Охота на Герострата - Антон Первушин

Но его бессмысленная, на первый взгляд, попытка сыграла мне на руку. Я увидел, что мой противник тоже уставился на Сифорова. Не верил, видно, что такое возможно, не понимал, КАК такое возможно, и пялился, раскрыв рот (это мое предположение, конечно) на совершенно невероятное в его понимании зрелище. И я ударил его, воспользовавшись представившейся возможностью и совершенно не встретив сопротивления, сбил с ног и сорвал шлем. А когда Сифоров, обессиленный, повалился на пол, выронив пистолет, потерял сознание, я обнаружил, что противник мой, благородный представитель «третьей» силы, мне давно и хорошо знаком. Потому что под шлемом я увидел помертвевшее от боли лицо бывшего моего друга и боевого товарища, которого я успел уже один раз «похоронить», капитана МВД Михаила Мартынова.

Глава тридцать первая

Из знакомой мне троицы их было двое здесь: Мишка Мартынов по прозвищу «МММ — нет проблем» и «внештатный консультант» Леонид Васильевич, которого я все-таки сумел опознать в том первом, сбитом мною в коридоре, владельце шлема. Для полного комплекта не доставало только полковника Хватова.

Но и Леонид Васильевич особой охоты со мной общаться не проявил, уселся в дальнем углу, посасывал хмуро свою неизменную трубку. Взгляд его утратил памятную мне притягательность. Тем более, что один глаз у «внештатного консультанта» оказался подбит и заплыл.

— Я знал, что ты рано или поздно выйдешь на нас, — неторопливо говорил Мишка. — Ты, вообще, всегда был парень прыткий. До сих пор жалею, что ты тогда предпочел свои авиационные двигатели службе у нас. Сейчас бы, может, и меня переплюнул…

— Ты же знаешь, я никогда не имел склонности к изготовлению собственной карьеры.

Мы стояли у забеленного до половины окна, наблюдая за тем, как под конвоем сотрудников ФСК, которым его передали из рук в руки, идет через двор поникший Сифоров. Во дворе впритык друг к другу стояли раз-два-три-шесть автомобилей: три БМВ и три волги. Переминались с ноги на ногу контрразведчики, был среди них и полковник Усманов. Ему что-то объяснял, размахивая руками, давешний громила в замызганной спецовке. Полковник с выражением полной покорности судьбе на лице внимательно слушал. Сифорова подвели к машине. Вырываясь из цепких лап конвоиров, он обернулся, что-то крича — может быть, звал меня — но прийти на помощь ему я не мог: не хотелось подставлять под новый удар.

Сифорова затолкнули в БМВ, и автомобиль сразу же тронулся с места.

— Сильный человек, — дал капитану характеристику Мартынов, машинально почесывая шишку за ухом. — Первый раз я наблюдал, чтобы человек смог подняться в поле шок-излучения.

— А он смог, — ответил я просто. — Что теперь с ним будет?

— Беспокоишься? Он что, тебе друг?.. А-а, понимаю. Да ничего с ним не будет. Влепят выговор по служебной линии, отправят заниматься контрабандистами. Он же ничего толком не знает, не успел разобраться. А вопросы? Пусть думает, на то у него голова на плечах.

— Мишка, — сказал я. — Кто вы такие, Мишка?

Мартынов снова почесал шишку и ответил медленно, подбирая каждое слово:

— Мы существуем давно. Лет тридцать уже. Когда была теоретически обоснована возможность воздействия на человеческую психику разного рода техническими средствами, встал вопрос о защите от подобного воздействия главы государства. Опасность при этом исходит не только со стороны потенциальных противников из-за рубежа, но и от внутренних структур, участвующих в непрекращающейся борьбе за власть. В роли такой структуры вполне может выступить любое из силовых министерств. Потому секретнее нашей службы ничего в этой стране нет. Мы не числимся даже на бумаге; списка сотрудников Службы ты не найдешь ни в одном из существующих архивов. Все сотрудники заняты в других ведомствах: кто кадровый офицер, кто в ФСК, кто, как я и Хватов, в МВД. У нас имеется своя разведка, свои исследовательские лаборатории; мы проводим свои собственные расследования, финансируем по секретному счету свои собственные разработки. Принцип подбора кадров в Службе — чисто личные взаимоотношения. Хватов, например, два с половиной года присматривался ко мне, прежде чем предложить свободную вакансию. Потому нас не слишком много, мы предпочитаем не раздувать штат сверх необходимого, но мощь, которой мы располагаем, как ты мог убедиться, велика, гораздо более велика, чем объединенная мощь всех силовых министерств вместе взятых.

— И как же ваша Служба называется?

— Так и называется. Служба защиты Президента от психотронных воздействий.

— Ага. Значит, раньше защищали генсеков, а теперь — президентов?

— Такова основная задача. Но помимо этого мы занимаемся утечками информации по исследованиям в области прикладной психотроники, проблемой альтернативных исследований, такими вот фигурами как Герострат. Кстати сказать, последний доставил нам немало хлопот…

Центр-два, подумал я. Вот он — самый настоящий Центр-два. Мы придумали «утку», полагали, что блефуем, но на самом деле мы почти угадали: Центр-два существует, хотя и в несколько ином виде, чем нам это представлялось.

