалИ деву гор, мой идеал,И пленниц берегов Салгира.

(Онегин. I, 57).

Он говорит в конце поэмы:

Промчалось много, много днейС тех пор, как юная ТатьянаИ с ней Онегин в смутном снеЯвилися впервые мне —

(VIII, 50).

он говорит:

И сны поэзии бывалойТолпою снова возмутить!

(Разговор Книгопродавца с Поэтом)

И вы, заветные мечтанья,Вы, призрак жизни неземной,Вы, сны поэзии святой!

(Онегин. VI, 36)

В глуши звучнее голос лирный,Живее творческие сны[52].

Но нигде он не нарисовал так отчетливо картину отрешения души от мира и наступающей затем самобытной жизни ее – этого внешнего омертвения и роскошного внутреннего цветения ее, как в следующих строках своей «Осени»:

И забываю мир – и в сладкой тишинеЯ сладко усыплен моим воображеньем,И пробуждается поэзия во мне:Душа стесняется лирическим волненьем,Трепещет и звучит, и ищет, как во сне,Излиться наконец свободным проявленьем —И тут ко мне идет незримый рой гостей,Знакомцы давние, плоды мечты моей.

Итак, по Пушкину, наряду с дневной, будничной жизнью души, когда вся ее внутренняя деятельность обусловлена извне, есть другая самобытная жизнь души, отрешенная от мира, – жизнь полной внутренней свободы; и эта жизнь лучше, выше той. То, что я рассказал здесь, только отчасти вскрывает эту мысль Пушкина – одно из его основных познаний и главный стержень его мировоззрения, как несомненно обнаружит будущая философская биография его. Вильгельм Гумбольдт сказал, что единственно неподвижный полюс человек носит в своей душе{116}. С несравненной конкретностью, почти осязательно, он ощущал свое духовное бытие, как твердый обрыв среди зыби вод, как замкнутую, самодовлеющую, единственно реальную жизнь своей личности. Поэтому «явь» была для него призраком и томлением, и только «сон» – правдой и счастьем.

Тень Пушкина{117}

В стихотворении «Воспоминания в Царском Селе», 1829 года, упомянув о сподвижниках Екатерины, чьи памятники стоят в Царскосельском саду, Пушкин говорит:

Садятся призраки героевУ посвященных им столпов.

Если это метафора, то, надо признаться, слишком смелая. Но все стихотворение так серьезно и грустно, да и вообще об эту пору поэтический стиль Пушкина был уже настолько трезв и строг, что предположение о пустой игре образом приходится оставить, как мало-правдоподобное. Итак, странные эти два стиха написаны Пушкиным, по-видимому, совершенно серьезно. Что же они выражают?