— Вы разыскиваете Герострата? — спросил я.

— Еще бы. И более успешно, чем вы. Мы вскрыли все его опорные пункты: три арсенала, одиннадцать явочных квартир, подвал, где он держал и пытал специалистов из Центра. Но на самого Герострата выйти пока не удалось. Здесь он нас обошел, и мы потеряли двоих, прежде чем поняли, что он знает о нашем существовании. Вот если бы вы еще под ногами не путались…

— Черт возьми! — взорвался я. — «Не путались под ногами»! Свихнулись вы тут все на своей секретности. Мы, как слепые котята, тыкались туда-сюда, из-за наших ошибок гибли люди, а вы что, не могли остановить нас еще на первом этапе, схватить того же Усманова за руку и сказать ему: «Не суйся не в свое дело, малыш»?

Мартынов смутился.

— Понимаешь, Игл, дело в том, что ваше участие в деле, если уж быть до конца откровенным, нам иногда помогало. Второй фронт; Герострат чувствует себя затравленным. Вот если бы вы придержали своих скакунов, действовали не так ретиво, гибче…

— Да не объяснили вы нам, что действовать надо гибче. Сунули, как… котят в пекло и смотрели, удовольствие получали, наблюдая, как Герострат нас убирает одного за другим. И не думай, что мощь ваша великая вас украшает. Сволочь — она сволочь и есть, хоть атомной бомбой ее снабди.

Теперь взорвался Мишка:

— Да что ты знаешь?! — закричал он мне в лицо. — Что ты вообще знаешь об истинном положении вещей?! В курсе ты, что программирующие видеокассеты, на которую ты сам когда-то попался, запущены еще в восьмидесятых? В курсе ты, что каждый пятый в стране за счет этого — член Своры? И Свора растет, понимаешь ты?! В курсе ты, что появились уже ловкачи: все эти Марии-Деви, Асахары, Муны и еще десяток менее известных имен — кто сообразил, сумел прочухать ситуацию, и хотя «паролевика», книги кодов, у них нет, чисто на эмпирике, методом проб и ошибок находят нужные словосочетания, и уже человек — не человек, а раб, послушный исполнительный механизм. И вот тебе готовая Свора: тысяча, десять тысяч, сто тысяч человек! Ты понимаешь?! Объясни теперь, как мы могли хоть слово, хоть полслова вам сказать, передать?.. Если и среди вас каждый пятый — потенциальный агент Герострата!

Он замолчал, тяжело дыша. А я, ошеломленный этим новым обрушившимся на меня знанием, не мог ничего ему ответить. Мишка перевел дух, успокоился.

— Ну тебя-то теперь это не касается, — сказал он. — Ты вышел из игры, интереса у Герострата настоящего к тебе нет. Мы наступаем ему на пятки, и он будет спасать свою шкуру. Так что отправляйся спокойно домой, встречай свою Елену. Говорят, она завтра из Европы возвращается? Люби ее, живи, как жил, и забудь о Герострате. Не сегодня-завтра мы его возьмем и займемся наконец остальными. Но если вдруг что-то случится непредвиденное, сразу звони мне — запишешь телефончик.

— Скажи, Мишка, — обратился я к нему почти просительно. — Когда вы достанете Герострата, вы убьете его?

— Скорее всего, да, — не задумываясь, будничным тоном ответил Мартынов. — Он слишком опасен.

Мишка казался искренним, когда говорил о предопределенности данного исхода, но я почему-то ему не поверил.

Глава тридцать вторая

Раз, два, три, четыре, пять, вышел Боря погулять. Вдруг Мартынов выбегает, в нашего орла стреляет. Пиф-паф, ой-ей-ей, умирает Боря мой.

Разговор с Мишкой Мартыновым прояснил, мягко говоря, многое. Только вот эффект его воздействия на меня сравним с тем самым каноническим: «пиф-паф, ой-ей-ей…» И дело даже не в том, что теперь я знал ВСЮ правду (или, по крайней мере, ее большую часть); и даже не в том, что теперь я понимал, почему так легко у Герострата получалось управлять людьми, которых он встречал в первый и в последний раз в жизни; и не в том, что игра оказалась куда более масштабной, чем можно было себе представить, ведь на интуитивном уровне я уже догадался, что нами вертят, используют, по выражению Сифорова, «втемную», ведь привык я уже, что иначе и быть не может, что ничего другого от власть имущих ждать просто не приходится, и новое подтверждение тому воспринял почти спокойно. Другое выбило меня из колеи, заново принудило судорожно искать точку равновесия, без которой не может, по-видимому, существовать здравомыслие человеческое. И сопровождалось это возвращением моих старых страхов, приходом той холодной черноты, который я испытал вначале, когда из слов Елены понял, что Герострат жив, несмотря на то, что видел я его смерть, несмотря на фигурку белого ферзя, которого подобрал с пола в пустой пыльной комнате.